***

Переодеваю губы в помаду, чтобы все как надо. Погружаюсь в улицу, плыву. Фиксирую, что забыт рюкзак. Возвращаюсь обратно. Вскочила мысль: почему бы мне не называть рюкзак диваном. Не. Пускай остается все так, как надо. Уже иду. По машинам, заборам, крышам, небу, гОлОвАм. Для прохожих - по снегу. В трамвае еду. "Приложите карту к валидатору"! Есть, сэр! Прикладываю Африку из атласа. Ругается. Ладно. Расстегиваюсь - жарко...

"Я часто слышу яростные споры,
Кому из поколений повезло.
А то вдруг раздаются разговоры,
Что, дескать, время подвигов прошло".

Храбрость? Двери открываются. Господи, что за пафос. Храбрость размножается в калейдоскопе глаз. А может ее вовсе нет. Мой мозг обижается, если мусолить один аспект. Встаю на хребет эскалатора. Спускаюсь на дно... метро. Еду в кишечнике туннелей, сняв одежду. (Кому слух режет, замените кишечник на паутинку, так лиричнее). Ботинки помяторыжие на просящем. Он собирает денег, как пыль веник, ходя туда-обратно. Прием, прием! В дыре кармана нащупана мелочь! Шапка просящего перечнем движется к тебе, так размашисто, прямо к лицу. И как-то страшно ему отдать медь...

"Изведал враг в тот день не мало,
Что значит русский бой удалый,
Наш рукопашный бой!..."

Лирика выветрена. Старенькую женщину выругали... Я выхожу из вагона, на спине дракона выплевываюсь из метро. Опаздывают ноги. Я совсем ни при чем.

"Мы знаем, что ныне лежит на весах
И что совершается ныне,
Час мужества пробил на наших весах,
И мужество нас не покинет."

Стою в дверях воровато. Боюсь войти, думаю: будет нелепо и странно. Стали читать доклады. Я пропускаю пары, предпочитая диваны в фойе. Так и быть, выйду за рамки, буду называть рюкзак панамкой. По-моему - СМЕЛО.