Лерма. Стихи 30-31 годов

   Эти стихи – с неясной датировкой, поэтому даны «отдельной строкой» в моем четырехтомнике, изданном «Академией наук». Но одно обстоятельство я забыл, говоря о влиянии на Лерму Байрона и Шиллера, - забыл про Шекспира… Однако сегодня у меня случилось нечто, и я получил Послание по Трансхроносвязи, которое и публикую. Оно не один день стучалось мне в сознание, но космические бури в Солнечной системе не позволяли понять его целиком. Сегодня же связь была ясной и устойчивой.
    М.Ю. Лермантов. «Из неизданного»

   Она его «за муки полюбила»!
А этот … мавр лишь снизошел в ответ!
Меня же ни Натальи, ни Людмилы
Не полюбили… А ведь я – Поэт!

А я – Страдал! – как дюжина Отелло!
А я – Любил!  Я – Сердце открывал
Той, чья душа навеки очерствела,
Той, для кого Поэт не Идеал!

Несчастна та Страна, в которой девы
Страданиям не могут сострадать!
А я-то … гениальные напевы
Дарил в альбомчик, в тонкую тетрадь!

И что же? – равнодушные улыбки
Являлись на лицо у этих дев!..
И понял я, что совершал ошибки –
И стал дарить Презрение и Гнев.

        Трансгрессор  Лермант
      Ноябрь 1831-го от Р.Х. на планете Земля

    Ave Lerma!
И Поклон – Шекспиру,   с которым вы
Наверняка близки!
       Оператор Связи И.Кар.

   Итак, стихи с неясной датировкой под строкой «1830 – 1831».  В том же Собрании сочинений это с. 270 – 332, так что написано не  мало! Говорить обо всех стихах значило бы лишать Читателя удовольствия оспорить этого самонадеянного Критика Карина. Но с чистым Сердцем хочу сообщить, какое  стихотворение Лермы  я прежде всего выучил в детстве,  - «Звезда». Оно зачаровало меня ритмикой и короткой строкой и стало мне эталоном для моих попыток рифмовать слова.  Но тогда я выучил только 8 строк – так мудро издавали для народа классиков:
   Вверху одна
Горит звезда;
Мой взор она
Манит всегда;
Мои мечты
Она влечет
И с высоты
Меня зовет!
     Прекрасно, не правда ли: так ясно, так просто, так мило и так Небесно!
    Но оказалось, что это – картина «с моралью», которую и отбросили тогда в популярном издании:
 Таков же был
Твой нежный взор,
Что я любил
Судьбе в укор.
 Мук никогда
Он зреть  не мог,
Как та звезда
Он был далек.
Усталых вежд
Я не смыкал
И без надежд
К нему взирал!

     И всё испортил Поэт этой «присадкой»: куда девался свободный русский слог – скучные славянизмы всё поглотили! Так, видно, Лерма  хотел Возвысить тон сказанного, а получилось «как всегда». К тому же – знакомый до оскомины упрек Деве, не узревшей величие Поэта!
    Но очень отрадно мне читать те проблески самоосуждения, которые начинают появляться в стихах, как будто адресованных некоему человеку. Таково «Раскаянье» - «знаковое» в этом смысле!
     Надо, друзья мои, ОСОБО подчеркнуть: Истинная будущая Личность на Втором Витке спирали своего развития начинает тяготиться своей оторванностью от людей, своим смакованием собственных бед и страданий. И этот «набор высоты», наконец побеждает в Личности, и она превращается в Истинную Личность. Или же не совсем успевает, как это случилось с Поэтом, который не успел оправдать великих надежд  Виссариона Белинского…. Итак, «Раскаянье»:
   К чему мятежное(!) роптанье(!),
Укор  владеющий судьбе?
Она была добра к тебе,
ТЫ СОЗДАЛ САМ СВОЕ СТРАДАНЬЕ.
Бессмысленный, ты обладал
Душою чистой, откровенной,
Всеобщим злом не зараженной,
И ЭТОТ КЛАД ТЫ ПОТЕРЯЛ …

..  Ты прЕзрел всё; между людей
Стоишь, как дуб  в стране пустынной…
     Далее идут упреки в том, что некий Он презрел Любовь. И вывод, который идет лейтмотивом пока:
Хоть будешь ты еще любить,
Но прежним чувствам нет возврату,
Ты вечно первую утрату
Не будешь в силах заменить.
    Лейтмотив многих ранних произведений – невосполнимая утрата незаменимой первой Любви. А кто она – над этим тщетно бьются литературоведы. И еще – это я набрал Заглавными строки, которые можно считать вообще началом Покаяния Поэта перед Людьми.
     Много места занимают пока «сладострастные» мотивы, - например в подражательной «Венеции», которую цитировать не буду.
     И еще сходный мотив в «Я видел раз ее…»
Я видел раз ее в веселом блеске бала;
Казалось, мне она понравиться желала;
Очей приветливость, движений быстрота,
Прекрасный блеск ланит и грУди полнота –
Всё, всё наполнило б мне ум очарованьем …
Когда б я только мог забыть черты другие,
Лицо бесцветное и взоры ледяные!...
    Тут один и тот же Предмет? Если да, то Поэт пишет это в от-мест-ку; если Предмет другой, то это Первая Любовь, которая взором ледяным ответила на восторги мальчика Лермы, и звали ее Эмилия. И дело было на Кавказе. Но с тех пор никто не может затмить эту хладную, как Бастилию, деву Эмилию.
      Пропустим «Подражание Байрону», послание «К Дурнову», с эпикурейскими мотивами. Остановимся на «Арфа», от которого так и веет сонетами Шекспира:
    Когда зеленый дерн мой скроет прах,
Когда, простясь с недолгим бытиём,
Я буду только звук в твоих устах,
Лишь тень в воображении твоем;
Когда друзья младые на пирах
Меня не станут поминать вином,
Тогда возьми простую арфу ты,
Она была мой друг и друг мечты….
      (Перевод, как видим, шибко вольный – «по  Мотивам»).

