Э. С. Кушелевский о Петре Александрове

                П о э т ...
                О н   п р е ж д е    в с е г о    П о э т

       Пётр Стефанович Александров... И читателям, и литературоведам пока неизвестно это имя, хотя поэта уже нет в живых. Единственное, что он напечатал, — его кандидатская диссертация. Но это поэт и поэт истинный, в чём читатель непременно убедится при вдумчивом чтении его произведений.

      Работа над многозначностью слова в русском языке не могла не сказаться на его поэтическом творчестве, где игра слов — не просто игра, а обнажение глубинного, сокровенного смысла слова, богатства его оттенков в зависимости от контекста («...ты много врал, но никогда не лгал»; «...ты был догадливым, но не смышлёным» и т.п.). Его стихи полны удивительных, порой парадоксальных созвучий («...и то, что видно, — дивно и нива — как вино»; «...когда живу — не вижу, а вижу — не живу»; «...сонные бессонные глаза»). Его образы, его краски живописны и свежи:

                Июль наполнен страстной духотой
                И грозным счастьем в полыханье ливней.
                Густая жизнь! Играет мощь земли в ней,
                И бьёт, и светит в душу красотой...

      Или это:

                Я вижу, как ветер дрожит на воде
                И небо дрожит под водой...

      И ещё:

                Сучья уютно хрустят,
                А между лапами веток
                Сказочно волны блестят
                В лёгких весёлых просветах...

      Восхищаешься вновь и вновь: «Заря надышала росой на траву...»; «Лес шумит, как дождь идёт, дождь идёт, как лес шумит...»; «Как золотая влага — свет лучей, ночная мгла полна обмана...»; «...Струнным солнцем залит лес»...

      И о любви Пётр Стефанович пишет так, что его строки не блекнут даже в сопоставлении с лучшими творениями наших поэтов на эту тему.

                Я летел, я светил, я не помнил
                О грядущих годах и трудах.
                О, блаженство испуга в огромных,
                Нежной бурей раскрытых глазах!

      Какой взлёт, какой порыв и какая чистота чувства! А разве не откликнутся нежной грустью в душе читателя эти строки:

                Вижу я тебя в заре и шелесте.
                Осенял тебя привет берёз.
                И полна невыносимой прелести
                Ты была до крыльев и до слёз.

      Каким контрастом современной эстрадной пошлятине о сексе звучит его стихотворение «Струился и дрожал прозрачный зной...» — оно о том же, да вовсе не о том! Вот как оно заканчивается:

                ...А после бури, сладостной и дикой,
                Что унесла из крови звон глухой,
                Прохладный час, ликующий и тихий,
                С твоей... своей приникшею рукой.

      И в зрелые годы поэт сохраняет нежное, бережное отношение к любви настоящей, чувству высокому:

                И стоит ли хотеть успеха?
                Уместно ль задавать вопрос?
                В её тревоге — столько смеха!
                В моей улыбке — столько слёз!

      И так же:

                Как много ушло, откололось,
                Вовек не вернётся назад.
                Прости меня, ласковый голос!
                Прости, обнажающий взгляд...

      О чём бы ни писал поэт, его стихи при ясности и простоте (хочется сказать: совершенстве) формы, глубоки, многозвучны и требуют серьёзного осмысления. В них радость и боль, гнев и восхищение, скепсис и вера — всё выражено с поразительной силой. Такие стихотворения, как «Понимаю», «Страшно думать, слишком много в памяти...», «Ещё в душе стоит высоко солнце», «Куда девалось милосердие?», «Когда-нибудь погибнет человечество», «Зашептали травы дольние», «Хорошо позабыть об утратах былых» и многие, многие другие, говорят о том, что сила чувства и мудрость мысли в поэзии П. Александрова нерасторжимы.

      Философичность мышления его часто выражается в афористичных, врезающихся в память строках:

                ...жизнь, которая согреть стремится
                Холодный мир, не может не сгореть;

                Надежда теплее одежды,
                И думы дороже костюма;

                Лёд не мерзнет, пламя не горит,
                Смерть не злобствует, любовь не любит;

                Грёзы не обманут — не осуществятся;

                В божьем страхе тоже всё есть,
                Что и в дьявольской вине.

