Две любви. Живопись и Поэзия

Что в минувшем я забыл, не изобличен?
Я любил ее, я был ею увлечен.
Только пассия моя, больше не маня,
На круги вернуть своя хочет ли меня?

В дали призрачной друзья, краски, кисти, холст…
А теперь писатель я: бел, как лунь, и толст.
А ведь, кажется, любил, утопал в любви.
Но про живопись забыл я – увы, увы…

Не забыл я только чувств прежних – вот дела!
Но судьба – она Прокруст: укорот дала.
Среди вороха потерь, что за миллион,
Вспоминается теперь, как я был влюблен.

Выходил я на пейзаж, то есть на пленэр.
Ах, какой там был пассаж, из каких манер!
Поваренком свой гуляш клал на вермишель,
Словно масло, как гуашь, точно акварель…

Все слагалось вперехлест, с онеменьем уст.
Я любил ее до  слез, до потери чувств.
И по-своему страдал, тощ, как трафарет.
Даже б жизнь свою отдал за один портрет.

Среди скуки и тщеты, всем назло врагам,
Положил бы все цветы я к ее ногам.
Был я вроде рысака, то есть скакуна.
Но смотрела свысока на меня она.

Говорил ее халат, то есть сарафан:
«Ты, дружок, не виноват, что такой профан.
От меня, дружок, не жди никакой обет.
Где-нибудь себе найди ты другой объект».

Так вот я узнал свое горе невзначай.
Налетело воронье на мою печаль.
Налетело воронье – птицы, что честны.
И ушел я от нее по цветам весны.

Я ушел себя спасать с маятой в душе,
Чтобы не живописать юность вообще.
Долго грелся у огня над весенним льдом.
И поэзия меня пригласила в дом.

И стихи – моя семья, ими дорожу.
Только живописи я не принадлежу.
Может, я и спасовал в ветреной судьбе,
Что не то нарисовал на моем гербе,

Что не тех был полон чувств, чтоб о них кричать,
Что с моих несчастных уст не сорвал печать.
Ждут чернильные дела певчего раба.
Кто меня не приняла – не моя судьба.

А моя теперь со мной, видно, до конца,
Ибо я уже иной, нет того юнца.
А моя из тех побед, что лишь ей дарю.
Это я вам как поэт нынче говорю.

2016