Рублиштейна
Город опешил, стоит раздетый.
Кто-то большой, как тропу кокса,
Снюхал весь снег, закусив конфетой.
Улица дышит в лицо дымом.
Он пронизает насквозь грудину,
Там застревает, встаёт дыбом
И оседает немытой льдиной.
Вон и сестрица её рядом:
Может, кого-то она убила;
Кто-то прошёл, не подняв взгляда –
Кто-то бросает песок в могилу.
Молча на стенке Берггольц плачет:
Капли дождя на глазах усталых.
Девушка, жёлтым мелькнув клатчем,
Выпрямив спину, на свет вбежала.
Молят промозглость забыть бары.
Этот забыл уж: идёт, шатаясь;
Хочет продолжить, звенит тарой.
Дико отпрянул седой китаец.
Глиняный поезд ползёт вяло
В псевдо-"Сайгон" хипстоты зелёной.
Там обсуждают они Кало:
Самую модную бровь сезона.
Всласть нагулявшись, идёшь, бледный,
В тёплый кисель пожилой подземки.
В сторону смотрит поэт медный.
Дуешь на пальцы, стащив митенки.
Вот эскалатор: как змий вечный,
Ежесекундно себя сжирает.
Без аппетита – не беф с гречей.
Так, железяка, и та сырая.
Из-под ступенек звучит голос.
Звякнули в мятом чехле монетки.
Сорок копеек худой Сорос
Щедро бросает слепой брюнетке.
Он растворится в людском море –
Красном, как в праздник резни дельфинов.
И, ученице своей вторя,
Бледный – не медный! – всплакнёт махина.
18-20 ноября 2016 г.
Свидетельство о публикации №116112006839