Я счастливый человек. Интервью с автором

- Вот ты говоришь, что ты всю жизнь ищешь самого себя.
Как-нибудь более определённо ты можешь об этом сказать?
В чём заключался этот поиск себя всю жизнь?

- Я всю жизнь был в чём-то собой недоволен, мне всю жизнь
казалось, что я в чём-то чуть-чуть не дотягиваю, чуть-чуть
недопонимаю, чуть-чуть кого-то не осчастливил.
Кого-то не облагодетельствовал, хотя и понимал,
что я и не обязан с одной стороны, но почему-то
было постоянное желание, как говорится, остаться…

- Ты чувствовал себя обязанным?
- Да не обязанным…

- Просто была такая потребность души?
- Потребность души, да. Я хотел отдавать больше, чем брать.
Потому что когда отдаёшь, ты получаешь дополнительный импульс
нового. Когда только берёшь, тебе уже некуда складывать.

Себя складывать некуда. А всё, что я получал извне,
я превращал в нечто другое, что не нужно было складывать,
оно уже существовало само по себе. Вот и всё.

Я искал себя уже потом среди стихов своих, и много разочарований
было. Потому что на самом деле...

Если бы тогда не сгорело всё (ровно в сорок лет сгорело практически
всё творческое наследие в 3500 произведений, среди которых были и
крупные вещи, и всё это не было напечатано.
Существовало в единственном экземпляре, сшитое в тома),
то я мог бы что-то от чего-то отделить.

А когда потом пошло всё уже подряд, я не то что ценю каждую вещь,
я просто увидел второй план, третий план, я просто старался
восстановить всё в том виде, эмоциональном даже, как это было всё
в начале.
Эмоциональная передача это важнее, это означает, что я события пережил
заново. Спустя много лет, с той же яркой эмоцией, со всеми теми
воспоминаниями, и грубо говоря, подарил себе ещё сорок пять лет,
дополнительно, воспоминаниями.

Мало того, что я общался всегда в амплитуде возрастов в сто лет,
плюс ещё амплитуда внутренняя. Я всё время жил как бы с забеганием
вперёд, всё время у меня в общении были люди старше меня,
и были иногда очень интересные. Когда моложе были, тоже было интересно.
Это значительно реже встречается.
А в основном старше, иногда очень старше.
Потому что я на самом деле старался услышать очевидцев,
услышать свидетелей того, что никогда даже не узнаешь,
уже и книжки все вымараны, и цензура вся сделана.
Мне важно было живое слово этих людей. Я его тоже получал.
Я счастливый человек по большому счёту.

У меня так вышло случайно: попав в шахматный клуб,
и вроде бы не занимая там никаких постов своеобразных,
я получил ту же самую трибуну и удовольствие, как Высоцкий,
например, на Таганке.
Для меня этот период оказался не пустым, а наоборот, самым ярким.
Хотя я всего лишь просто-напросто пытался пережить эти мрачные 90-е годы.
В 90-е, как мне директор сказал, мы выжили и достойно.
С одной стороны я как бы спрятался туда от реальной жизни,
а на самом деле я её там и нашёл.
Реальную жизнь, потому что  интереснейшие люди вокруг меня крутились,
потому что шахматы это хобби, а по жизни они ещё кем-то были.
Это раз. Второе, так как я стремился себя раздавать всем,
всем было очень удобно со мной.
Это уже мой был вопрос, где я что возьму и как во что превращу.
То есть я не делал из этого бизнеса.
Через меня проходила вся возможная шахматная литература в России.
И люди получили подарки грубо говоря за бесценок.
Просто я умудрялся быть весами между теми, кто хотел что-то
отдать и теми, кто хотел что-то приобрести.
Так что всё было здорово.
Фактически всё это останется после меня в виде их клубов
по интересам. Всему этому научил их я, случайно.
Они просто по одиночке ходили ко мне, потом обнаружили,
что они все друг друга знают через меня.