Испытание любви нанотехнологией. ч. 1. 3
Он просмотрел все репортажи, все аналитические программы по поводу острова мертвых, по поводу заказчиков и исполнителей – но так и не увидел главного: нигде не всплыли закадровые голоса, никак не дал о себе знать тот, маячивший стелой бело-серый балахон со скрывавшим лицо капюшоном; остался только маньяк-одиночка, к удивлению и в реальном мире не сменивший приветствие «рот фронта» на «зик хайль», однако при этом позиционирующий себя не как интер-бригады, а как фашистский последователь европейского расового порядка. Псих столь же неуравновешенный как и в канувшем в небытие сне что-то лепетал о возмездии за Югославию, о каком-то очищении континента от крови мусульман, о своей исключительной роли в истории. Для странника же из повести главным было отсутствие краеугольного камня: не было тех, кто прогонял в подсознании четким полу-металлическим голосом что-то очень напоминающее инструкции по этому обкуренному идейной пропагандой наемнику. Собственно реальному парню нужна была не разгадка синих крестов за сутки до трагедии, ему хотелось определиться – кто его истинный хозяин, и за что его могут пришить как ягнёнка в каком-нибудь очередном их мюзик-холле.
В одной из программ, растиражировавших неожиданно всеми тв-каналами еврозоны подробности произошедшего в Норвегии, был показан пожилой мужчина с проплешью на макушке. Дававший интервью спиной к зрителям, словно, боясь быть узнанным, герой сюжета утверждал, что он отец того самого скандинавского охотника за скальпами мусульман, уверял, что его сын после случившегося должен был покончить с собой - и тогда стало интересно, какое дело пожилому джентльмену до 77 трупов записанных за его сыном норвежской правоохранительной системой? Неужели он не понимает, что сын всего навсего зомбированная пешка, которой жертвуют в начале партии опытные гроссмейстеры, чтобы вовлечь противников в азарт игры? Собственно, этот отец ему не понравился. Мать же стрелка, как и всякая мать, как его собственная, оказалась на высоте. Но это, по понятиям странника, делало женщину заложницей мурзона, разыгрывавшегося на глазах ошельмованной общественности. Сообразуясь с личным опытом, очевидец определил: этой осталось недолго. Он вспомнил, что его собственную мать добили достаточно быстро – матери таких сыновей обычно обречены, система съедает их на редкость безжалостно, хотя к кому она хоть когда испытывает жалость.
Так и не уяснив главного: своей роли в этой бессмысленной истории, парижский гость получил новое задание и временно выпал из реальности происходящего здесь и сейчас. Его в который раз командировали на юг.
Объект - средних лет гречанка. Добыть требовалось установленную по месту аппаратуру: троянский конь. Чья была техника не уточнялось, посему исполнитель опасался: за дамой могут вести наблюдение настоящие хозяева, что всегда чревато лишними затратами денег и энергии. Однако, дельце оказалось пустяковым, по всей вероятности объект был в режиме автономии или ожидания, и если самому не оставить отпечатков пальцев, то ищи его неизвестно где. Аппаратура оказалась закамуфлирована под систему: кибер-китти с довольно приличным внутренним наполнением. Сама же носительница выглядела вполне ухожено и лично, и со стороны поставщиков информации, несомненно чувствовалось, что о ней заботились. До определенного часа: Z.
Срок, разумеется, наступил. За изрезанное лицо проститутки из «Непрощенного» охотника вряд ли кто спросит. Извлеченные материалы поступили на базу, а раскромсанная шрамом Z греческая красотка осталась деградировать физически и психически в небольшом городке у подножья Олимпа.
Парень с долей иронии констатировал для себя: тоже мне праматери цивилизации, полностью выеденные изнутри настоящей цивилизацией богов.
«Мне очень жаль», - закрыл когда-то тему по его Зое заместитель главного врача, которого ему все ж таки удалось достать. Ему жаль. Интересно, которою из них. Ту что лежала под их электронными скальпелями, или тех, которые были принесены в жертву, чтобы отнять у эскулапов его девушку?
После операции уже не хотелось возвращаться во Францию. Париж отчего-то напоминал только о Зое, только о добиваемой в его предместьях неудачнице француженке, которая умудрилась повстречать на своём пути парня, оказавшегося в один прекрасный день финансовым банкротом. Однако, как преступника, говорят тянет на место преступления, так и его тянуло в места, которые всё равно напоминали о Зое. Или может он был излишне чувствителен к символам, порождающим воспоминания о собственной никчемности. Вероятно, можно было избавиться от этого груза простейшим перекодированием ситуации, но он ещё помнил чисто физическую боль ото всех подобных вмешательств в подкорку, когда самое большое, что ты можешь – это выть в одиночестве или стучаться головой о стенки. Посему, как садомазохист, как монах, сам себе наложивший епитимью, он неуклонно возвращался к той легкомысленной и слегка капризной Зое, которая любила вышедшие из моды театры, с глупейшими постановками, типа «Проданной невесты» Сметаны, долговязых девиц Лидо, морские гребешки в дорогих ресторанах и загорать на катамаране подальше от берега абсолютным нагишом.
Так герой специально выбрал незнакомый городок в Болгарии, где они никогда с Зое не бывали вместе. И всё-таки голос прошлого не менее чем через пару дней дал знать о мрачном настоящем подружки, проходящей, как принято считать, восстановительный курс за зарешеченными окнами бывшей обители какой-то французской знати, ярко-жизнерадостной афишей: «Сметана. Оперетта. Проданная невеста». Главную женскую партию и партию Эсмеральды исполняла одна и та же актриса, правда согласно фамилии всё же не француженка, а гречанка. Нет – его не потянуло на представление. Ему представилось, как и на этой эллинке кто-то поставит в свое время знак: зеро. Ставки уходят в пользу казино.
Может вместо нудной Европы смотаться на сафари? Кровожадные аллигаторы и вооруженные аборигены – могли оторвать от гнетущего психику скудоумия заполнивших Болгарию туристов, по большей части – русских. Те словно вырвались из-под одной контролирующей их системы в другую, которая незаметно для последних подгоняла незадачливых освобожденных пожирателей телесных удовольствий под более хитроумный, но технически менее заметный режим прессинга. Толстозадых идиотов незаметно для них самих скармливали истосковавшимся по легкой добыче акулам технократичного, давно знающего цену человеческой жизни и морали Западу. Хотелось ухмыльнуться: зеро, господа – малые народы. И где дают такие знания? Добывают собственным горбом, в котором складируются чужие тебе сновидения и видения. Как те синие кресты в Париже, недавно сменившиеся на оранжевые. Чем одни лучше других, чем парижская Эсмеральда лучше чешской? И чем его Зое была хуже всех этих загорелых охотниц за чужими карманами на Солнечном берегу? Только тем, что встретила его, а он не пожалел на их совместное будущее денег? Собственно и заработанных на этих ничего не подозревающих откормленных курортных курочках?
Раздражение между заданиями, которые давали возможность не думать о чем-то сугубо личном, становилось всё более сильным и наступало все более быстро. Вероятно он становился трудоголиком, когда работа нужна была не для того, чтобы заработать на жизнь, а для того, чтобы вообще не думать о жизни.
Как-то он работал в паре с русским, который в подобных случаях повторял: чем больше узнаю ГАИ, тем больше нравится таможня. Что такое ГАИ уточнить не пришлось. Но сегодня он думал примерно так же: чем больше времени на передышку, тем сильнее хочется уйти в работу.
(продолжение следует)
Свидетельство о публикации №116112604236