Евгений Хохолков. Плохие стихи

***
В небе ночном появилась луна
болезненно-бледная. Очень
быстро летела по небу она
на крыльях разорванных ночи.
Над нашей рекой не разводят мосты,
гуляет покой по округе.
Улицы в городе ночью пусты
для нас, отыскавших друг друга.
И в этой звенящей чудной тиши,
сквозь улиц зигзаги и дебри
мы шли. Откровеньям  любимой души,
я мог без сомнения  верить.
И что не случится в жизни потом-
все станет для нас мелочами.
«Мы вечность с тобою будем вдвоем», -
друг другу тогда обещали.
 Мы не жалели чувственных слов,
нам нечего было бояться.
Только во лжи уличал нас Свердлов,
грозил своим бронзовым пальцем.
Но безрассуден влюбленных порыв,
своей безрассудностью страшен.
Чувства убили и распотрошив,
расстались. И стали постарше.
;
***
Мои мозги не там, где надо.
В моем кармане пустота.
За отрешенностью, во взгляде
души нетленной красота.
Для каждого свой час расплаты,
но не за веру - за грехи.
Во всех стихотвореньях брата,
я узнаю свои стихи.
Ко мне на ум приходит: «Солнце,
тебе я хочешь, расскажу…»
Рука моя не поддается,
движенья нет карандашу.
Пусть остается без движенья….
Но в долгий путь благослови,
стихи – дорога откровений,
под  знаком веры и любви.
И скажет брат мой, без азарта,
когда приду я в мир иной:
«Все те стихи, что написал ты,
давно придуманы здесь мной».


;
***
Мгновенно сгорают яркие дни,
в них память сгорит о тепле.
Люди в домах зажигают огни.
Огни тихо тлеют во мгле.
Назло темноте, и ночи назло,
огни для меня, как маяк.
Верю, что свет – это то же тепло.
Крепка в это вера моя.
Дырява насквозь большая сума 
тепла в ней ни капельки нет.
Искал я его по разным домам,
но в окнах так холоден свет.
С надеждой стучу в чужое окно,
прошу только горсти тепла.
Но холодом веет и вечным сном,
из дома, где радость была.
Не смею отчаяться и кричать,
искать я по - новой готов.
Вновь отражает небесная гладь
мерцание окон домов.

;
***
В стеклянных окнах отблеск ночи.
Подъезд, как кроличья нора.
В нем горько плачут и хохочут,
грустят в преддверии утра.
И  в сером доме, что напротив,
то вспыхнет, то погаснет свет.
А ветра вой из подворотен 
напоминает о родстве.
Подъезда серые ступени
не отвечают на шаги.
На желтых стенах бродят тени -
они друзья нам и враги.
Пусть эта жизнь полна абсурда,
нам беспредельно все равно:
что умереть холодным утром,
что возродиться ночью вновь. 
Ведь только небо бесконечно,
его нам не перекроить.
Распределит, кто чет, кто нечет -
все встанет на круги свои.

;
***
Снова окрепну душою нетленной,
когда отойду от тяжкого сна.
Я осознаю бескрайность Вселенной.
Знанием этим пресыщусь сполна.
Блуждая меж звезд, сгорая кометой,
я ощущаю всю близость конца.
Звездою не стать, но стать бы хоть светом
в созвездии овна или тельца.
Тревоги сгорят и тяжкие мысли.
Холод. Покой. И глубокая тьма.
Вселенная есть не чувства, а числа.
А числа  – это работа ума.
Проснусь  и легко  поддамся теченью.
Я поплыву среди тьмы и огня.
Произведу в уме  вычисления -
выведу равенство – свет равно я.
В масштабе Вселенной все неживое.
Нет во Вселенной ни мыслей, ни слов.
Но обрели состоянье покоя
звездные чаши созвездья  весов.
;
***
Не нарочно такой бестолковый,
не нарочно иду по грязи,
и костюм свой вчера еще новый
не нарочно я весь  извозил.
И очки не нарочно разбиты,
поскользнувшись, упал в невзначай.
Я считаю, мы с осенью квиты,
и теперь между нами ничья.
Осень часто я сравнивал с грязью,
грязью слов я её обливал,
так что желтое безобразие
заразило тоскою слова.
Перемен не дождаться и прока
не видать, пока рядом она.
И во всех мной написанных строках
по глазам резко бьет желтизна.
 Ее листья – холодные руки,
тяжким грузом коснулись плеча.
Грозной музыки громкие звуки
в сером небе над нами звучат.
Верю, осень, она  не нарочно
уронила меня в свою грязь.
Ощущаю душой безнадежной
с этой осенью тесную связь.
Сделав шаг, поскользнулся я снова,
и упав, грязь и  землю обнял.
А для осени я бестолковый,
и она не отпустит меня.


