Феодосия 1919. Вход в AID. 4. 3
часть IV - белый террор
Сейчас, стоя у того же окна, только уже в более строгой позе Мари читала французский диктант трем белокурым девичьим головкам, склоненным над большим кабинетным столом Макса. Ученицы старательно пыхтели над уроком. Средняя из сестер при этом ревностно прикрывала свободной рукой написанный текст, чтобы сидящие рядышком не пользовались её знаниями. Майю - это несколько смешило: что проку в задымленной России от французской литературы? Какой-нибудь мужлан и не заметит - есть ли чувства и утонченность в этой женской головке. Зачем им тут наша история и культура, вот конкретно этим, обреченным стать серыми мышками, снующими в поисках пропитания?
- Au livre VI, Quasimodo est jugе au Chаtelet pour sa tentative de rapt. L'affaire est еcoutеe par un auditeur sourd, et Quasimodo est sourd lui-mеme : le procеs est une farce, et Quasimodo, sans avoir еtе еcoutе et sans avoir rien compris, est condamnе а deux heures de pilori en place de Grеve et а une amende. Sur la place de Grеve, dans un entresol, se trouve le " Trou aux rats ", qui sert de cellule а une recluse volontaire, la sоеur Gudule(*1).
- Je trouve un choix еtrange de l'objet, - вдруг, диктант прерывается возгласом матери этих девочек, замершей в проёме белой двери.
- Что же здесь странного, - парирует, как бы уличенная в чем-то преступном, молодая преподавательница.
- Французская классика богата на более скромные вещи. Или французы перестали быть пуританами? - полная, ещё колыхающаяся от подъема по крутой лестнице грудь, как бы отдельно от хозяйки выражает свое недовольство Маиным предпочтением во вкусах и взглядах на современные пороки и грехи.
- Бессмысленно прятаться головой в песок, будто птица страус, - голосок полукровки звучит несколько накалено, словно воспринимает происходящее на свой манер: не достаточно француженка, и совсем не русская.
- Maman.... - девочки вразнобой пытаются отстоять свое право знать о настоящей жизни больше, чем считает это возможным родительница.
- Отец бы был крайне недоволен, таким положением вещей, - в поддержку себе говорит, повернувшись к отроковицам, их матушка.
- Но папа не знает по-французски, чем бы ему остаться недовольным? - удивленно приподнимает дугой бровь старшая из девочек, на французский манер произнося слово - отец.
- Между тем, он платит не за просвещение вас в смысле взаимоотношения мужчин и женщин, - голос старшей из присутствующих женщин непримирим с таким отношением к зарабатыванию денег этими современными гувернантками: вот только пусти всё на самотёк, - господин Калинин нанял Вас для обучения дочерей азам языка, - долгий взгляд сверху вниз на Мари под затянувшуюся паузу, - Я-зы-ка!
Поставив точку в своих претензиях, госпожа Калинина покидает учительскую комнату.
- Что вы поняли в тексте? - отвернувшись к морю, интересуется Майя.
- Люди не любят уродов, - после небольшого перешушукивания за спиной высказывается младшая из сестер.
- В целом верно, - соглашается, слегка прислонившись лбом к стеклу, Мари, - они не любят всех, кого хоть по какому-то установившемуся признаку можно поставить ниже себя. И признаки они разработали сами под себя. И наслаждаются избранностью как правом первородства, забывая, что именно первые как раз и есть самые великие вероотступники.
- Мама была не права?
- Отчего же....Надо полагать, госпожа Калинина держит вас вдали от происходящего в надежде, что такими усилиями удастся избежать вам общей участи - крах морали и нравственности в её понимании, не должен коснуться stupides petits anges (*2), - Майя подходит к девочкам, пару минут смотрит на них, благословляя Господа, что дал ей не дочь, а сына, затем просит самую бойкую - меньшую, - Sophie, comment traduire?(*3)
- Ангелы-хранители за нас, - хитро улыбается девчушка.
- Vous faites des progrеs, (*4) - слегка предостерегающе помахав указательным пальчиком, Майя отпускает учениц.
Через пару дней Волошинский дом был поставлен на уши известием: Деникинская контрразведка арестовала Осипа Мандельштам, как пособника Пролетарской Диктатуры.
