Не скрою по жизни своих я грехов

Когда растают в одночасье льдины,
и слово Вечность!
Станет вновь водой,
пробьётся свет звезды среди ветвей,
Единению, наполняющему постепенно,
как ручьями растёт поток,
Что я смотрел без боли на распятье,
помочь старался тем, кто сам хотел.

Брызг, и ударных девятого вала,
звучит просоленный интернационал,
Ты зачем-то играешь,
на контроктаве так не удивляйся,
что вышел адским этюд,
Когда на миг, когда и в смертный час
тот серый человечек без потуг,
Кажется наброском на полях тетради
улица, аптека и фонарь кривой...

И стоят деревья, как глухие шельмы,
лишь кивая ветру рыжей головой,
Разрешит, как  по щенячьи приласкаться,
обойти попробуй тихо стороной.
А ведь могла сама себе отдаться,
гораздо лучше в тишине ночной,
Бог-весть что эта девочка творит...
освободясь от всяческих обид.

В автобус, толкается с ворчливым народом,
и каждый закрыться в себе норовит,
Кто мир её придал распятью.
На ложе похоти в плену у липких паутин?
И некого послать за экипажем...
на улицах кривых не видно суеты,
Резинка от трусов
нашла родственников - жвачку и контрацептив.

Потом – призыв, но это к марту ближе
ах, осень, не сгорай! гори, гори!.. -
В эти вздорные чёрные очи
я вернусь, чтоб из них не уйти!
Твоё имя на шее моей
отпечатано следом укусов тугих,
Красные в крапинку жёлтые линзы
не закроют душевной тоски.

Лунный свет сплетёт, новую нить
и возможно ты подаришь другому  желанья свои,
Как, эта пышная грудь зажата в тиски?
Я мигом избавлю её от тоски.
Не скрою по жизни своих я грехов,
меня научили, я не шепот, я - крик,
Порваны кеды, забрызганы джинсы,
боль пулеметная давит в виски.