Колокола судьбы и появление-возвращение Стасика

Колокола судьбы и появление-возвращение Стасика. Интервью с автором

"Колокола судьбы":;
http://www.stihi.ru/2016/08/01/7329

Это можно сказать "песня", это гимн.
Именно потому, что я долго бегал от этого понятия,
именно колокола судьбы.
Во-первых, потому что судьба это некоторый фатализм,
а во-вторых, когда это колокола, это, извини,
для меня набат, именно резонанс,
и я попадаю в некоторый поток,
который во мне в общем-то очищает что-то или, наоборот,
что-то вкладывает.
Но я тут не только про себя пишу, потому что я считаю,
что это всеобщее событие.
И колокола судьбы для каждого свои существуют,
независимо от нашего желания, от нашей жизнедеятельности.
Для каждого свои колокола судьбы.
Мы просто до этого никогда не доходим в обычной жизни.
А когда бывают резкие повороты в личной жизни,
в другой жизни и вообще...

- Я сегодня смотрела твои произведения последнего периода,
и можно сказать, что они все написаны под сегодняшнюю ситуацию.

- Так я и говорю.
Смотри, «Колокола судьбы», у меня же есть и ангельские хоры.
Они разного уровня. Они может быть, опять же всё выдумка,
скажем так, что есть и чего нет,  доказать невозможно,
но они шли друг за дружкой.
Ты же не учла, что я фактически с 80-х годов ничего вообще не писал до 2000-х.
То есть двадцать лет было просто пусто.
Потом было совсем немного как бы как оправдание.

«Жизнь похожа на сравненье, как часто вижу…» и так далее.

Скорее даже эпиграммные.
Но они были в стол, они были надрывные, и так как всё сгорело,
у меня уже не было интереса, стимула не было.
Поэтому пока Стасик не появился в конкретном именно году,
а конкретный год – это у нас к моему 55-летию,
и не соизволил сказать: «Володя, у меня есть возможность,
я сейчас что-то там накидаю, вернее, накидай мне черновиков,
я может быть, издам».

Причём у нас такой смешной разговор получился.
Я говорит, конечно понимаю, что Рубцова открыли,
такого великого русского поэта, а у него «коммунячное» такое сознание,
он считает, что партия дала нам возможность развить свои таланты.
В общем-то, в этом я с ним даже не спорю, может быть в этом что-то есть.
 
- Ну а что, если это, как мне предлагают дёшево, закажу я 200 000 книг.
- Скромник…
- Я новорю: «Стасик, а это не много?»

«Ну, Володь, если это когда-нибудь пойдёт, это будет такое открытие.
Никто про Зиму никогда не знал
(у нас не было ни одного опубликованного стихотворения).
И вдруг окажется, что такая глыба».
Ну, говорит, «тебе сколько там, 50, 100?»
Я говорю: «Стасик, ты сам сказал, 150».

Я всегда в шутку, я же понимал, что это скорее всего не случится.
Но, он по крайней мере старался. Он всё сам набрал на компьютере,
что он тоже делает трудно и небыстро, однако дальше этого дело не пошло.
Вот единственное остаётся через друзей выяснить, сохранился ли тот
Чюрлёнис (оригинал произведения о Чюрлёнисе), а если нет, ты поищи,
найдёшь в моих черновиках обрывочно, но как уже есть.

- Ну я, может быть ещё и сама попробую Стасика найти.
- Как уже есть. Ну а Стасику, чтоб ему уже совсем обидно не было,
подари ему мои книжки, Бог с ним, всё-таки его роль была…

- Существенной, прямо скажем.
- Во-первых, он всё это читал. Он это прочёл молодым человеком.
Во-вторых, он это оценил. И спустя много лет вспомнил,
когда у него появилась первая возможность, что это можно…

- И он видел все эти тома твои сгоревшие…
- Он всё читал, всё, сколько их было, три с половиной тысячи текстов.
А так как ему было тогда 15 ил 16 лет, ему было дико интересно.
То есть он всегда у меня считался учеником, не в том смысле,
что я его какой-то специальности учил, а я его жизни учил.
То есть так и считалось.
А потом он, видишь, из чернорабочих выбился в другие,
стал участвовать в реставрации посольств, а почему нет.
Но парень неустойчивый. Кстати сказать, никогда не курил и не пил.
Что ему в заслугу.
Тяжело на нём отразился развод родителей.
Как раз в те же времена, когда я над ним шефствовал. Потому,
что фактически он посчитал, что папа их выбросил. Они жили в центре,
и после центра ездить в другой район (где папа сделал квартиру
для них с матерью), конечно, было напряжённо.
Поэтому он и определился ко мне в ученики, и жил в основном в центре,
на объектах. Ну, та же самая ностальгия, что и у меня.
Я всегда был в центре, сначала жил, потом клуб, потом и так далее.
Центр во мне так и остался на всю жизнь.
Причём, даже когда я работал в Академии, мне было достаточно доехать
до Кропоткинской, пройтись там переулками, сесть на Библиотеке,
и я считал, что я как бы дома побывал.