Дед Щукарь
В Гремячем Логе к контре прочей,
Приплёлся чёрненький слушок:
Мол, вся скотина будет общей,
Для мясозаготовок впрок.
И зашептали без умолку:
«Режь поскорей, едрёна вошь,
Иль сдашь на мясозаготовку,
В колхозе мяса – не куснешь!»
И резали быков и тёлок,,
Овец, свиней, коз и коров;
Лишь ночь набрасывала полог,
В Гремячем было не до снов.
Ведь что ни ночь – разгул закланья:
Лишь смеркнется, в станице всей,
Овец короткое блеянье,
Коровий мык и визг свиней.
Всего за две кровавых ночи,
Ополовинили весь скот;
Все мясо жрали что есть мочи,
Как говорят – невпроворот.
Собаки в хуторе таскали,
Кишки, объедки, требушки,
Они ведь брюхом не страдали,
Как бабы все и казаки.
Щукарь, как все, поддавшись слухам,
Телушку лично завалил.
Вдвоём с дородною старухой,
Освежевать её решил.
Чтоб свежевать удобно было,
Телушку вешали на сруб,
Но подвела дедусю сила,
Зря напрягал он хилый пуп!
Телушка рухнула на бабку,
А та – дородной массой всей,
На деда и не как-нибудь, а с маху,
А телка бабки тяжелей!
Что испытал Щукарь несчастный,
Когда попал под страшный пресс?..
Мрак наступил невероятный,
И воздух начисто исчез!
Старуха тоже пострадала:
Свихнула поясницу вбок,
Ей Мымычиха помогала,
Накинув на спину горшок.
На завтра дед, на мясо падкий ,
Грудинку всю почти сварил,
И, на старуху без оглядки,
Всю на обед употребил.
И после этого он с база,
Не заходил в свой ветхий кров,
И не застёгивал ни разу,
Мешочных, как мешок, штанов!
Кто мимо дедова поместья
Ходил, тот видел невзначай:
Торчит, как на отхожем месте
В будыльях дедов малахай.
Глядь, дед измученной походкой
Покажется, штаны держа...
Вдруг, повернувшись, рысью ходкой,
Ударится назад бежать!
И снова неподвижно, важно,
Торчит в будыльях малахай,
И терпит муку дед отважно,
И муке той не виден край!
А злой мороз не в шутку давит.
Того гляди загонит в гроб,
А ветер деду тризну правит:
Заместь пытается в сугроб!..
Так прострадавши суток двое,
Дед слёг, собрался умирать,
И бабка, по обычью, воя,
Пошла лекарку к деду звать.
Лекарка, - бабка Мымычиха, -
Ей с поясницей, помогла,
Она горшки умела лихо,
Поставить там, где хворь была...
А в это время на станице,
Прошло собранье, где все в лад
Решили, чтобы скот и птицу,
Забрать в колхоз, пока цела.
Едва собранье рассосалось,
Нагульнов и Давыдов сам,
Пошли проверить, что осталось,
От всей скотины по дворам.
К обеду оказались в хате
У активиста Щукаря.
Лежал дед молча на кровати,
Задравши ноги почём зря.
Была завёрнута сорочка
Туда, где бородёнки шерсть,
На животе, почти как бочка,
Махотка, эдак литров в шесть.
Она впиявилась краями,
В живот и бледный, и худой.
С махоткой рядом, пупырями,
Торчали банки, а больной,
Не глядя на пришедших с воли,
Вращал глазами. Из орбит,
Они аж вылезли от боли:
Так сумасшедший лишь глядит!
- Дед, здравствуй! Это что на брюхе, -
Спросил Давыдов, - у тебя?
- Стрррра-даю! Жжжжи-вотом! Старухе:
- С-сыми махотку! Ведьма! Тля!
- Ой, родные, ослобоните!
Она живот мне весь порвёт!
А Мымычиха : « Потерпите...»
Махотку рвёт – не оторвёт!
Схватив скало Давыдов сходу,
По дну махотки саданул,
Из-пол осколков свистнул воздух,
Щукарь утробой всей икнул.
Давыдов видя пуп огромный,
Что вместо живота торчал,
Упал на лавку, неуёмно
До слёз, до спазмы хохоча!..
А дед живучим оказался:
Лишь Мымычиха начала
Рыдать, он тут же оклемался
И посинел уже от зла:
- Исчезни сей момент отседа,
Смертоубийство может быть!
Я страсть отчаянный на это!
Не дай мне до греха дойтить!
Едва за бабкой дверь закрылась,
Спросил Нагульнов Щукаря:
- А что с тобою приключилось,
Ты захворал, видать не зря?
- Охти сынки, кормильцы, верьте,
Я было уж копыта врозь:
Быть на морозе и на ветре,
Мне двое суток довелось!
Такой понос во мне открылся,
Удержу нету, как текло,
Кубыть я напрочь прохудился,
Кажин секунд меня несло!
- Обтрескался наверно мяса, -
Макар старался зло таить, -
Телушку не зарезал часом?
- Зарезал, что греха таить!
Глядя на деда, как на гада,
Макар сказал:
- Эх ты, болтун!
Тебе на пузо было надо
Накинуть в три ведра – чугун!
Чтоб он всего тебя заразу,
В себя бы с потрохом втащил,
Теперь турнём с колхоза сразу!
Зачем телушку завалил?
- Попутал грех! Меня с колхоза,
Не увольняйте! Мне и так,
Для жизни всей была угроза,
Ведь чудом уцелел кой-как!
- Ну что возьмешь, - как злость погасла, -
Сказал Нагульнов, - черт с тобой,
Ружейное пей с солью масло -
Хворобу снимет, как рукой!
А дед:
- Насмешку сотворяешь,
С ружьём ровняешь почему?
Ведь ты мою натуру знаешь:
Умру – но масло не приму!..
Назавтра дед Щукарь живучий,
Уже по хутору хромал,
И повстречавшихся, до кучи,
Своим рассказом – доставал.
- Вчера Давыдов и Нагульнов,
Пришли, как завсегда, ко мне:
Я – не из дедов-инвалидов,
Я дать совет могу вполне!
Лишь трошки прихватило хворью,
Они уже ко мне бегут,
Интересуются здоровьем,
Лекарства разные несут!
- Ты, дедушка, не выкинь фортель,
Вы умирать век не должны:
Ведь мы, без Вас, как будто в роте,
Все неуки без старшины!
Наперекор судьбе – злодейке,
Я обещал жить долго тут,
Ведь, без меня, они в ичейке,
Вот те Христос, все пропадут!..
Ликуя, выцветшие глазки,
Дед на соседа поднимал,
Пытаясь угадать, как сказки,
Его сосед воспринимал.
Свидетельство о публикации №116120504954