      Или такое:

                Когда-нибудь погибнет человечество,
                Не гром войны пустив себе в висок,
                А потому, что всё, что в сердце мечется,
                Уляжется спокойно, как песок.

      Столь же афористичен он и в письмах: «Гофмана люблю. Фантаст огненный, и какой глубокий психологический реалист!». А вот о книге Ромена Роллана «Жан Кристоф»: «Вещь гениальная. Именно гениальная, несмотря на «книжность» некоторую. Мистична и разумна».

      В отрицании Александров не знает компромиссов. Его сатирические стихи реже ироничны, а чаще полны уничтожающего сарказма:

                Без всякой гуманности — в гуманитарной
                Учёной толпе сановитых глупцов,
                Угарно лояльной, ударно бездарной,
                Повально коварной системе кошмарной
                Дельцов безусловных, духовных скопцов.

      И совсем коротко:

                До ненормальности нормален,
                До патологии здоров.

      Пётр Стефанович очень рано понял, что многое происходящее в стране далеко от идеалов социализма. Уже в 1953 году он писал:

                Настолько ясен наш день прекрасный,
                Эпоха доблестью так полна,
                Что называть старину ужасной
                Теперь ужасная старина.


      И ещё лаконичнее и ядовитее:

                Доблестные будни, массовый подъём,
                Счастье трудовое... Так вот и живём.

      Прочитав многочисленные лирические отступления в поэме «Летняя быль», поймёшь, как близко к сердцу принимал он всё это.

      Натура ранимая и неспособная к смирению, Александров не раз «срывался», что в итоге сломало ему жизнь...


      Родился Пётр Стефанович Александров в 1927 году в Куйбышеве (ранее и теперь Самара), где и прожил большую часть жизни.

      С 1953 по 1955 год он работал на кафедре русского языка в Мичуринском педагогическом институте, где мне, тогда студенту, и посчастливилось с ним сблизиться.

      Занятия он вёл великолепно, раскрывая студентам богатство слова во всем его многозвучии и многозначности. Он учил бережному отношению к нему, умению сопоставить его первозданный смысл с современным звучанием, уловить оттенки значений. Работая легко, раскованно, он нимало не заботился о том, какое впечатление производит на слушателей. А его любили! Любили и не принимали во внимание не всегда отглаженный костюм, нежелание его «сближаться с массой» и упорные слухи о пристрастии к спиртному... Но это студенты. А большинство коллег не прощало ему именно этих качеств. И в Мичуринске, и в Куйбышеве, и в Мелекесе он был одинок. Одинок и отчуждён... И причина этого прежде всего в его неумении и нежелании подстраиваться, равнодушно относиться к пошлости, молчать там, где небезопасно говорить:

                Не хочу я быть кирпичом таким,
                Теплокровным пнём, колесом в часах.
                Мне бы в думах плыть сквозь небесный дым,
                И стихи писать, и бродить в лесах.

      Такое не раз вырывается и в стихах Петра Стефановича, и в письмах. Вот некоторые выдержки из его писем ко мне: «Не умею я, совершенно не умею подстраиваться» (4 сентября 1962 года); «По-настоящему можно заниматься творчеством только при свободе от каждодневной, ерундовой нагрузки выпивающей душу текучки» (5 октября, 1962), «Господи, нет места в наше время чистому поэту...» (26 августа, 1964); «Самочувствие у меня сносное, а настроение стабильно сверхвозмущенное без внешнего выражения его. Кипяти кипяток в герметически закупоренной посудине — получишь меня». (29 апреля, 1965).

