Марине Цветаевой

Почти  сентябрь качался в поднебесье,
Еще лишь день – и с августа прыжок.
Доматывало лето свой клубок
В тягуче тягостную песню.
Палило солнце болезненно и вяло
Огромный мир –
Израненный, голодный.
Земля от боли и беды,
От соли слез и от войны,
Казалось, стала уж бесплодной…
И гордиев узел слишком уж затянут.
Внизу – река,
Над ней – погостом,
Поблеклым, старым городком,
Припавшим пылью, как платком,
Елабужские улицы –
Как знак вопроса.
Почти сентябрь.
Конец или начало?
Дышало в воздухе
Предвестие беды.
Стрижи касались крыльями воды.
И мир огромный таял в малый:
Такой никчемный и пустой,
В тупик гонимый страшным веком,
И будто созданным не для человека
С его сплошной ахиллесовой пятой…

            ************

…Уже тогда была мертва,
Когда  качал тревожно тень
Не летний августовский день…
Казалось всем, что ты жива,
Но жизнь лишь теплилась в сознаньи,
Мир, как  нелепость мирозданья,
Перерос в чудовищный размер гвоздя...
Давно когда-то, в малой строчке,
Где век был назван
"век мой - враг мой,
век мой – ад…"
Вырастал он во стократ
Черный гвоздь,
Гвоздь потолочный.
Жизнь ускользала -
Полет стрижа.
Она бродила, как в заклятье,
В чужом, поношенном и сером платье
И всматривалась в тебя:
Неужто ты жива?
Ты еще жива?
Неужто ад не справился с тобою,
Когда нутро с душой  рвало в куски
 и в этой боли
Себя собрать уже нельзя…
Бездомной  и, как перст одна,
Брела туда, в  тугую петлю…
Земля с орбиты не сошла,
Никто  вокруг и не заметил,
Как потянулся в небе блеклом
След от души,
Гонимый ветром…