Серебро

опубликовано в ежегоднике "Коломенский альманах" №19, 2015


Павлу Исаевичу Сигалу –
моему старшему другу
и вдохновителю этой книги




ВАСИЛИНЕ КОРОЛЁВОЙ

Рассветной ранью Города узоры
меняют краски, плотность и объём…
И чудится – что Крепость и соборы –
пронизаны серебряным шитьём!

Струится ввысь видений вереница
и кружевом ложится на страницу!

…Прозрачные коломенские рощи,
и тихий сумрак сказочных домов,
посадская резьба, и кремль, и Площадь,
и влага вод, и облако холмов –

всё это – зачарованное кистью,
рассудком не постигнешь до конца,
когда и штрих, и свет воздушной выси
не в книгах остаётся, а в сердцах!



ОЗЕРОВ
     Галине Дроздовой

Дом Озерова… Тайные подвалы –
забытых подземелий тёмный свод…
А наверху парят: парадный вход,
да каменной аркады покрывало.

Под этой колоннадою, бывало,
бурлил волнами праздничный народ.
А кровли и фронтоны в свой черёд
под небом громоздились, точно скалы.

Да только стёрли Времени буруны
узоры этой лестницы чугунной
и всё, что так сердечно и старо…

Но снова за окном играют блики
иных веков – цветной, разноязыкий
и пёстрый мир – Коломны серебро!



КОКТЕБЕЛЬСКИЕ КАМЕШКИ
               Виктору Мельникову

Вечером в тиши – просторней зори
и прибой слышнее… И ясней
видишь, как волной выносит море
россыпи обточенных камней.

Движется прибоя труд упорный
неводом веков сбирая дни;
он шлифует каменные зёрна:
кварц и мрамор, яшму и гранит…

 И звучат народы и столетья
 в этом драгоценном многоцветье.

Словно чётки – прожитые годы…
И теперь они всегда с тобой:
города и страны, и народы,
и бессмертной памяти прибой



РОМАНС
        Константину Букринскому

Ночных цветов весеннее горенье –
персидски-пышный пряный аромат;
и купы белопенные сирени
как будто кубки полные стоят.

В тиши таятся старые ступени
в нездешний, соловьиный, звёздный сад;
в беседке стынет чай, и слышно пенье,
и говор, и гитары старый лад.

О ночь! О прелесть русского романса!
О робость – и желание признаться,
и в тишине – огромная Луна!..

Всё унеслось, как ветвь отцветшей розы;
осталось только эхо, только отзвук –
серебряная тонкая струна.


ПУШКИНИАНА
        Художнику Евгению Устинову

Сквозь века волшебной стрункой
льются звонкие слова
и свиваются рисунком
в белоснежных кружевах.

Это красок самоцветы,
это кисти мастерство;
мир поэта, жизнь поэта...
и бессмертие его.

Взмах пера! Зарницей дальной,
в этой роскоши хрустальной
он кипит: легко, остро!

И метель столетий тает,
словно ангел, пролетая,
уронил своё перо.


ЛЕРМОНТОВ В КОЛОМНЕ
                Александру Сахарову

Коломенской дорогою – проездом,
промчаться и растаять без следа,
как метеор, летящий звёздной бездной,
туманом вешним ставшая вода.

Какой-то час, мгновение, минута:
как будто был – и не было как будто…

Ни рифмы, ни письма, ни даже строчки,
лишь станция в дороге до Тархан;
забвенные ямщицкие звоночки –
простое примечание к стихам.

Но всё же был – чтоб веющим движеньем
проехать и забыть об этом дне,
и навсегда остаться – только тенью
на каменной готической стене!



Л. М.
               Таинственной невстречи
               Пустынны торжества…
                Ахматова

Девичья чёлка, сумрачные брови
и юных уст нездешняя печаль…
В очах полу-ребёнка тайно бродит
вино веков; надломлена печать.

И смутных чувств невысказанный голод
смешался с грудой призрачных руин,
и Звонницы беззвучные глаголы
пронзают воздух каменных равнин…

А эти пальцы чуткие – сумели
открыть парчу в ковчегах подземелий!

Краснеют стены кровью человечьей
на кровле храмов зыбится бурьян…
Вино веков! Вино моей невстречи,
которою мой дух – доселе пьян!..



КОФЕЙНИК

Старого шкафа пленник
спрятанный за стеклом,
снова сошёл кофейник
с гордым своим челом.

Из серебра отлитый,
праздничною молитвой

он у стола стоит
в самом конце обеда,
чтоб увенчать беседу
жаром турецких плит.

