Самая безжалостная из гильотин

 
Ты смотрел с берега, как я танцую на льду. Так завершался сонм совместно прожитых годин. Я сочиняла танец на ходу, а ты был светел, любопытен, неисповедим.  Это похоже на пляску смерти, в промозглом полубреду, среди зазеркалий и льдин, то ли на счастье, то ли на беду полыхал костёр погребённых во мраке долин.
 
Ты стоял и смотрел с берега, как я танцую на льду. Дымка тумана окутывала рельефы равнин. Я была оставлена одной на этом пруду, среди снежных лавин и сонных лощин, я была оставлена, словно погребённый красной армией Берлин.
 
Остроконечных елей ресницы взымают в голубую синь. Ветви заснеженных осин изнемогают от холода и зимы свирепствующих кручин, а в промозглой тьме горят огни небесных светил. Мы более не ян и не инь, мы больше не радостный миг, а исступление лесных трясин. Я больше не Архангел тебе и не защита Херувим, мы больше не касаемся спинами рук, губами спин, мы более не бодрствуем вместе и вместе не спим
 
Мы больше не бриз, а безжалостный штиль, мы – корабль, севший на мель, не доплывший до курса, буквально пару миль. И нет в нас более ни терпения, ни сил, и потому мы поодиночке справляемся с тяжбами судьбы, что отняла у нас «влюблённых» чин и сотворила из нас равнодушных, прогнивших трупов, будто бы сошедших наземь со своих могил.

На мне белое платье, слезами смытый грим, во мне израненного сердца бешеный ритм, по тому, кто был ранее моим. Ты смотрел с берега на пляску сердца моего, точнее его руин, так я прощалась с тем, кто ранее был любим, а теперь прошёлся по мне свирепостью шипованных шин.

Я замёрзшая, словно гроздь рябин, но ты не пытаешься согреть меня, и остаёшься, в равнодушии своём неумолим. Наступит новое утро, солнце – сияющий рубин, появится на небосклоне, и будет светить для Титанов, богинь и простолюдин, очарованием пленяя и жрецов и их нимф.  Дымка облаков окутает купол небесного простора, как нимб.
 
Наступит новое утро – своим небесным миксером Бог облака взобьёт. Бесстрашен и грациозен птичий полёт. Цветы, цукаты, да сладкий мёд – этот мир будет существовать и после нас: осязаем, зрим.
 
А я – испещрённый пожаром полыхающий Рим,
Век мой недолог, твой неистов гнёт. Твоё безразличие – самая безжалостная из
 
Гильотин.
И я
 
Ухожу под лёд.