Передел-кино

Потому что русский народ боится своей истории, она его постоянно ставит к стенке.

Вот стихотворение.  Сегодня ясно как припечатают посмевшего опубликовать его и под какую статью РФ подведут.

Но я бы советовала прочесть - не заглядывая в конец моего эссе. Создайте себе мыслеобраз прежде, чем увидеть ИСТОРИЮ воочию.




Жидовка


Прокламация и забастовка,
Пересылки огромной страны.
В девятнадцатом стала жидовка
Комиссаркой гражданской войны.

Ни стирать, ни рожать не умела,
Никакая не мать, не жена -
Лишь одной революции дело
Понимала и знала она.

Брызжет кляксы чекистская ручка,
Светит месяц в морозном окне,
И молчит огнестрельная штучка
На оттянутом сбоку ремне.

Неопрятна, как истинный гений,
И бледна, как пророк взаперти,-
Никому никаких снисхождений
Никогда у нее не найти.

Только мысли, подобные стали,
Пронизали ее житие.
Все враги перед ней трепетали,
И свои опасались ее.

Но по-своему движутся годы,
Возникают базар и уют,
И тебе настоящего хода
Ни вверху, ни внизу не дают.

Время все-таки вносит поправки,
И тебя еще в тот наркомат
Из негласной почетной отставки
С уважением вдруг пригласят.

В неподкупном своем кабинете,
В неприкаянной келье своей,
Простодушно, как малые дети,
Ты допрашивать станешь людей.

И начальники нового духа,
Веселясь и по-свойски грубя,
Безнадежно отсталой старухой
Сообща посчитают тебя.

Все мы стоим того, что мы стоим,
Будет сделан по-скорому суд -
И тебя самое под конвоем
По советской земле повезут.

Не увидишь и малой поблажки,
Одинаков тот самый режим:
Проститутки, торговки, монашки
Окружением будут твоим.

Никому не сдаваясь, однако
(Ни письма, ни посылочки нет!),
В полутемных дощатых бараках
Проживешь ты четырнадцать лет.

И старухе, совсем остролицей,
Сохранившей безжалостный взгляд,
В подобревшее лоно столицы
Напоследок вернуться велят.

В том районе, просторном и новом,
Получив как писатель жилье,
В отделении нашем почтовом
Я стою за спиною ее.

И слежу, удивляясь не слишком -
Впечатленьями жизнь не бедна,-
Как свою пенсионную книжку
Сквозь окошко толкает она.

Февраль 1963, Переделкино

Ярослав Смеляков


Теперь обещанный хеппи энд.

Ничуть непогрешая против истины...я знаю прообраз (вернее, аналогичное лицо).

Еврейка-комиссар от а до я.

Её дочь (да, у неё была дочь, почему бы и нет) вышла замуж за уважаемого еврейского мальчика, который, как это было принято в СССР, имел вполне русскую фамилию. Мальчик оправдал надежды и стал столь же прекрасным семьянином и врачом. 

Внуки (девочка и мальчик) нашей главной героини пошли по стопам отца и, закончив медуниверситы, покинули нищую страну - осев в Штатах.

Правнуки подрастают вдали от родины прабабушки (которой, между прочим, на родине оставлен памятник - не лично, а в списке красных комиссаров революции).

И когда Андрей Фурсов один из историков-идеологов возвращения к СССР (вернувшийся к нам из тех же Штатов), рассказывает о нашей ностальгии по красному прошлому - возникает резонный вопрос: как хорошо  мы знаем свою историю.

И когда говорят СССР и социализм - одинаковые ли образы встают перед нами? и