     Пропустим и «На темной скале…» из-за бесцветности и слабой техники, обусловленной романтическими порывами.
    В «Песне» из трех восьмистрочных стоп – тот же упрек деве:
Ты не веришь словам без искусства,
     Но со временем эти листы
Тебе объяснят мои чувства
      И то, что отвергнула ты …

      «Пир Асмодея» - Сатира, подражание Байрону. На пиру держат речи три Демона, порицая порядок вещей «в этой стране» - очень хвалят литведы, а я бы не стал … Но всё-таки приятно, что Поэт ушел от привычных тоскливых мотивов.
    «Сон» - как бы первый набросок великого, позднего «Сна»,
который так восхитил поэтов почти на век позднее. Кстати, тот «Сон» я выучил наизусть и читал себе  его вслух, но об этом – в свое время, а о нем можно прочесть в моем «Введении в стиховедение».2.
     «На картину Рембрандта» - обращение к живописцу:
Ты понимал, о мрачный гений,
Тот грустный безотчетный сон,
Порыв страстей и вдохновений,
Всё то, чем удивил Байрон…
      Вписал великого Живописца и Мыслителя в романтики.. Однако!
    «К ***» - считается упреком Пушкину, который-де угождал Императору и отошел от Вольнолюбия:
    «О полно извинять разврат…»
    А ведь раньше…
«Изгнаньем из страны родной
Хвались повсюду, как свободой…»
    Это тебе говорит тот
«Один, кто понял песнь твою».
   Опять шибко хвалят советские литведы, хотя Пушкин был «дурно понят» - скажу я: он не стал клеймить императора и его приближенных, как позднее сделал Лерма в «Погиб Поэт…» У Пушкина-то «В надежде(!!) славы и добра Гляжу вперед я без боязни: Начало царствие Петра Мрачили мятежи и казни»… но потом все стало иным…(печатаю по памяти, простите,  ежели …) То есть А.С. как бы дает мягкий Совет царю, но без подобострастия, конечно. А Лерма, как Радищев, «звал на баррикады». Но об этом еще будет речь (коли доживем-с).
      «Смерть» - повторяет ранние стихи, но на новом уровне… А вот «Волны и люди» можно уже считать шедевром формы и мысли.. Венчают их строки:
 "Люди хотят иметь души … и что же? –
     Души в них волн холодней!"
       (Знал в младые годы наизусть, смаковал – «как все, как все» бездумно….)_
      «Звуки» - право тоже шедевр, истинный, предтеча шедевра А. Дольского «Пианист». Стихи подарены Гитаристу:
 Что за звуки! Неподвижно внемлю
Сладким звукам я;
Забываю вечность, небо, землю,
Самого себя…
     Дивно, хотя дальше - горькие слова о Женщине и людях…
  «Первая любовь» всё вам расскажет. «Поле Бородина» - набросок будущего шедевра. Здесь же одни романтические ходули, например:
Брат, слушай песню непогоды:
Она дика, как песнь свободы».
     Но пропасть между романтизмом и реализмом так видна из сравнения этих двух стихотворений. Это – длиннющая попытка передать то, что стало истинно народным позже.
      «Смерть» -  вдругорядь, но суть всё та же. И очень-очень длинно, - правда, все оказывается сном. Но дух Байрона витает над строкой. «Не чище», как говорили мои бабушки, и «Ночь» - ходульный романтизм!
      Но вот мы достигаем «Славы»:
К чему ищу так славы я?
Известно, в славе нет блаженства.
Но хочет всё душа моя
Во всем дойти до совершенства …
Всё кратко на шару земном,
И вечно слава жить не может.
Пускай поэта грустный прах
Хвалою освятит потомство,
Где ж слава в КРАТКИХ ПОХВАЛАХ?
Людей известно вероломство.
Другой заставит позабыть
Своею песнею высокой
Певца, который кончил жить,
Который жил так одинокой.

         (Словом, хочу слышать вечную славу в моей вечной жизни. Тако-то, друзья:к чему мы тут все вирши пишим – придет другой, более приспособленный к падающим вкусам – и все позабыты!)
    «Унылый колокола звон…» столь же привычен, как и
 «Хоть давно изменила мне радость,
Как любовь, как улыбка людей…»
      На этой минорной ноте можно и остановиться, друзья мои. Кто не столь прихотлив и достаточно  терпелив, сам прочтет остальные стихи тех лет и вынесет свой суд. А я, пожалуй, перебрал квоту  размеров эссе, так что вынужден проститься с моим Читателем….Нет, полистал и нашел опять «Мой демон», который звучит снова как «Я – демон».Впрочем,  уже грядет рубрика «1832».
       Пока! Ваш Игорь К.