Известие принес Илья Эренбург, собрав в верхнем самом большом кабинете, оборудованном Майей для уроков, всех обитателей дома.
- Что он там мог начудить? - Елена Оттобальдовна, прислонившись к косяку двери, никак не может связать мальчишескую фигурку Осипа с грозовым раскатом - "контрразведка".
- Уличен, как сейчас модно говорить, - оборачивается к грузноватой, но довольно привлекательной в своем нежелании молодиться и казаться не тем, что ты есть на самом деле, матери Макса Илья.
Пауза повисает как в недоработанной до конца сцене провинциального драматурга: все понимают - Осип в принципе не способен сочетать реальность мира и сюрреалистичность своего к нему отношения. Человек не от мира сего мог ли вмешаться в то, о чём он имеет довольно смутное представление?
- И что все же конкретно? - пытается прояснить ситуацию уже как бы опытный в решении дел с контрразведкой полуострова Макс, только что хлопотавший об изменении смертной казни красному, в понимании местной власти, генералу Марксу на каторжные работы.
- Конкретно будет: когда его поставят к стенке, - запальчиво ответствует Илья, - у них там каждый попавший в лапы - объявлен вне закона.
После этого замечания с полчаса уходит на разработку стратегического замысла, еще полчаса на тактическую разработку деталей плана и следующий день начинается с того, что Илья за свои деньги нанимает экипаж, и везёт Майю на аудиенцию к главе местного отдела контрразведки.
Вчерашние расчеты оправдываются: вензельная визитка княгини Кудашевой открывает двери просторного кабинета, залитого ранней крымской зарей. Стол хозяина кабинета несколько захламлён бумагами, лентами телетайпа. В вензельных металлических стаканчиках, на которых позолотой отражаются первые лучи, торчат головки разноцветных карандашей, на змейках подсвечников водружены толстые белые свечи, странно сочетающиеся с телефонным аппаратом - всё скорее похоже на канцелярию, если бы не прикрепленные к дощатой перегородке за спиной генерала : пара морских кортиков, казачьих и турецких сабель от прямых до достаточно изогнутых, какие-то наколотые на спицу бумажки, какие-то агитки и приказы.
- Господин генерал, соблаговолите прочесть, - тоненькая ручка в ажурной перчатке протягивает незапечатанный конверт.
Господин, вальяжно расположившийся за столом, слегка наморщив высокий лоб, открытый зачесанными назад седыми волосами на всеобщее обозрение , судя по всему польщен визитом хрупкой и очаровательной дамы на визитной карточке, которой было начертано: "Княгиня Кудашева".
"М[илостивый] г[осударь]!
До моего сулха дошло, что на днях арестован подведомственный Вам чинами - поэт Иос[иф] Мандельштам. Т[ак] к[ак] Вы по должности, Вами занимаемой, не обязаны знать русской поэзии и вовсе не слыхали имени поэта Мандельштама и его заслуг в области русской лирики, то считаю своим долгом предупредить Вас, что он занимает [в] русской поэзии очень к[р]упное и славное место. Кроме того он человек крайне панический и, в случае, если под влиянием перепуга, способен на всякие безумства. И, в конце концов, если с ним что-нибудь случится, - Вы перед русской читающей публикой будете ответственны за его судьбу.
Сколь верны дошедшие до меня слухи - я не знаю. Мне говорили, что Мандельштам обвиняется по службе у большевиков. В этом отношении я могу Вас успокоить вполне: М[андельштам] там ни к какой службе вообще не способен, а также [и к] политическим убеждениям: этим он никогда в жизни не страдал.
Волошин."
Подняв взгляд на молодую, привлекательную своей непосредственностью просительницу по делу этого самого недавнего еврея Мандельштама, видавший виды разведчик, золотопогонник, как про себя определяет его статус Майя, ещё раз внимательно вглядывается в красивые по-детски широкие глаза женщины, отмечая при этом и чистоту отделанного венским кружевом темного платья, и безукоризненность в выборе крохотной шляпки, над замысловатой волной волос, и самое главное - быстрый пронзительный взгляд, прячущийся за полуприкрытыми веками.
