Глава 13. Переяславль. 1108 1109 годы

Заря ещё готовила румяна,
А князь уже проснулся, как всегда.
В окно, поднявшись с ложа, глянул,
Но там лишь снег лежал и темнота.
Привёл себя в порядок у зерцала,
Прочёл молитву, к трапезной прошёл,
Где старая стряпуха хлопотала,
Готовила, привычно, князю стол.
Ему всегда она такой казалась,
Но сколько лет ей, он не мог сказать.
Детей, он знал, когда-то потеряла,
Поэтому – добра к нему, как мать.
И он был снисходительно покладист,
Терпимо относился к болтовне.
Та слог вела, как будто шила гладью,
Досужий и негромкий в тишине.
«Садись, мой свет, всё прямо с жару-пылу,
А я вот здесь приткнусь да посижу.
Как не поешь – откуда взяться силам!
Пошто не спиться-то, как я гляжу?
Заботы, батюшка, поди, всё мают,
А ты – один на них, хоть разорвись.
Да нешто люди это понимают?
От глаз-то их не прячешь княжью жизнь» -
Кудахтала дородная стряпуха,
Сложив под фартук руки на живот.
Князь слушал каждый раз её в пол-уха,
Предвидя всё, что скажет наперёд.
Любил Владимир утреннюю пору,
Рассветов приходящих красоту,
Кухаркины простые разговоры,
И эту раннюю, нехитрую еду.
       
Поев, на воздух вышел князь наружу,
Дверь тихо за собою притворив.
Мела позёмка, завивая кружево,
И ветер был студён и суетлив.