Гордый и стройный профиль,
ярких лучей игра… 
Пряный и крепкий кофе
с привкусом серебра!


ПАВЛУ ЗЕЛЕНЕЦКОМУ

Октябрь… И над старинными стенами
распахнуты края небесных створ.
Горит и вьётся каменное пламя,
высвечивая осени простор.

Но Города безмолвный разговор
заговорён волшебными холстами
и ярких красок сказочный узор
просторной рощей зыбится пред нами.

И в этой роще праздничной, как в храме,
застыли, точно в строгой старой раме:
и вешний гул, и плещущий родник...

И эти камни, храмины и стены
горят, как будто образ драгоценный –
как смальта цареградских мозаик!


ДОМ ПОДАРКОВ
             Ольге Милославской

Кремлёвской сказкой околдован,
и стариной посеребрён,
Дом – словно тайный ларь кладовой –
внимает шёпоту времён.

В его резьбе и в кладке брёвен
течёт, медлителен и ровен,

ажурным кружевом – рассказ
о заколдованных посылках…
Он грезит. Он встречает нас
секретным шорохом копилки.

И здесь, несчётным чередом:
комоды, книги, гобелены…
Коломны потаённый Дом –
седых веков почётный пленный!
 

САХАРНИЦЫ

О сахарницы! Странною Судьбой
зачем-то сбережён ваш строй старинный…
И тонет в чашке нежно-голубой
сверкающий песок – согнать кручину.

Стоите вы уютною гурьбой,
пленяя и девицу и мужчину
то звонкою рифлёною резьбой,
то пышною барочною корзиной.

Играет свет на донце золочёном;
а вот ещё – точёная корона,
что ловкий мастер обручем возвёл.

И этою короной коронован,
мерцаньем прежних лет украшен снова,
в оттенках янтаря – наборный стол.




СКВЕР ЗАЙЦЕВА

Как в зачарованной роще –
шорохи облачных сфер:
древняя Житная площадь...
милый запущенный сквер...

И через эти покровы
словно старинный узор
видится снова и снова
прежний торговый простор.

Вывесок яркие краски –
призраки улицы Спасской!..

Шепчут секунды всё чётче,
образы тают в тени;
только лишь Бронзовый лётчик
молча взирает на них.




ЮРИЮ КОЛЕСНИКОВУ

Как строгий энтомолог на охоту
слагает вату, склянки и сачки,
так и фотограф – сборы нелегки:
всегда недосчитаешься чего-то.

Проверя снасть, потом идёшь в субботу
в Посад, на склоны каменной реки,
искать веков хрустальные куски,
выслеживать единственное фото.

Затем – лабораторные заклятья,
алхимия проявки и печати, –
и вот он – древний Город на заре!

Кружится снимок, просто и беспечно.
А там, в его глуби, – трепещет вечность,
как стрекоза в бессмертном янтаре.



КОЛОМНА. АЛЯБЬЕВ
               Ольге Королёвой

Снова холода приметы,
снова хмурая пора:
день осенний, стылый, светлый,
словно слиток серебра.

Ссылка, хлопоты, крестины,
дух глинтвейна, жар камина…

Смолкнул колокол великий,
смолкли отзвуки часов,
но чудесная музыка
льётся бархатом басов.

А под вечер глянет солнце,
и сквозь кроткий робкий свет
нам Алябьев улыбнётся
через эти двести лет.



АКАТЬЕВО. РАХМАНИНОВ
                Наталии Кочетковой

Из романтической Германии
поёт в провинции рояль
и дремлет лето. И Рахманинов
глядит в коломенскую даль.

Сверкнёт росою утро раннее:
и сада вышитая шаль,
сирени свежее дыхание,
реки сверкающая сталь,

где серебром туманы плавятся…
…Случайно клавиши касается
его прекрасная рука.

Провинция, модерн, и музыка,
и три извечные союзника:
обрыв, Акатьево, Ока…



КОРОЛЕВСТВО НА ЛАДОНИ
               Александру Гусеву

Алхимики и книжники седые,
художники и златокузнецы,
и рыцари – (чеканные ряды их
сплетают королевские венцы).

 И крепостные башни, и соборы,
и дикие отроги древних гор,
и полный тайн средневековый город
сошлись в густой готический узор.

И королевство, и король на троне
спокойно умещаются в ладони.

Мы смотрим в эти крохотки сквозь линзу,
и словно тайна в них заключена…
Что если кто-то – там, в нездешней жизни
вот так же тихо созерцает нас?