- А кто же такое Волошин? И почему он мне так пишет? - вполне натурально, тем не менее, удивляется серьезный военный, шевеля красиво подстриженными усами с сединой.
- Поэт, - Майя Кудашева вложила в это слово всё величие, каким можно было сопроводить столь короткое пояснение.
По глазам генерала однако читалось: он не понял ответ. Помолчав, Майя сочла необходимым дополнить:
- Он со всеми так разговаривает, - голос был высок и чувственен.
Письмо, только что прочитанное в кабинете контрразведки, сочинялось вчера в неизъяснимых муках, словно рождалось на свет дитя, которое одним своим появлением должно было свидетельствовать в пользу Осипа, и тем не менее не оставлять двусмысленности в толковании, отчего было написано в духе корректном, однако на лезвии ножа.
Прошение, впрочем как и личные ответы, очаровательной княгини звучали, всё же несколько двусмысленно, на грани личного оскорбления. Поэтому генерал запомнил и её, и имя Мандельштам. Недовольным жестом сложив конверт, начальник контрразведки сунул бумагу в боковой карман: "Подумать только под этакой шляпкой столь язвительный язычок!"
Поразительно, однако на другой день было приказано отпустить Мандельштама.
И разумеется первое , что сделал освобожденный - направился к своей спасительнице. Что, в свою очередь, очень растрогало Мари, неожиданно ставшую для кого-то настоящей судьбоносной роковой находкой с Гюговским " ANAKГН" (" Fatalitе ").
- Fatalitе, моя прекрасная судьбоносица, Fatalitе, - соглашался с Маей, склоненный крупной своей головой к руке женщины, поэт.
Вечером все пили на террасе чай с какими-то странными турецкими лепешками и читали стихи.
Холодная весна. Голодный Старый Крым,
Как был при Врангеле - такой же виноватый.
Овчарки на дворе, на рубищах заплаты,
Такой же серенький, кусающийся дым.
Всё так же хороша рассеянная даль -
Деревья, почками набухшие на малость,
Стоят, как пришлые, и возбуждает жалость
Вчерашней глупостью украшенный миндаль.
Мандельштам останавливается и спрашивает: верит ли кто в проходимость глупости, а не царствование её.
- Нет ничего дороже человеческой глупости, - подводит черту Илья Эренбург.
Смешно, но его слова подтверждаются для Мари буквально через пару-тройку дней, когда в учебную комнату, где Кудашева проверяет своих учениц на знание урока, врывается разъяренный отец девочек, казацкий генерал Калинин, как раз приехавший к своей семье в гости, и узнавший от жены подробности происшествия.
- Княгиня, я вверил вам своих дочек в надежде на ваше звание и происхождение. Но вы...., - тут генерал слегка запнулся: не находя нужного выражения, видимо, в понимании необходимости сохранения отцовского авторитета в глазах присутствующих при сцене дочерей, посему, метнув грозный взгляд исподлобья в сторону, к стоявшей позади раскрасневшейся жене, чувствовавшей себя при этом виновницей происходящего, плотный обескураженный военный спрятал зажатый в руке пистолет и продолжил, - я узнал, что к вам ходят жиды. Первого жида, который к вам войдет, я застрелю.
Майя, потрясенная недюжинной атакой, отступала потихоньку спиной к окну, пока не упёрлась в стену.
Повисла тишина. И генерал, производящий впечатление медведя, как мощным телосложением, так и сероватым военным мундиром, сколько минут подумав, счел нужным продолжить:
- Нежели ни капли русской крови в Вас не осталось: они же уничтожили Россию?
*1 - В книге VI, Квазимодо переводится в Шатле, где обвиняется в попытке изнасилования. Рассматривается дело над глухим Квазимодо, который ничего не слышит и не понимает, отчего весь суд становится фарсом, и Квазимодо, не будучи услышанным и понятым, не имея ничего, приговаривается к позорному столбу со штрафными ударами в наказание. На Гревской площади, у места "крысиная нора", в которой в добровольном затворничестве проебывает словно в клетке сестра Гудула.
*2 - глупенькие ангелочки
*3 - Софи, как перевести?
*4 - Вы делаете успехи.
Свидетельство о публикации №116111704530