Неполная луна кралась по небу,
На ощупь пробираясь в облаках.
«Глубокий снег — богатому быть хлебу», -
Подумал по-хозяйски Мономах.
Смотрел стоял, как признаки рассвета
Мерцали на златистых куполах
Церквей, что строил в граде его предок
И так любимый им Ефрем-монах(1).
Вдохнул бодрящий воздух стылый,
Чему-то улыбнулся своему....
Лицо, у глаз в морщинках, оживилось
И, он открыв, шагнул в дверную тьму.
О Юрии подумал князь, о сыне,
О том, что скоро расставаться с ним, -
«Но как боярская среда там примет?
И ею сам не будет ли томим?».
Прошёл в светлицу и свечи огарок,
Усевшись плотно в кресло, запалил.
«Хоть сын, а не судьбы подарок, -
Владимир мысленно себя корил.
Огонь метнулся мотылёчком алым,
Затрепетал, рассеивая мрак..., -
Но верю, что не всё ещё пропало,
Мстислав одёрнет, коли что не так.               
Тогда все окончательно взрослеют,
Когда последний из родителей уйдём.
До этого никто сказать не смеет,
Что он самостоятельный при нём...».
Семнадцать лет назад отца не стало
И князь с тех пор за старшего в роду.
Отца в часы досуга вспоминал он
Добром, что с детства приучал к труду.
Один, как перст, теперь он воз семейный,
Как в гору мулл, безропотно тащил;
Вещей в поклаже не было ничейных,
Туда по крохам каждый привносил.
И надо всё сберечь, и приумножить,
Приставить к делу рода сыновей,
На милость уповая только Божью,
Чтоб крови не было меж них своей.
О сыне думая, припомнил князь женитьбу
Никак тогда нежданную свою:
«Посмей отцу я только возразить бы -
Как, если б сунуть голову в петлю.
Родная тётка по отцу, Елизавета,
Жена заморского варяга-короля(2),
Писала в то предсвадебное лето
Отцу о ней, шелками слов стеля.
Видать, так крепко брата  усластила
Что он согласие на свадьбу дал.
Под зиму и невеста появилась,
Но знать её, я отродясь не знал.
В те годы я в земле Смоленской княжил
И было двадцать два от роду мне,
И зуд любовный кровь мне будоражил,
И думать сам уже стал о княжне.
Но всё решилось без моих усилий,
Отец хотел упрочить связь родством
С землёй варяжской, чтоб открылись
Возможности торговли с ней потом.
И он приехал раньше на неделю,
Достойно встретить сам желал гостей.
С какой они прибудут, знали, целью
И ждали день со дня о них вестей.
Дозоры от реки, примчав, сказали,
Что струги показались на виду.
Те вскоре дружно к берегу пристали,
Народ толпился важный на борту.
В начале ноября приплыли струги,
Варяги их дракарами зовут,
На диво поглазеть со всей округи
Собрался весь почти окольный(3) люд.
Вельми я этот день запомнил ярко,
Проснувшись с денницей, и до конца.
Посол, прибыв от них, ногами шаркать
Пред нами начал, рассмешив отца.
Нам видеть было это непривычно,
У нас всё проще, без ужимок и
Не делали смешных поклонов птичьих
Какие делали тогда они.
Чтоб выразить кому своё почтение,
У нас поклон с рукою до земли
Без вывертов, но с самоуважением,
Не горбимся, чтоб видеть те могли.
Без толмача по-русски, но картаво
Посол сказал - откуда и зачем
Они пустились в даль такую плавать,
Что датский их король отправил Свен(4).
Отец для встречи взял с собой охрану,
Толпу раздали, сделав коридор.
По сходням гости из страны туманов
Сошли на берег, на людской обзор.
Два месяца приглядывался к ней я,
Не находя особенной красы.
Она по-нашему ни слова не умея,
Со мной была не многие часы.
Невесту и принцессу звали Гита -
Дочь Гарольда Второго, короля,
При Гастингсе(5) в бою он был убитый.
О ней заботу датская взяла земля.          
Толмач при ней всегда держался возле,
Усердие пришлось мне проявить,
Постичь молву её чуток, чтоб после
Без третьих лиц нам можно говорить.
Свежа, мила, глаза строги, печальна,
Повадки, стать - породу выдают...
Я, глядя, спрашивал себя: «Она ль нам
Нужна, чтоб жизнь связать мне с ней свою?».
Но: «Стерпится, - отец отрезал, - слюбится
И выкинь эту блажь из головы,
Что, знаю по себе, в ней крутится.
Твои капризы, князь, мне не новы.
Меня, Владимир, ты поймёшь с годами,
Когда родишь своих детей, взрастишь.
Когда-то был отцом я тоже ранен,
А сердце первенцем себе смягчишь.
Желанье наше, князь, чего же стоит,
Коль перестанем в даль с тобой глядеть?
Ты, сын, запомни истину простую -
В иглу слепому ниточку не вдеть».
Но как-то не слюбилось, но стерпелось...,
Мы были часто друг от друга врозь,
И редко, если честно, сердце пело,
Мужским позывом к Гите лишь влеклось...»
Сидеть в одной так позе надоело,
Он, вытянувшись, волю дал ногам.
Чуть брезжил свет в окне заиндевелом...
Князь веки смежив, вновь ушёл к тем дням.
«...Но трудно привыкала она к быту,
Порядкам нашим, нравам, языку.
И мне о том не часто, но открыто
Печаль несла, рукой поджав щеку.
Однажды лишь увидел её в плаче,
Сказала, устыдившись этих слёз:
«Ты люб мне, князь Владимир, а иначе
Давно отсюда парус бы унёс».
Я много понял в ней, когда её не стало.
Жизнь здешнюю приняв такой как есть,
Но мир хранила свой и тосковала,
Где выросла, что не хватало здесь.
Отдав себя своим: Творцу и мужу,
Жена не по течению плыла.
Была безропотность ей кровно чужда,
В ней память о крови её жила.
С рождением детей она воспряла,
По-своему устроила весь дом,
Родному языку их обучала
И с ними говорила лишь на нём.
Характер независимый и властный,
Поблажек не давала никому,
И сдержана с детьми бывала в ласках,
Считала, что мужчинам ни к чему.
Любимцем был Мстислав и младший, Юрий -
Итог осенней страсти в ней ко мне,
Как будто годы вешние вернулись,
Когда металась в сладостном огне.
Жена почила за отцом и братом
Моим. В Стугне он, младший, утонул,
И смерть ему за грех была расплатой,
Что он в Днепре монаха захлебнул.
И сына Изяслава вдруг не стало
Вторым, за старшим следом, был рождён.
В кровавых распрях наших пал он... -
Всё в памяти теперь, как страшный сон.
Легло то время чёрной полосою,
Мутило душу от таких утрат,
Но виду не показывал. Слезою
Нутро точило, свету был не рад...».
От мыслей невесёлых князь поднялся,
Прошёлся по светлице — шаг, другой...
И в кресло снова сел. Разволновался
Копаясь, в жизни бурно прожитой.
В себе вдруг неприятно обнаружил,
Что сердцем постарел и зачерствел.
«Но ведь умел его, однако, слушать,
Когда же так оглохнуть я успел?.
Зело хворала Гита пред кончиной,
А мне б тогда заботу проявить,
Отбросив лет совместных паутину,
В тот час последний рядом с нею быть...
Успел лишь прискакать к ногам холодным,
В душе ни слёз, ни боли — пустота.
Глаза закрытые, запомнил, плотно
Да впалые бескровные уста,
Да пряно-сладкий запах от кадила,
Гуд колокола долгий словно стон,
Что не успела Гита, не простилась
И свой последний ей земной поклон...».
Прорвав плотину лет, перехлестнули
Воспоминания и чувства через край
Души его молитвенной. Смахнули
Всю патину с неё — хоть помирай!
Сокрытые от глаза посторонних,
Ему да Богу ведомы грехи.
Не выскочит из бурных вод сухим
Ни смерд, ни властелин на троне.
В другой женился раз без осуждения
Со стороны: ни церкви, ни детей.
Жило ещё здоровое влечение,
Не смолк пока сердечный соловей.
А сумрак за окном уже растаял
И княжий двор и город оживал,
Дымы, кружась, над крышами витали,
День новый неуклонно наступал.
Князь встал, растёр виски и щёки.
Встряхнув копною с проседью волос,
Прогнать хотел виденья лет далёких,
Разрушив памяти незримый мост.
Дела житейские, от них не отвертеться,
Идут, дыша в затылок, по пятам,
И так всю жизнь, от самого от детства
По возрастающей по лестнице-годам.