МИХАИЛУ МЕЩЕРЯКОВУ

Прохладой льётся напиток ночи
туманной брагой – в земное дно…
Ты строишь замок, умелый зодчий,
из тихих песен и вещих снов.

И все надежды и мысли наши
сплотились в гулкий волшебный плен.
И смотрят в небо короны башен,
и бродит стража на гребне стен.

Чем выше взор – тем сильнее ветер.
Фонарь дозорный в бойнице светит…

Уже внизу – пятьдесят ступеней,
и ясно видится с высоты
просторный Город огня и тени –
бессмертный мир, что построил ты.




СЛИВОЧНИК

Как сказочного сада сочный плод
круглит созревшей плоти повороты,
так сливочник изысканной работы
уютом давних трапез отдаёт.

Как будто бы серебряные соты
в себя вобрали тёплый пряный мёд:
округлый и сверкающий оплот
внутри покрыт нарядной позолотой.

…Янтарным чаем чашки налиты;
фарфор, печенье, нежные персты,
и девушки с улыбкою счастливой,

и звонкая серебряная гроздь,
и ручки тонко сточенная кость
прелестная – под цвет налитых сливок.




ХАНЗЕЛЬ

Пестроту товаров разных
строй витрин в узор связал...
Александр Львович Ханзель
вновь идёт в торговый зал.

Точно царь, в костюме строгом,
с обаяньем полубога

у дверей встречает сам
покупателей обычных!
Он – из «мальчиков» столичных –
неспроста явился к нам;

выбирай: костюм ли, вазу ль…
В серебре своих седин
дух торговли – славный Ханзель –
человек и магазин!



КУДЕСНИК
      Борису Архипцеву

Священный кремль в тиши апреля спит,
в постелях дремлют маленькие дети,
спят слободы, молчит старинный скит,
на древних башнях спит тысячелетье.

Луны окаменелый сталактит
безмолвия развешивает сети;
и только Вечность пылью шелестит,
как будто мышь в купеческом подклете.

И лишь в одном окне струится свет,
и там, в тиши, волшебник и поэт
неслышно движет шахматные рати…

И пусть молчаньем Город занесён, –
он сохранит его спокойный сон
бесплотною бронёй своих заклятий!



РОЖДЕСТВЕНКА

Вдоль Егорьевской дороги,
у Рождественских пенат,
там, где к речке – склон пологий –
тишиною грезит сад.

Где живыми огоньками
реют россыпи цветов,
видят сны седые камни –
точно Прошлого покров.

Эти глыбистые плечи
помнят плен тысячелетий…

Что ж! – полней бокал беспечный
для игристого питья –
за медлительную вечность,
за мгновенность бытия!



КОЛОМЕНСКИЙ КАВКАЗ

Пришла пора собрать воспоминанья,
что в памяти запутаны пестро.
Так ткут ковры узорчатою тканью,
чернят или чеканят серебро.

И то, что было смутным и невнятным,
вдруг обретает логику и строй;
и Прошлое сияет незакатно,
как солнце над оснеженной горой.

И вновь года сплетаются в рассказе
армянскою изысканною вязью.

И нам не позабыть страницы эти,
согретые осенним светлым днём.
Пусть будет на стене – ковёр столетний
и серебро кавказское на нём!



ФОТОГРАФИЯ

Исаак Борисович встречает
всех клиентов – мастер фотографий!
Кто быстрей развеет их печали?
Кто удачней вкусу их потрафит?

Это место всякому знакомо –
на Октябрьской, рядом с Исполкомом.

Рядом с часовою мастерскою,
по соседству с книжным магазином
движется серебряной рекою
хитроумной Вечности корзина.

Тут, внутри, – коричневатый сумрак,
тумбы, ширмы, занавес приличный;
и фотограф, помня старый юмор,
маленьким ребяткам ловит птичек.



КОНСТАНТИНУ ПЕТРОСОВУ

Ахматовская кончилась эпоха;
конец тысячелетия. Зима.
И то, что мы не спятили с ума,
по-своему уже совсем неплохо.

А вспомнишь времена царя Гороха,
когда плевалась кровью Колыма,
так наши дни – умеренны весьма,
и вроде нет причины, чтобы охать.

Возьми Коломны вытертую карту! –
и ты отыщешь древнего Урарту
глубокий и пленительный родник.

Причудливо сошлись века и страны:
как маяки на кромке Океана,
как зимние страницы наших книг.



Сборник опубликован в "Коломенском альманахе" №19 2015 г. сс.181-190