***

Была такая странная мелодия...
Она была вполне завершена,
Не повторялся в ней мотивчик, вроде бы,
Но был рефрен, звучавший, как слова.

Изящно в партитуре все расписано.
И музыкантам очень с ней легко.
Любой уловит все вполне осмысленно.
Сыграть вполне возможно, вроде. Но...

На чем сыграть? Такая несуразица!
Для флейты пикколо написана она?
Для фортепьяно? Нет, ей все не нравится.
Мелодия бы выбрала сама.

О, Солнце, отраженное в прозрачной
Рокочущей и ласковой воде!
Когда б был дан тебе удачно
Дар зазвучать в ней, а потом - везде!

Полет листка, пока еще немого
Мог зазвучать бы музыкой такой,
рост существа живущего - любого,
Взгляд любящий, зимы простой покой.

И музыканты просто как взбесились,
Их злило все: бемоль, диез, бекар.
Они швырнули с матом инструменты
И все ушли. Наверное, в пивбар.

Все просто же: семь нот, давно изученных,
Для струн и клавишей всегда одни.
Но так мелодия была закручена,
Что сладить с ней они все не смогли.

Она звучала - да! для композитора,
Иначе он не смог бы записать.
Но дирижер, стоящий за пюпитром,
Не смог оркестром больше управлять.

Не то играют! Нет дыханья в музыке.
Лады...Не то! Нет лада, хоть умри.
Нет волшебства, что тоненько и узко.
Волненья нет! Стыд, что ни говори.

Сопровожденье оперы, балета ли,
Эстрадных песен, фильмов, вечеров -
Все дирижерской палочкой размечено,
Он славился как лучший дирижер.

Но эта не-симфония, не-ария,
Не-песня изумляет, как во сне.
Возможно, про гипнозом и сыграли бы.
Но все не то, не то, как слышно мне.

Не слышу паутинки, солнцем тронутой,
Не слышу эха прямо от небес,
не слышу я уют бескомнатный,
Не слышу сказки, уводящей в лес.

Но композитор слышал все звучащее.
Хотя он мог быть глух - мир не был нем.
Когда захлопнул фортепьяно кто-то злящийся,
Вздрожали клавиши. Вот ЭТО был рефрен.