Со дня той свадьбы целый месяц минул,
Но Юрий и невестка были тут,
И князь не счёл рогатки ставить сыну –
Нашли, коль в доме негу и уют.
Но делу время, а утехе час лишь,
И день приспел для сборов в дальний путь.
Медовый месяц… - юный князь был счастлив,
Дорога не тревожила ничуть.
Уже морозы, как бывало, не кусали,
И небо стало выше и синей.
Дружней и громче птицы щебетали,
И ветры дули южные вольней.
В плену ледовом Альта(6)  тосковала.
Печальные ракиты над рекой
Склонились в серебристых покрывалах,
Оберегая до весны её покой.
Вдоль Трубежа(7), наезженной дорогой,
Шли двое, рядом кони в поводу.
Один в годах, другой моложе много,
Беседа шла меж них напрямоту:
«На днях в Ростов отправишься, на Волгу.
Теперь мы, Юрий, розно станем жить.
Земля обширная и правь в ней с толком,
И не спеши суды  свои вершить.
Стремись объехать, не ленясь, все веси,
Да к людям, что с тобою, приглядись.
Пока поймёшь – потратится не месяц,
И ни за что бездумно не берись.
Боярин Семенович(8) – он подскажет,
Верней его на целом свете нет.
Умнейший муж, богатств больших не нажил,
Служа он мне, за двадцать с лишнем лет.
С тобою, как подрос ты, неразлучен,
Учил тебя всему, что сам познал.
Всевышним, Юрий, ты ему поручен,
В себе твоё – всё к сердцу принимал.
В тебе наклонности греховные я вижу.
Молчи, – повысил голос, - не перечь!
Ты зелен и умом меня пожиже,
Твою семью хочу я уберечь.
Не по моей жить станете указке,
Своей головушкой решать и отвечать.
К жене родной ходи почаще с лаской,
Одна она – не нужно огорчать.
Нелёгкая судьба тебе досталась,
Шестой ты у меня из сыновей…
Уже моя не за горами старость,
С годами я не буду здоровей,
Но брат Мстислав  твой старший, недалече(9),
В годину трудную – опора для тебя.
Иди ему без хитростей навстречу:
Один не воин в поле за себя.
С тобой булгары, помни, порубежны,
Иная вера там… Не будь глупцом!
Не станешь неучтивым и небрежным,
Тогда не грянет среди вёдро(10) гром.
Влезай во всё – ты князь, а не бездельник,
Не сваришь каши, лёжа на печи.
В трудах живи – не брашно(11) и весельем,
Но всякому полезному учись.
И верь не слову вящему, но делу –
С «аршином» этим к людям подходи,
И прихотям своим знай также меру.
За благонравие Господь вознаградит.
Дружину малую с тобой отправлю,
До паводков успеешь добежать.
Земля твоя начнётся с Ярославля,
А там, считай, уже рукой подать».
Владимир, шаг умерив, осмотрелся.
«Ого! – воскликнул, - Змиевы валы!
Куда нас занесло…Озяб? Согрелся?
Они здесь с незапамятной поры.
Никто не знает: кто, когда их строил?
Но я уверен – предки от врагов
Насыпали по чьей-то умной воле,
Себе в защиту от степных воров».

