тоска

каждый из этих дней - безголосых, серых, -
делит нас, препарирует, отволакивает за ноги,
как будто не знает меры.
и всё им мало, пространства им недостаточно,
нужно ещё и время,
чтобы пониже нас, словно траву, пригнуть.
я же об этом знала, конечно,
чуяла с самых первых дней и минут,
что так вот испытывает мироздание
самых друг другу верных,
знала ещё до того,
как впервые к тебе прильнуть.

но оттого мне ничуть не легче,
часики стукают стрелками и стреляют
в меня без промаха, я икаю,
кто-то меня вспоминает
на том, другом конце этих четырёхсот километров,
стрелки неумолимо поют - тук-тук.
я езжу всегда одними дорогами, и неизменно по краю,
я от себя до тебя наш личный маршрут пролагаю,
чтоб с каждым очередным визитом закончить круг.

ветер крепчает, стынет земля
в неизбежном, холодном, суровом,
моя тоска по тебе разрастается белым сугробом,
у неё ватные руки и мертвенный бледный свет.
иногда она забирается с улицы мне в постель,
трясёт подолом,
гладит по голове меня мягко, зябко и строго,
говорит, принесла привет.

тоска виноватится, тупит взгляд
и на ниточку собирает слёзы:
"плачь, моя девочка, и смотри моими глазами,
как он собран, изящен, серьёзен,
как он думает о тебе всякий раз, когда не хватает сил,
и тогда под его руками цветёт поэзия, а не проза,
и потом оживлённый кто-то летит обратно -
порхать и жить, и не думает о прогнозах.
моя девочка, ты важнее, чем думаешь,
потому что ты оживила его,
а он тебя воскресил,
и эта любовь ваша ширится дальше в мир,
в чужие судьбы, вытаскивает из трясин
и любые препятствия сносит,
и пахнет, как апельсин.

поэтому спи, мне виднее, я - снежная туча,
я видела многое, прежде чем приползла тебя снова мучить,
тоскуй, осязай всеми чувствами дырку рядом с собой."
сугроб ложится в мою постель и урчит, любого кота покруче,
и теплеет, тает, и будто твоя рука ласково и могуче
меня оборачивает
и приносит ночной покой.