Memento mori
я уже не помню.
Гению, поэту,
память томно
мне напомнит:
- Милый друг,
ты с приветом.
Было, было это
високосным летом.
Ты тогда летал
в снах и наяву,
как Икар или Дедал.
Даме бормотал -
парле ву франсэ?
Поправлял манжеты,
на носу пенсне.
Называл её Жоржеттой
и сонеты ей слагал,
выдавая их за песни.
На свиданьях лгал,
исходя от лести:
- Ах, мадам,
вы такая прелесть!
Таю я от ваших чар...
Было, было по мордАм
получал от мужей, сучар.
Слово ведь, поэт-медведь,
не выкинешь из песни.
Фарс, комедия
в шаге от трагедии.
Звук тарелок медных,
медных труб
для богатых, бедных
нежно или грубо
всех сведёт в могилу.
Чарочка горилки,
может быть текилы.
Наколю на вилку
я за хвостик кильку,
помяну поэта.
Всхлипнет эта,
как её там,
то ль Жоржетта,
то ль красотка Витка.
Монумента нет пока
на холме могилки,
но горит лампадка.
Я читаю вслух стихи
под красотки всхлипы
поначалу тихо,
а потом всё громче,
так что сложат лапы
и притихнут липы.
А на каждой кочке
встанут в столбик белки,
ушки на макушке
распушат метёлки.
Будут, будут слушать
голос пьяный в стельку,
ничего не понимая,
как я, ритм ломая,
уношусь с поэтом
в ту любовь и лето
и гулял тогда со Светкой.
Молод был, с приветом...
Помогал стихи слагать
соловей на ветке.
И любая гать
не была помехой
у гармони рвать меха,
сарафан со смехом.
И любви учить дуру-неумёху.
26.11.2016
Ирик Мусин, Северное лето
Свидетельство о публикации №116112603860