Канава, или утерянный студенческий фольклор

Летом 1984 года, после весенней сессии у нас были короткие каникулы, только один июль.  В августе у нас начинались военные сборы, после которых нам присваивали офицерские звания. Денег, у нас студентов, всегда не хватало, и мы каждый раз старались использовать свободное время для подработки.

В то лето, в конце сессии, предложение по работе пришло от нашего товарища, Коли Д. Он сказал, что есть хорошо оплачиваемая работа на мелиорации. Совсем недалеко, километров 30 от города. Нужна бригада из четырех человек. Нас трое друзей, я, Игорь, помор из Архангельска, поэт, гитарист, тамада, душа-человек, и Володя Фурс, гордость курса и факультета, впоследствии один из самых молоды и самых ярких профессоров философии в стране, сразу согласились, тем более что деньги предполагались неплохие. Через несколько дней поехали на собеседование в контору. Нам рассказали что к чему, нас выслушали, и сказали оформляться на временную работу. Мы вышли из конторы, Коля, наш агитатор, добрый и отзывчивый человек, жизнелюб, но с неистребимой тамбовской крестьянской расчетливостью (вот такой коктейль!) заявляет – «Ребята, это засада! Не надо сюда устраиваться». Что его насторожило и так встревожило, мы выяснять не стали. Осуждать его тоже. Ну, а нам отступать было негоже.  Оформились мы втроем.

Достался нам канал километрах в 2 от ж.д. станции. Канал представлял собой широкий, метров десять, ров, напоминавший равнобедренны треугольник, широким углом опущенный вниз. В глубине этого рва и пролегал собственно канал, около метра глубиной, и около метра шириной уже залитый водой. Выделили нам один километр канала. Наша задача была забить вдоль стенок канала колья и заложить между стенками и кольями на всю глубину фашины, длинные связки ветвей и прутьев. Так укреплялись стенки канала. А широкие откосы нужно было заложить дерном. Вот этим мы все дни напролет и занимались. Били колья, таскали и укладывали фашины, кололи колышки, нарезали дерн, раскладывали его и прибивали колышками. Втроем за месяц мы сделали то, что должны были делать вчетвером.

Все друзья, в обычной жизни по нескольку вечеров в неделю проводивших друг с другом за пивом и длиннющими разговорами про жизнь, литературу, кинематограф, про женщин, здесь мы почти не общались. Вечером, приходя в свой вагончик на окраине деревни, мы ужинали, коротко перекидывались несколькими фразами, и валились спать. Утром согласовывали план действий на день и снова работать. Но под конец у нас появилась отдушина. Контора задерживала выделение нам трактора, чтобы нарезать и привезти дерн. У нас оказалось пару не очень загруженных дней. В эти дни Игорь и сочинил «Гимн канавы». После нескольких репетиций мы его записали на кассету в Вовиной переносной магнитоле, разложив по голосам, под аккомпанемент гитары. Молодые гуманитарии, высоко нравственно мотивированные идейные гуманисты, дали выход энергии, сдерживаемого почти месяц, захлестывавшего их нравственно-эстетического негодования. Количество ненормативной лексики, которое мог вместить текст, без нарушения его семантических свойств, приближалось к эталонным образцам. Наши, окрепшие за пару дней простоя голоса звучали дерзко, уверенно делая акценты на самых пикантных особенностях текста.

Работу мы закончили вовремя. Заплатили нам половину от того, что обещали. Ругаться у нас времени не было, да это и не в наших правилах. Мы уехали ходить парадным маршем, стрелять из гранатомета, кидать боевые гранаты. Снова «Гимн канавы» мы услышали через несколько месяцев во время загула у Вовы на квартире. Но к весне Вова запись стер. «Чтобы мама не услышала». Мама, конечно, была у них в семье в авторитете. Мы попробовали его упрекнуть, - мог бы отдать на хранение нам.  Но ясно было, что дело не только в маме. Таким он мог быть только с нами. Другим открывать себя так широко он не был готов. Его уже нет несколько лет. Он не дожил двух недель до сорокашестилетия. Но остались фотографии и память. Я часто вспоминаю пережитое, и то лето тоже.

Слова «Гимна» забылись. Мы пробовали их восстановить, но без большого успеха. Как говорили греки – страсть родит поэта. Страсть того момента ушла и ушли слова. Сохранился в памяти лишь залихватский рефрен «Заеб.ла нас канава! Нас канава зае.ла!»
04.12.16