Отца сын слушал, сильно не вникая…
Когда тот о судьбе заговорил,
Как будто загодя о ней всё зная,
Тогда к нему лишь ухо навострил.
И знал, что возражать – себе дороже,
Ответами отца не раздражал.
Он с детства нёс характер сложный,
Но здесь его невольно придержал.
Потом не раз припомнит эту встречу
И проводы, пророчества отца,
Когда надежд на Киев гасли свечи,
Себя в роду изгоем созерцал.

Об этом не сегодняшняя повесть,
Когда-нибудь, возможно, расскажу.
Теперь же нет к тому пока условий
И краткостью, боюсь, не угожу.

Прощание надолго – грустный случай,
Тем более – родителей с детьми:
И сердце заволакивают тучи,
И слёзы, как откуда ни возьмись.
И как бы твёрдым не был чей характер,
И сложных отношений полоса,
Не знаю я при том такого факта,
Чтоб радостью наполнились глаза.
С гонцом Аепе сообщили об отъезде
И он ко времени приехал дня за два.
Привеченный князьями честь по чести,
Был благодарен им за то, что зван.
Обоз собрали в дальний путь объёмный
И поутру (конец был февраля),
Заря ещё потягивалась томно,
Отправились, пред этим помолясь.
Владимир и Аепа проводили
Его вдвоём до самого Днепра,
Расстались и назад поворотили.
Для всех другая началась пора…

Боняк и Шарукан не порывались
Вторгаться в земли княжьи целый год.
И сил, каких хотелось, не собрали,
И в головах – когда пойти? – разброд.
Но мысль о мести их не покидала,
Хоть рисковали войско потерять.
Зима уже на пятки наступала
И нужно было что-то предпринять.
До самых белых мух гонцы скакали,
А старый Шарукан был так же нем.
Встречал, в улыбке хитрой зубы скалил
И отправлял к Боняку их ни с чем.

