Поэт и травник, винокур и хлебник...

*  *  *


Коль звёзды захотят, увижу Трнаву,
Словацкий Рим с мадьярскими углами,
где медленной славянской воли травы
пьют из-под почвы красной глины пламя.
Там Михаэла вольный стих верстает
о нашем повстречанье неслучайном.
Хрустит хребет столетья, годы тают,
как сахар в кипятке вагонном чайном.

Там о вине, о "винечке" червоном
семь струн поют баллады от Беаты.
И, белокуры, по зелёным склонам,
как мёртвые цветы, легли солдаты.
В кого стреляли и за что убиты -
не каждый ученик прочтёт учебник...
Всё тише книги, всё наглей софиты.
Но дышит Трнава в полноцветье свиты:
поэт и травник, винокур и хлебник!


2016






Монастырская библиотека



 
Золотистое гинкго пылало осенней свечой
там, где Броумов к небу вздымал вертикальные шпили,
где, сквозь сад монастырский, шурша листопадной парчой,
мы под своды старинной обители Книгу вносили.
Это капище книжное, где до сих пор Бенедикт
повторяет завет свой настойчиво и терпеливо,
семь веков простояло и долго ещё простоит,
вопреки всем шаманам, трясущим химерною гривой.
Здесь доныне смиренники Слову осанну поют,
ибо Слово есть Бог, от начала начал и без срока.
И, как лепкой барокко очерчен молитвенный труд,
так багрец окаймил синеву поднебесного ока.
Здесь и я умираю с листвою и Книгой живу,
всё острей ощущая в минутах протяжность столетий.
И видны в облаках, пусть не всем, корабли на плаву.
И воздушного змея по небу ведут наяву
мудрецы и мечтатели, книжники, вечные дети...

2016




 
Поетичні читання



Чорніє цегла. Броумів. Броварню
вже здав на злам ченець-бенедіктин.
А осінь дні такі дарує гарні,
мов посмішкою тішить Божий Син.
У клоштері*, у монастирській залі,
читаю вірші. Що ж я можу ще
зробити в ці часи, лихі й недбалі,
для тебе, ненько, скривджена ущент?

Співаю рими чехам і полякам,
братам по слову й славі, по богам
та рунам. Бо північним вовкулакам
навряд вже любу літеру віддам.
Чорніє цегла спраглої броварні.
Давно пішли вже з клоштера ченці.
Читаю – і відлуння, ні, не марні!
Бо саме тут, поети без друкарні,
складали молитви Отця митці…


*клоштер – монастир (чеськ.)


2016
 





 --------



Антони Матушкевич

(перевод с польского)




Монастырь в Броумове


Это не обесчещенный монастырь
не космос с хаосом и полной пустотой
с библиотекой и разноцветной резьбой
с развёрнутой копией туринской Плащаницы

Это не только время в архитектуре
ещё и ныне существующий былой
барокковый монастырь бенедиктинцев
коммунистическая тюрьма для священников

Это вечность дарованная прикосновением
существуем в Отце вы во мне я в вас
свезённые отовсюду гости-монахи
будущая жертва ради всей Чехии


Перевёл на русский
С.Шелковаый






Антоні Матушкевич
(переклад з польскої)
 


Монастир у Броумові


Це не збезчещений монастир
не космос із хаосом і повною порожнечею
з бібліотекою і різнобарвною різьбою
з розгорнутою копією туринської Плащаниці
це не тільки час в архітектурі
ще і досі існуючий колишній
бароковий монастир бенедиктинців
комуністична в’язниця для ксьондзів
це вічність що дарована дотиком
існуємо у Вітці ви у мені я у вас
звезені звідусіль гості-ченці
майбутня жертва заради усієї Чехії


 
Переклав на українську
С.Шелковий







Monstrance


;, ;e;i!
Jsou ni;;m ;dery bubn;,
je ni;;m sl;va,
prolhan; jedubaba
Ty jsi smyslem.
Dar sv;j nepodv;d;j;c nese;
krajem proslun;n;m i v mlze
na lep;;, jin; b;ehy!








Дароносица


О, речь!
Ничто нам – грохот барабанный,
ничто нам – слава,
лживая карга…
Ты – смысл.
И дар несёшь свой необманно
через пространства солнца и тумана
на лучшие, иные, берега!


2016





Петр Шулиста

(перевод с чешского)




Приветствие


Я приветствую вас,
надеюсь на утро надежды
на полдень благодарности
на обед примирения
на ужин доброта
на ночь,
я приветствую вас
открытые руки полные веры
в добро
никогда и нигде не знающее конца
Я приветствую вас,
вас смирение и любовь



Перевёл на русский
С. Шелковый





Вітання



Я вітаю вас,
сподіваюсь на ранок надії
на південь вдячності
на обід доброти
на ніч
я вітаю вас
відкриті руки
що сповнені віри
у добро
яке ніде і ніколи не скінчається
я вітаю вас,
вас змиріння та любов