;
***
Балансируя на грани,
влез на горную гряду,
Хмель январский одурманит,
покачнусь и упаду.
Не боюсь совсем упасть я,
ветер схватит, понесет.
Не познать другого счастья,
прост и легок мой полет.
Над сосновыми лесами,
над квадратами полей,
над речушкой и церквями
малой Родины моей.
Пролечу над милым домом,
там отец и мама ждут.
И пылинкой невесомой
возле дома упаду.
Они как на фотоснимке.
Их глаза от слез красны.
Возле глаз у них морщинки
откровенны и честны.
Будет праздник и застолье.
Озарится светом дом.
Про коня и чисто поле
мы все вместе запоем.
Ну, а если не подхватит
ветер и не унесет,
вновь проснусь в своей кровати.
Вытру слезы. Вот и всё.

;
***
Мгновенно пролетело лето.
Огонь в печи грызет поленья.
Зимой на тонких крыльях веток
повисли ледяные перья.
Отец дрова в ограде колет.
Мороз и ветер не помеха.
И окликает нас за полем
своим коротким криком эхо.
За горку уплывает солнце,   
а с неба падают снежинки.
И со щеки твоей сорвется,
не то вода, не то слезинка.
 Отец на нас посмотрит строго:
- Простыть хотите, быстро к печке!
И  холодно, и мира много
для двух детей. Двух человечков.
Нас утром нежно будит мама,
и солнца свет в глаза нам брызнет.
Здесь  солнце лижет окон рамы
и самое начало жизни. 

;
***
Снится годы непрестанно
ночь на тихом берегу.
Я проснусь однажды рано
и из дома убегу.
Одиноким пассажиром,
я в маршрутке налегке
прочь из тесноты квартиры
еду к снившейся реке.
А жара спадет под вечер
и прохладой  станет зной.
Деревенский дед прошепчет
что- то за моей спиной. 
И огнем зажжет дорогу,
шар, скатившийся с небес.
И помалу, и по многу
зашумит зеленый лес.
Опрокинет месяц-миска
капли звезд в речную гладь.
Высоко они и близко,
не потрогать, не достать.
И развеется бесследно,
горький привкус тяжких дум.
Осторожно, постепенно
в воду темную войду.
И по теплой по водице
поплыву не наяву.
Берег снится, снится, снится,
столько – сколько я живу. 
;
***
Одичалый снег валит и валит.
Засыпает весь мир без ума.
Равнодушными белыми стали
парки, улицы, скверы,  дома.
А хотелось безделья и неги,
мне на солнце хотелось сгореть.
Да я сам бы усыпал все снегом,
да вот только апрель на дворе.

 
;
***
Я покрою лицо свое мелом,
с первым снегом осенним сольюсь,
нарисую улыбку несмело
и развеется старая грусть.
Я всё тело покрою листами
и осыплюсь, как станет пора.
Охвачу золотыми кострами
закоулки родного двора.
Я и дождиком стану осенним,
только было бы мне, где упасть.
С лиц уставших людей, непременно
смою горечь печали и грязь.
Буду я и прозрачным, и чистым.
Если крышу никто не менял,
я смогу без труда просочиться
к вам домой. Не гоните меня. 
Слышал я, как ворона кричала:
«Все пройдет» над забытым крыльцом.
Сделав круг, я вернулся в начало
дождик чистый омыл мне лицо. 
 
;
***
Я не вскрою вены,
не свяжу петлю.
Все пройдет, все тленно,
я перетерплю.
Если будет больно,
скрежетом в зубах
верю слабовольно
такова судьба.
Вера – выше стяги!
Чувства на крови,
слова на бумаге
мало для любви.
Горечь – испытанье,
боль - учебный курс,
слово – оправданье
невзаимных чувств.
Но душа окрепнет
боль перетерпя.
Сердце право реплик
обретет опять.
Новые чернила,
слов иная стать.
Слово даст мне силы
пережить и встать.