      Но это не озлобление, не мизантропия. Это нечто иное. И в ранних, и в зрелых стихах Александрова поразительно органично сочетаются горькое осознание одиночества в мире людей, переходящее порой в ощущение затравленности, и светлое восприятие радости жизни, острое чувство единения с природой. Сравним:

                С кем поделиться без оглядки?
                На ком глазами отдохнуть?
                Лишь соглядатай, глупый, гладкий,
                Общественность — не продохнуть,—

      и контрастное:

                Где небо и ветер, там радость моя,
                А небо и ветер везде. (1951);

      так же через двадцать лет:

                В час, когда проснется лёгкий ветер,
                Ощущаю я
                В плеске птичьей песни на рассвете
                Радость бытия.

      Нет смысла отрицать, что в произведениях поэта восприятие мира часто трагично.

      Не раз мы встретим строки, в которых звучит предчувствие гибели планеты, а поэма «Предел» так и начинается со слов:

                Не нужно зла.
                Не нужно и добра.
                Пришла
                Пора
                Погибнуть людям...

      И в ряде стихов мы найдём мотивы, которые на поверхностный взгляд позволяют обвинить Александрова в мизантропии. Однако это только на взгляд поверхностный.

      Десятки его стихотворений, пронизанных светлым утверждением радости бытия, говорят о другом. Его главная поэма «Смертный бог» даёт глобальную картину бесконечного Космоса и вечно пульсирующей в нём жизни.

      Идею поэмы Пётр Стефанович сам сформулировал так: «Взыскующий дух так же неистребим, как природа!».

      В поэме мы тоже слышим «жалобный стон» «мошек крохотных» и видим, как в непрерывном познании человечество доходит до предела, как «разрушается мир от мысли и погребает её с собой». Но финал поэмы оптимистичен (хотя это слово не совсем точно выражает его смысл):

                Но дух искания
                Не перестанет
                В иную даль нести
                Лучи мышления
                И не устанет
                Мироздания
                Огонь и меч нести
                В просторы вечности.

      И одиночество поэта, видимость отторженности от людей — всё это куда сложней, чем поначалу кажется. Вдумайтесь в строки из его письма, написанного 26 августа 1964 года: «И всё-таки хочется сказать: «Да здравствует жизнь! Господи, до чего я со всеми, когда в уединении»...

      Думается, что творчество этого, не боюсь сказать, большого поэта ещё ждёт своих доброжелательных исследователей.

      В настоящем сборнике — только часть его произведений. Но хочется верить, что серьёзный читатель не останется к ним равнодушным.

Э. Кушелевский.

(      Публикуется по книге «Стихотворения», изданной в г. Мичуринске в 2009-м году, стр. 3 – 10. Эдуард Станиславович Кушелевский – редактор-составитель, художник и издатель этой книги.

      -- «Единственное, что он напечатал, — его кандидатская диссертация. <...> Работа над многозначностью слова в русском языке не могла не сказаться на его поэтическом творчестве...» -- кандидатской диссертации предшествовал ряд научных публикаций, по сию пору цитируемых в научной литературе, тема диссертации -- «Принципы составления словаря синонимов современного русского литературного языка», защищена после многолетних мытарств в 1963-м году.

      -- «С 1953 по 1955 год он работал на кафедре русского языка в Мичуринском педагогическом институте» -- переезд в Мичуринск был связан с обещанным (обещание так и не было исполнено) решением квартирного вопроса, у поэта появилась семья и родилась дочь. Эти годы относятся к одним из самых трагических в жизни поэта: смерть дочери и мучительный разрыв с женой. Первая жена поэта, Дина Михайловна (Менахемовна) Вагер, осталась в Мичуринске, работала преподавателем немецкого языка в одном из мичуринских техникумов, затем заведующей методкабинетом Мичуринского гороно. Д.М. Вагер умерла 23.11.2011 г., за четыре года до кончины успев увидеть книгу своих стихов «Куда уходит детство?».

      -- «Родился Пётр Стефанович Александров в 1927 году в Куйбышеве (ранее и теперь Самара)…» -- Пётр Степанович  родился в г. Омске; в зрелом возрасте по каким-то причинам предпочитал «русифицированную» форму своего отчества – Степанович. – Г.К.)