январское

И в итоге все выливается в один бесконечный день.

Не пытаешься разделять на отрезки по двадцать четыре — лень:
один черт меняется только цвет рубашки и цифра на лбу у валютной кассы.

Бытие растекается по тебе неприглядной массой.

Придумываешь посетить врача; определяешь в кресле
свои повидавшие виды чресла.
Рассказываешь про мать, шумно воспользовавшись платком,
говоришь, говоришь, говоришь,
игнорируя в горле ком,
отдаешь презренный металл, покидаешь прискорбный дом,
слабодееспособен.

Собравшись с духом, делишь жизнь на отрезки тильдами перелетов,
доверяя доставить себя из точки в точку двум незнакомым пилотам.

Селишься в номере, в окнах которого видны километры холодной воды,
в городе, вымершем вместе с концом сезона до пустоты.

Ходишь. Смотришь. Молчишь, презираешь звук.
Кормишь несчастную чайку просвиркой с рук.
Промерзаешь насквозь, возвращаешься ближе к ночи,
выбираешь себе колыбельную покороче,
раздеваешься, засыпаешь под шум прибоя,

и снятся двое:
женщина возрастом ровно в полвека да ее отец,
похороненный рядом.

Очнувшись, пыришься в потолок невидящим взглядом,
и все красноречие меркнет перед словом "пи*дец".

Пьешь. Наблюдаешь, как ветер во тьме сметает сугробы с окрестных крыш.
Дышишь дымом. Трамбуешь усталость в загривке. Сдаешься. Спишь.

Просыпаешься через двенадцать часов и двадцать одну минуту,
основательно е*анутый.

От чаек воротит. Пинаешь ботинком гальку, тревожа водную гладь,
гонишь сон и все равно вспоминаешь мать
в молочных объятиях савана.

Повторяешь по кругу, заново,
из начала в конец четыре раза подряд.

А потом, измочалив нервы, наконец устаешь страдать.

Домой.
Оставляешь чаек, просвирки, гальку, окно, прибой,
сны, гостиницу, снег и весь масштаб алкогольной комы,
делая вид, что вы совсем не знакомы.

Пускаешь дым по ветру, ждешь регистрации, греешь руки.
Постепенно перестаешь игнорировать звуки,
и вот тогда начинаешь слышать, что внутри уже не кричат.
Пора назад.
Ловить по чужим кухням крупицы дома,
гнать из углов квартиры запах погоста.

Просыпаться без ненависти к предстоящему, засыпать без сожаления о прошедшем —
просто.

Снег заставляет щуриться на бескрайнем поле аэродрома.


(Геленджик, январь)