 
***
Звон гитарной струны,
тут же звон хрусталя.
Не дождался весны
и в снегу тополя.
И, наверно, печаль,
не простит и убьет.
Не ходи, не встречай,
я не сел в самолет.
Я не сел в самолет,
я к тебе не лечу,
хоть и небо влечет,
мне не страшно ничуть.
Мне не страшно ничуть,
Возвращаться домой.
И любви я свечу
ставлю за упокой.
Говорил: I love you,
по-английски молчал.
Все, что я не допью,
допивает печаль.
И хрусталь и струна,
без умолку звенят.
А придет ли весна?
А простишь ли меня?
 
***
Я видел, ночью зажигались
под небом сотни фонарей.
Шоссе, проспекты, магистрали
покрылись точками огней.
Четыре черненьких чертенка
чертили черненький чертеж
модели мира для ребенка,
что на меня был так похож.
Над ним луна в ночи зависла.
На кухне маленькой, в тиши
столбцами складывает числа,
задачу силится решить.
Вопросы - бремя воспитанья,
где скромность все же красота.
Нас научили вычитанью,
как дни из жизни вычитать.
Он все считает, и не спится,
но получается не то.
В огнях дорог всплывают лица,
всех тех, что встретил я потом.
;
***
Спускается солнце все ниже.
Встречаю на небе луну.
Надеюсь, быть может, увижу
тебя, краем глаза взгляну.
Ведь знаю, за шторкой небесной,
где краем лежат небеса,
по сотне из тысячи версий
Эдемов  взвивается сад.
В нем также, как в Библии детской,
где яркие краски страниц:
Господь разместил по-соседски:
людей, и животных, и птиц.
На вечнозеленых деревьях
нальются познаньем плоды.
В садах тех гуляешь, наверно,
оставшись навек молодым.
Но это ли не прозябанье -
раствор безграничной любви?
Не мешкай, с деревьев познанья
плоды ты запретные рви.
Пусть будет за яблочки с древа
Господнею карой тебе,
подобно Адаму и Еве,
спуститься на землю с небес.
И пусть это будет не просто.
Усилиям – свой результат.
Блестят в небе яркие звезды,
как отблеск далеких тех врат.

 
***
Как холодно, тоскливо и невнятно
произносил я главные слова.
Как робко (зачеркнуть) как аккуратно
пытался я ее поцеловать.
И я держался, чтоб не растеряться.
Был скомкан долгожданный поцелуй,
но я летел. Когда всего пятнадцать
не много нужно было пацану.
Но вскоре все осталось без ответа,
увял букет в душе взращенных чувств.
Любовью были чувства не согреты - 
и вот опали, как осенний куст.
Я вырос. Целовал и целовали,
про вечность и любовь не жалко слов.
Скребло в душе, я чувствовал едва ли
когда-то испытаю я любовь.
Бросал «люблю» налево и направо.
Слова, как звезды, сотнями огней.
И падали они, когда о главном
слова впервые прошептали мне.
Теперь в словах и мыслях осторожен.
Все мысли и слова теперь о ней.
В любви поклясться, в общем-то, не сложно, 
сберечь любовь значительно трудней.


;
***
Не страшусь ни грозы, ни грома,
седлаю в дорогу коня.
Погоде меня не унять
полечу к горизонту немому.
Все завязано на обмане.
Земля попросила дождя,
а тот горизонт для бродяг.
Доказательством жизни станет.
На границе меж адом и раем,
забыв про печали и грусть,
к мифической грани стремлюсь,
беспощадно коня стегаю.
Доберусь до границы. Неба
коснуться смогу  я рукой.
Оно мне подарит покой
и спасение -  верю слепо.
Горизонт не хочет поддаться,
летит и летит от меня.
Не в силах я сердцем принять
безвыходность ситуации.
Вот я падаю, поднимаюсь,
конь шальной от меня убежал,
Дождь впивается сотней жал
я почти дотянулся до края.
;
***
Словно змий зеленый - поезд
отбивал на раз чечетку.
Все былое - пропитое,
се размыто, все нечетко.
За окошком панорама,
на столе осколки мира:
туз, король, валет и дама,
крапом вверх ложатся стиры.
Не в моих руках колода
с выкрутасами паяца.
Ежели не знаешь брода,
то зачем тогда соваться.
Марку держит старый шулер.
Я затягиваю галстук.
Он расписывает пулю
я безбожно проигрался.
Проигрался в назиданье
я в расхлябистом вагоне.
Верил – истина в стакане
и стакан был также полон. 
Я играл и пил с ворами,
весь до ниточки раздетый.
А в оконной грязной раме
пролетало мимо лето.
Будто в пошленькой поэме
раздеваются березы.
И стучится нудно в темя
бой чечетки паровозной.

