Когда он родился, его отнесли к гадалке

Когда он родился, его отнесли к гадалке -
И она дивилась, глядя на его ладони -
Гладкие - точно покрытые призрачным лаком -
И ни одной линии - даже намёка -
Словно он не ребёнок, а кукла из пластмассы -
Или, вернее, из костяного фарфора -
Или вернее - из росы и тумана -
И лепестков жасмина - ветром унесённых
В озеро - что всё растворит и слижет -
Всё упокоит - всё на дне похоронит.
Словно он - не существует вовсе -
Словно он - отражение белого лика
Луны в этом озере.

Позже гадалка, кусая проволочный локон
Иссиня-чёрных волос - считала звёзды -
Пыталась составить его натальную карту.
Но алыми кляксами падали с неба кометы -
И прожигали насквозь хрустящий пергамент -
И она смотрела в разбитые окна
Которые били клювами невидимые птицы
И полосовали серого дождя струны.

Потом она - укутавшись шалью цыганской -
В безлунную ночь - выкрала этого ребёнка.
И уплыла на плоту, сплетённом из осоки -
И чьих-то костей - и флейт переломанных.

И родители очень скоро позабыли,
Что у них был ребёнок - с гладкими руками -
И лицом - как у луны или куклы -
Как на старом поблекшем дагерротипе.
Может быть - его и не было на свете -
Может быть, он и не родился вовсе -
Остался бутоном крови в черноте несбывшегося.

А плот всё плыл по пустоте ночи -
А гадалка пела - голосом флейты сломанной.
И лицо ребёнка было луны отражением
На чёрной воде бездонного лона озера.