А смерды сеяли, пахали, жали…
Идиллию никто не нарушал,
И веси пристепные не дрожали
От страха – снова половец напал!
В такие странные и мутные затишья
Тревога зарождается в груди,
И князь, коварства вражьи не забывший,
И сам не спал  и рядом всех будил,
И чуял, что так долго не могло быть.
Пускай декабрь уже в окно стучит –
Не скоро степь оденется в сугробы,
И сыты кони у врага и горячи.
Заставы и стор;жи подвижные
Бездрёмно наблюдали кыпчака.
Но, чтобы новости узнать степные –
Тут нужно было вёрсты проскакать!
Гонцов ловили ханских, отпускали,
Секреты выведав: зачем? куда?
Об этом хану скажут те едва ли,
Отлично зная кару без суда.
Владимир вновь собрал всех приближённых,
Смущённый новостями из степи,
Но с мыслью для себя уже решённой,
Что только так им нужно поступить.

Впервые, что задумал – совершится,
Но всё хотел учесть до мелочей.
Не лето. Степь – с повадками царицы!
Нельзя, как попадя, общаться с ней.
Не дай Господь, в степи буран застанет,
Когда в слепящей снежной кутерьме, 
Под ветра свист начнёт смертельный танец,
А свет дневной утонет в белой мгле!
Ори, будь в трёх шагах, - не докричаться,
Округу  часа хватит  занести.
Он может день и два так бесноваться,
Людей, коней бесследно погрести.
В палате с князем прежние всё лица
Испытанных сподвижников-мужей,
В которых нет причины усомниться,
Не держит кто за пазухой камней.
И рот у них всегда был на запоре,
Словами не бросаясь ради слов,
И кто ни чем себя не опозорил,
С кем брань стоять и стол делить готов.
И Ратибор, и Дмитрий, и Вышата
В догадках не терялись за столом.
Князь сам расскажет им, что будет надо…
Мы тоже терпеливо подождём.