;
***
На душе  постыло и пусто,
и лежат на моем пути
сотни мертвых, убитых птиц.
Даже смерть – все равно  искусство.
Безразлично проходят люди.
Ни печали в глазах, ни слез.
Зависает один вопрос:
«Что же дальше то с нами будет?».
Безразличие – слабость духа.
А за слабостью - только крах.
Просыпаясь в пыли  с утра
шум заводов ласкает слух нам.
Замираю на межсезонье.
Между пеклом и ревом бурь.
И во всем я кляну судьбу
с интервенцией посторонней.
Пережиток - моя работа,
долг и честь  - послед от «совка».
(Здесь -  пустая живет строка - 
Здесь - не стало птиц и полета).
Прозябание – радость жизни.
На вопрос мой ответа нет.
Может кто-то нажмет reset,
а то, кажется, - мы подвисли. 
 
***
Я начал сознавать,
что я теперь не тот.
И ангельская рать,
твердит мне: «Идиот,
постой же, отдышись,
замедли быстрый бег.
Нет дела до души,
подумай о себе.
Кого же ты нагнать
пытаешься теперь?»
Леса, болота, гать.
И входят в мою дверь
надежда и любовь,
для веры места нет.
«Ну, что же будь готов
за все держать ответ,
представ перед творцом.
Все в жизни не успеть
и всех в конце концов
в объятья примет смерть».

А я им отвечал:
«Есть путь один – вперед,
когда и чей финал
сам черт не разберет.
Вперед ведут пути,
и задан быстрый темп,
и как тут не крути,
довольствуюсь я тем,
что мне дано судьбой.
А жизнь? А жизнь – игра
с надеждой на любовь,
не веря в ад и в рай.
Что после смерти: Дым?
Земля? Трава? Компост?
Течение воды
не прекратится. Прост
закон  - беги. Видать,
душа здесь не живет».
И отвечает рать:
«Знать, правда, идиот».
 
;
***
Вот осень – не настоящая.
Еще зелена листва
и сердце мое горящее
живет и душа жива.
Мне снятся глаза зеленые
и пряди русых волос.
А ветер шепчется с кронами,
ласкает стволы берез.
Те жмутся стволами белыми,
шумят, что грядет зима.
На зло холодам посмели мы
сойти от любви с ума.
Законы природы вдребезги
разбиты – блеск на свету.
С любовью в груди и без  - беги,
лети, набрав  высоту.
Горят глаза по-весеннему
близки для нас облака.
И кажется всю Вселенную
мы держим в своих руках.
Забродит сок одуванчиков,
с вином зима не страшна.
Кончено, осень обманчива,
но в сердце моем - весна.
;
***
Ромашка на тонком стебле,
неброский цветок – сорви.
Желаниям тайным внемля,
спроси о своей любви.
Прошепчет: «Любит – не любит».
Не дрогнет твоя рука,
давно доверяют люди
решению  лепестка.
Цветочек простой, невзрачный
природы в нем волшебство, 
Большая  его задача:
ответ дать  каждому свой.
Цветочек скажет, что любит? - 
Люби все, что есть вокруг.
Пусть нежность подарят губы,
тому, кто больше, чем друг.
Не стоит плакать от горя,
коль скажет, что нет любви.
Ромашек - река и море
с надеждой новую рви.
Рви там, где растут погуще,
храни желанье свое.
Обманывал предыдущий,
а следующий не соврет.
Любовь не только в цветочках, -
в полях, в изгибах дорог.
Она в рифмованных строчках… 
Во всем, что нам создал Бог.
;
***
Я вернулся в маленький город.
Надо мной горят фонари
и случайно нашелся повод
со звездой всю ночь говорить,
как родные узнал я тропы,
 что топтал много- много лет,
по дворам слышал ветра ропот
про навязчивый зимний цвет.
Пацанов повстречал знакомых,
может быть и поговорим.
Но на яблоню, что у дома
не летят теперь снегири.
Но таким же был отблеск снега,
где фонарь проливает свет.
И как в детстве хочется бегать.
но звезда все молчит в ответ.