Памяти Пролинского Владимира Витальевича

 
8 Марта утром, едва стрелки на часах вытянулись в вертикальном положении, когда на улице еще полновластно верховодила госпожа ночь, мы с Владимиром Витальевичем Пролинским спешно позавтракав, пошли на стоянку, где вчера вечером он оставил ночевать свой автомобиль. Температура воздуха в этот «праздник весны и солнца» в Тайшете опустилась ниже отметки в 40 градусов. Впрочем, это была обычная погода для этого края. Местные жители в такую погоду могут позволить себе прогуляться вразвалочку, при этом лакомясь мороженным в стаканчике.
Добрались до стоянки. Замерзли, ветер, холодно. Продрогшими руками Владимир Витальевич открыл свой автомобиль (перчатки, как оказалось, он в эту долгую дорогу не брал), первое, что мы увидели это то, что весь салон машины быль во льду. Бутылка воды, которая осталась в салоне на ночь, подчиняясь безжалостным законам физики, лопнула от мороза и вся вода превратилась в сосульки, которые словно тешась над нами, свисали и с зеркала внутри машины, и с ручек, и с лампочки. Лед был на каждой выпуклости внутри машины. Владимир Витальевич не обратил никакого внимание на это, словно явления подобного рода происходят с ним каждый раз. Вообще, как истинный мудрец, он мало чему удивлялся в этой жизни, всегда был готов к любому развороту событий. Почти все он мог объяснить, да так, что после его объяснений добавлять уже было нечего. Оставалось только молчать. Сейчас он объяснять никому ничего не собирался. Он хотел скорей завести машину, а потом и включить и печку, что бы слегка растопить эту холодную темноту. Однако, все делал спокойно, не торопясь. Сторож со стоянки стоял невдалеке, и смотрел на нас с предвкушением чего-то. Как будто он ждал, что мы выкинем какой-нибудь фокус. Но фокус выкинула машина. Она отказалась заводиться. Это был сюрприз. Хотя сюрприз ожидаемый, по крайней мере, сторожем. Владимир Витальевич не удивился. «Садись, крути зажигание, а я буду толкать», - сказал он таким тоном, словно желал приятного аппетита. Владимир Витальевич был старше меня почти на 30 лет и я, конечно, не мог позволить ему толкать машину, да еще и голыми руками в такой мороз. Он сел за руль, а я, упершись в машину, пытался сдвинуть ее с места. Ничего не вышло. Сторож, дежуривший на стоянке, сочувственно смотрел на нас. Потом он словно спохватившись, сорвался с места и быстрыми шагами пошел в нашу сторону. Упершись в машину с другой стороны, мы сдвинули ее с места, и она даже покатилась, но заводиться не захотела…
Уже давно рассвело, кто-то уже сходил за цветами, и поздравил своих близких. Кто-то потягивал чай, поглядывая в окошечко. А за окошечком развивалась следующая картина: трое взрослых мужиков в мороз по пустой городской дороге толкали микроавтобус, пытаясь разогнать его и завести. Каждый поочередно садился за руль, двое других толкали. Это действо продолжалось четвертый час. За это время не встретилось ни одной машины, которая могла бы подцепить микроавтобус и взять его на трос.
Нет, машин в этот праздничный морозный день на дороге не было, кроме нашей. Сторож со стоянки стал уже давно частью нашей команды. Он расположился к нам, а также проникся особым уважением к Владимиру Витальевичу, несколько раз предлагал ему свои варежки, на что всякий раз получал смиренный, но убедительный отказ. Владимир Витальевич грел руки и то, опять садился за руль, то выходил толкать машину, не смотря на уговоры сидеть за рулем. «Отец, - просящим голосом говорил сторож, - сиди, не выходи, только газуй, а мы будем толкать. Сейчас заведем, щааас..» и с таким азартом он принимался толкать машину, как будто от этого зависела вся его жизнь. Наконец, когда уже никто не верил, что эта машина может когда-нибудь завезтись, двигатель, вдруг прорычал, прокашлялся и начал работать, неровно так, но все же работал. Мы обрадовались, не скрывая эмоций, побежали к кабине. Владимир Витальевич сидел за рулем и дул в ладони. Только сейчас я обратил внимание, что на нем была совсем не зимняя шапка, а какая-то весенняя, молодежная. Не жалел он себя совсем…. Мы со сторожем обошли еще раз машину, посмотрели на колеса и подошли к кабине, прощаться с Владимиром Витальевичем( в тот день ему нужно было быть уже в Красноярском крае). Со стороны это выглядело, как будто мы со сторожем пришли просить благословение священника. Я не помню, что тогда говорил Владимир Витальевич. Точно был не многословен, как всегда. Но само его присутствие наполняло нас теплотой и успокаивало. Сердце наше становилось добрым и умилялось. Его взгляд из – под очков, казалось, невольно читал нас. И, как бы стесняясь своего пронзительного взгляда, и того, что он может видеть само нутро человеческое, он отводил глаза в сторону и говорил добрые и простые слова. Такие же добрые, простые и глубокие, из которых соткано Евангелие.