Владимир искренне гостеприимен,
Радушно потчует своих друзей.
Огонь и воду, и пуд соли с ними…
Найдётся много ли таких людей?
«Зима пришла, но степь меня волнует,
Оттуда вести, братья, не бодрят.
Упустим время – ханы возликуют,
Они весь год вернуться норовят, -
Завёл Владимир речь о наболевшем,
Задор застолья сразу присмирел.
На братину на полуопустевшую
Теперь никто, как раньше, не смотрел.
«Позвал тревогой с вами поделиться,
Как есть свою задумку рассказать.
Послушать вас, да после изловчиться,
Врага, не дожидаясь, наказать.
Пока Боняк и Шарукан договорятся
Вдвоём на нас опять пойти войной,
Хочу в степи я раньше оказаться,
Теперь – не позже, нынешней зимой.
Шесть лет назад одних мы проучили,
В тот раз там не было вот этих двух,
Хоть прошлый год их здорово побили,
Да, кажется, не вышибли весь дух.
Бить надо порознь их, поодиночке…
Они смелы, когда им несть числа,
Но старый хан был дважды поколочен!
Да мхом, как видно, память поросла.
Напомнить нужно этому шакалу
Ещё одним ударом по орде,
Что будем дальше бить, коль станет мало,
Пока живёт он с Русью во вражде.
Скажите слово мне своё, однако.
Почто сидите, уст не разомкнув?
Иль ждать от них, терпя, любую пакость,
Головушки покорные пригнув?»
В кругу своём Владимир не стеснялся,
И слов забористых, случалось, не жалел,
И сам, в ответ услышав, не смущался,
Когда неправ – сносить удар умел.
А Ян, задетый княжьими словами,
В ответ плечом задиристо повёл
И рек ему: «Мой князь, ты с дураками,
Призвав к себе их, сел за этот стол?
Мы слушали тебя, не понуждая,
И думали о сказанном тобой,
Себе теперь всё ясно представляем.
Не нужно повторять нам во второй.
Так с чем пойдём? Дружины нашей мало,
Олег и Святополк – согласны ли?
Но северскому станется нахалу(12)
Отречься и сказать, что не смогли».
«В поход, Ян, кликать никого не нужно,
По весям смердов наших созовём.
В санях по снегу – не весной по лужам,
И людям силы к сече сбережём, -
Ответил Яну князь без промедления,
Вопрос заранее как будто знал,
Но замер вдруг и несколько мгновений,
Уйдя в себя, о чём-то размышлял.
Всех взором обойдя поочерёдно,
Ответ продолжил, то ли монолог,
Но обращался больше к воеводе,
Стал жёстким лик его и голос строг:
«Тебя, Димитрий-воевода, ставлю к делу.
Дружины, ополчение возьмёшь.
Саней побольше, пешцы в них поедут,
Оружие да харч в них повезёшь.
Согласен, Ян, с тобою – мало войска.
Но хану невдомёк, что мы зимой
К нему нагрянем. В памяти поройся
И вспомни – где зимует он с ордой.
Не ждёт он нас и мысль о том не держит;
Юродивый умом попрёт в такую даль.
За тридевять земель живут по вежам,
Пока готовимся – уже январь…»
Молчавший Ратибор подал свой голос,
Боярин речью долгой не томил.
И прежде он, ещё когда был молод,
Словами в разговорах не сорил.
«Аепы-ханы, князь, не помешают?
Семь пятниц на неделе – что ни день,
Доверия зело мне не внушают,
Ведь чёрта хоть во что переодень».
На «чёрта» князь негромко засмеялся,
За ним и все, потупив взоры в пол,
А Ратибор глядел и удивлялся
И взять – над чем? – никак не мог всё в толк.
Князь сам не ездил в стан к Аепе-свату,
А слал доверенных к нему своих.
Родня – роднёй, а всё же без догляда
Нельзя. Обман живёт в крови у них.
Но звал к себе, встречал, как подобает,
Одаривал щедротами стола
Да так, что гости сами разболтают
Про все свои секретные дела.
Родством с Аепой князь не обольщался.
Как волка не корми – он смотрит в лес.
И в агнца половец не превращался,
В глазах мерцал такой же хищный блеск.
Сегодня ханы связей не порушат,
Свежи воспоминания о днях
Весёлой свадьбы той, январской стужей,
К тому же и невестка на сносях.

«Не зверь Аепа, жертву стерегущий,
И сыну дочь привёл сам под венец.
Пускай живёт в крови степная сущность –
С уходом дочери не умер в нём отец», -
Ответил Ратибору князь подробно,
Вернулся снова к будущим делам:
«Готовь дружину, воевода, расторопно,
А ополчением займусь я сам.
Боярин Ратибор, тебе придётся
Еду для войска и обоз собрать.
Железо хорошо когда куётся?
Ты вой бывалый – должен это знать.
Без суеты, огласки – делу вредной,
Мы завтра, с Божьей помощью, начнём,
А ты, Вышата, но чуть позже, следом
Поедешь к братьям от меня с письмом».

_______________________________

1.   Первый монастырь основан преподобным Ефремом Новоторжским около 1038 года, в княжение великого князя Киевского Ярослава I Владимировича
2. Свен II
3. с окольного города, посадский
4. невеста принадлежала двору датского короля
5. последняя битва англосакского короля, где он  понёс поражение и потерял королевство
6. Альта — река на Украине, правый приток Трубежа. Устье в Переяслав-Хмельницком Киевской области.
7. Тру;беж — река в Переславском районе Ярославской области России, впадает в Плещеево озеро. Является основным притоком озера.
8.Григорий Семенович, с шести лет с Юрием в качестве учителя, наставника, советника, политика.
9.Князь Мстислав княжил в Новгороде.
10. Вёдро - ясное, безоблачное небо
11. Брашно – (старосл.)-пища, здесь — не чревоугодием.
12. Олег Святославич двоюродный брат Мономаха