Я не видел войны

Я не видел войны. Я по возрасту видеть не мог.
Только видел её отголоски и громкое эхо.
Видел полусирот и совсем молодых ещё вдов.
Им детей бы рожать и смеяться. Но тут не до смеха…

Похоронки грачами орущими лезли в дома,
И деревня о павших во все голоса голосила.
И, не выдержав, многие просто сходили с ума:
В каждый дом почтальонка  ту страшную весть приносила…

Я не знаю войны. Но я помню пустые столы.
И картошку на счёт, и хлеб с лебедой вперемешку.
Мы с моими погодками были, пожалуй, малы,
Чтобы всё понимать. Но мы всё понимали, конечно.

Я просил объяснить и всё спрашивал: «Где мужики?
Почему это баб одиноких вдруг вдовами кличут?»
И отец, матерясь, вынув месиво левой руки
Из – под теплой фуфайки, твердил: «Ну и сволочи, фрицы!»

Я его понимал. Слов на ветер он зря не бросал.
Не любил говорить о войне. И, как будто, не слышал,
Когда спрашивал я: «А фашистов ты там убивал?»
Он неловко кивал и молчком уходил к дяде Мише.

Дядя Миша. Мишаня – его так деревня звала.
Он вернулся с войны тоже весь изрешеченный пулями.
Был он другом отца. И частенько, закончив дела,
К нам домой заходил, угощал меня спелыми дулями.

О жестокой войне не любили они говорить.
А когда я подрос, про неё их уже не расспрашивал.
С ними на сенокос,  в Селезнёв, ездил кашу варить
И учился косить, что казалось по – первому страшно мне.

Помню эхо войны: и объездчика кнут на спине,
И в полях недород, о «предателях» новые версии.
И вязанку соломы горящей… Но кажется мне,
Что не Сталина это, а лжекоммунистов диверсии.

Я не видел войны. Да и видеть её, не дай Бог.
Отголоски её и сейчас моё сердце тревожат.
Но мы выжили все! И фашистский кирзовый сапог
Нашу Родину, Русь, растоптать не посмеет! Не сможет!