Счастливы вместе

   Прожитых лет чёрно-белые снимки, бережно вставлены в старый альбом, издалека, может, с самой глубинки!, кто-то намерено, вызвал огонь...

 Сырость повсюду, грибок расплодился, даже размножился вверх, по стенам'!, этой квартире ремонт и не снился, с дней революций, к нынешним дням. Втиснута мебель с дырявой фактуры, сгнили  и ноги почти у стола, это здесь прежде с обедов хлебали, ну а теперь - похмеляют с утра. Тусклая лампа запачкана мошкой, ярких лучей не увидит диван, кучно завален газетами с крошкой, да обезцветился чёрный кожзам. Пол непрокрашен, доской оголённый, щедро отслаивал древний коллаж: серый, коричневый, даже зелёный!,  как здесь его называли - винтаж! Ну и конечно, обои свисали, бежевый цвет замусолен давно, долго терпели с мазни акварели, дети учились писать' заодно. Место уборной обозвано в "сральню"! дверь без щеколды протяжно срипит, дух от исчирканных спичек гуляет и унитаз почерневший не смыт. Ванная комната плитку срыгнула  и подтекает с кранбуксы вода, мыло с обмылков  в белье потонуло, свет подстегнул тараканьи бега'. С местной котельной тепло дорожает, а батареи пора поменять, но уговоры жильцам не доходят, им по привычки зимой подмерзать. Люди запойные плотно засели и расплодились в метраж небольшой, родственно спелись, с безделия спи'лись, только чужих не пускают домой. Благополучие не зародилось и осуждается остро в семье, а в обособленности утвердилось, редко ругаются, наедине. Здесь не пустует какой-нибудь метр и подоконник заставлен, балкон, для самогона проделан конвейер и остограмится в ночь шумный дом. Мирных бесед участковый не вспомнит, выпишет штраф на залипшем столе, долг основной по закону исполнит, дети проводят к дверям,  в наготе. Вскоре, с тюрьмы долгожданным прибудет, главный заступник, добытчик семьи!,  всех  проституток в округе прикрутит, гнать самогон станет всем без нужды. Вот и папаша готовится к встрече;  гладко побрился, помылся с утра!,  майку натянет на тощие плечи, где отпечатались в синь купола. Нет безымённого места на теле,  да с малолетки  годами сидел, с возрастом эти колы' потускнели, застопорили  лихой беспредел.  В роли смотрителя   данной квартиры он опекает, грозно ворчит, грязно свисают патлы  седые, про воровские законы - молчит. Местный риэлтор давно расселил бы, освободил безнадёжных людей!,  Невский Проспект наряжался с витрины и становился дороже, светлей.  Договориться с людьми невозможно и разорвать их безнравственный круг, а догадаться наверно несложно, что их держало,  в сплочённости рук?!  Те,  кто в Блокаду войну пережили  - им  завещали семейный очаг, только спаскудились  все, кто в нём жили, не оценили!, оказанных благ!  Даже фамилия та не сменилась и очернялась в различных  местах, только с годами она проносилась и схоронилась,  в исконных костях.  Спившихся напрочь  потомков волнует и не даёт им покоя вопрос: сколько реально!,  квартира их стоит?, здание выдержит?, или под снос???
Памяти павших, умерших`, погибших - школьники часто возложат цветы, только скорбящих, осиротевших - не посещают в дань родственники.