переклав українською
С.Шелковий





*  *  *


Памяти В.Свидзинского
и В.Борового


«Стихи меня спасали в лагерях,
в пропащих чёрных шахтах Кайеркана.–
сказал почти столетний патриарх
с застенчивой улыбкой мальчугана –
Стихи меня сквозь сто смертей вели,
они и светлокосой мамы мова
спасли мне душу на краю земли,
у злого океана Ледяного...»
Так говорил мне старый человек,
что, вопреки всем замыслам паучьим,

прошёл сквозь непролазный хищный век,
оставшись ясноглазым и певучим.
Он выжил сам. И дал мне знак о том,
кого сожгли чекисты в сорок первом, –
о подолянском Рильке золотом,
о тайном брате  лотосам и перлам.
И я их, двух, с любовью в сердце взял
как суть той жизни, что меж злом и ложью,
сквозь весь свой мусор, срам, базар-вокзал.
способна в высший прорасти астрал
и высветить сполна подобье Божье...





*  *  *

M.

Zneklid;uje m; jednoduch; linie –
kru;nice, z n;; vyroste
z temnoty p;dy vzletnou existenc;
stvol topolu nep;emo;iteln;.

Znepokojuje m; stopa exploze,
zn;mka bolesti a v;zvy odv;;n;
z t;hy hl;ny se k sob; vzepnout,
protrhnout nebyt; nad sam;m sebou.

I ty, m;j otroku – st;b;lko d;v;;iv;,
povst;v;; ohrani;en; stejn;m kruhem
l;me;ku ko;ile b;l;...
Roste; a nade mnou dr;;; slunce.







*  *  *

М.

Меня тревожит линия простая –
окружность, по которой прорастает
из мрака почвы взлётным естеством
неодолимый тополиный ствол.

Меня волнует этот след разрыва,
знак боли и отважного призыва –
сквозь тяжесть глин взойти самим собой,
прорвав небытие над головой...

И ты, мой отрок-стебелёк, доверчив,
восходишь, тем же абрисом очерчен –
воротниковой тихой белизной...
Растёшь – и солнце держишь надо мной.









*  *  *

Sebral ze sn;hu
krutou zimou zabitou hrdli;ku. –
Lehou;k;,
jako p;rko,
jakoby ani ne;ila...
Nebo st;le je;t; l;t;.






*  *  *

Стужей убитую горлицу
Поднял со снега. –
Легка,
перисто невесома,
Словно и не жила...
Или доныне летит.






*  *  *

Jdu pod;l mo;e.
St;n let;c; ;ajky
nesly;n; chladn;
po mn; b;;;.
V pust;m ;hav;m poledni
prchav; dotek ;;asti.






*  *  *

Иду вдоль моря.
Тень летящей чайки
бесшумной прохладой
пробегает по мне. –
В пустом раскалённом полдне
мимолётная лепта участия.





*  *  *



Vyhni se ;ebr;k;m a boh;;;m t;m sp;;.
Ke konci dne s;m z;stane;  –  uvid;;.
Za slzy neviditeln;ho pl;;e nesty; se,
ani za vr;sky na ;ele a nad ;elem za vlasy ;ediv;.
Co bylo, nen; ztracen;, zad;elo se jak t;;ska do du;e,
sed;elo k;;i-t;lo prac; radlice.

Pevn;ji ut;hni provaz v pase,
konop; na ohryzek – a zaklej, beztak h;e;;me...
Ale byly – vzpome; si – sny, a p;edstavy byly t;;!
Vid;;, na b;ehu, no;n;ho ;asu z;;e,
kdy; – ruku v ruce – milovali jsme cel; sv;t,
a p;;sn; Pohled z hv;zd vyprov;zel n;s s ;sm;vem...









*  *  *


От нищих уходи, от богачей – тем паче.
Глядишь – к исходу дней останешься один.
И не стыдись ни слёз невидимого плача,
ни на челе морщин, ни над челом седин.
Что было, не прошло – вросло занозой в душу,
изрыло шкуру-плоть трудами лемехов.

Верёвку затяни на поясе потуже,
пеньку бы на кадык – да всклень и так грехов…
Но были, – вспомни, – сны, и яви тоже были!
Вон там, на берегу, сияет ночи час,
когда, – рука в руке, – мы целый мир любили,
и строгий Взор со звёзд прощал с улыбкой нас...





*  *  *


Jsi mlad; a neoby;ejn; kr;sn;
rozz;;ila ses ve mn; jiskrou betl;mskou.
Ale te; u; nestoj; ani gro;
bou;n; ;as zvu;;c;ch p;;sah.

Tam v popelu doho;el;ho ohn;,
se h;ej; je;t;rky a ob;as i zmije.
Ty mi nejsp;; neodpust;;.
Ale, sl;va Bohu, j; odpou;t;t um;m.







*  *  *


Ты молода и странно хороша,
ты вспыхнула мне искрой в Вифлееме.
Но вот уже не стоит ни гроша
звенящих клятв мятущееся время.

Там, на золе уставшего огня,
то ящерицы греются, то змеи.
Наверное, ты не простишь меня.
Но, слава Богу, я прощать умею...