Как Шалун с медведем поругался - гл из Чёрного соб

       - Раз… раз, два, три! Раз… раз, два, три! На связи Шалун, кто меня слышит – ответьте!
 
   Сигнал был настолько мощным, что за глушил все остальные… в эфире сразу же наступила тишина, так сказать, самопроизвольный и самодобровольный режим молчания.
        Вечером, где-то часов в семь,  охотники подсаживаются к своим рациям. Чтобы передать весточку домой или напарнику, ушедшему на дальнее зимовьё, да просто так пообщаться, поболтать друг с другом - вечером рации включены почти у всех… у кого они есть.
       День закончился, работа сделана… какая и сколько – это в принципе не важно. Главное, что сделано всё необходимое на сегодняшний день, то без чего не возможно бы было сейчас лежать  на лежанке, у весело и уютно потрескивающей дровами печки. Лежать, вытянув уставшие от пройденных вёрст ноги, слушать как шумит чайник, готовый вот- вот закипеть… ну, и можно  с другом-приятелем поговорить, если не лень протянуть руку к старенькому верному «Карату», не трудно понажимать кнопку на передачу. Кнопку, отшлифованную твоими пальцами, не одной тысячей их прикосновений, через которую прошло столько всего и радостного и грустного, которая знает, пожалуй, обо всех… ну, почти обо всех охотничьих успехах и неудачах, была их свидетелем и нотариусом.
      - На связи Шалун, кто слышит, ответьте! Ербагочён – вызывает Шалун!
       Наверное, человек перенимает повадки у животных не меньше, чем они у него,- если что-то необычное, то первая реакция – замри!
        Не стоит ничего делать, не надо спешить, если ситуация необычная… сделать ошибку гораздо легче, чем потом её исправить. Охотники, до этого оживлённо переговаривавшиеся теперь, после «выхода» Шалуна, замолчали все, как один.
        - Вася, Анатолий, ответьте, если вы меня слышите! На связи Шалун, ответьте, кто слышит!
         Голос был тонковатый, так обычно говорят либо местные, коренные народы, либо «лица кавказской  принадлежности», как любят выражаться представители внутренних органов, когда информируют общественность.
         Но у Шалуна было типичное, украинское «гэ», не доступное… или, скажем, труднодоступное кому-либо окромя русаков, не важно какие они – тамбовские, минские, полтавские или даже московские (но последние, надо признать, весьма редки, эндемики считай!).
          - Кто вызывает Ербогачён?!
   Тишина… полное молчание.
            -  Ербогачён кто зовёт!?
        -  Да он не слышит, Саня! Я уже ему кричал… у него, видать, рация только на передачу работает.
         С минуту в эфире постояла тишина, все затихли и прислушивались, как подводники после торпедирования залёгшие на дно… даже странно было, что такая тишина – помех и то не было слышно!
         Вдруг опять:
       - Чатьма, ответь Шалуну! Кто слышит - ответьте.
      И вдруг – чудо... наконец-то! Все, наверное, вздохнули.
        - Чатьма отвечает Шалуну, как слышишь!?
    Наверное, и сам Шалун уже не чаял услышать кого-нибудь, поэтому не сразу отозвался.
          -Шалун, ответь, Чатьма на связи!
          Наконец-то, Шалун осознал, какое счастье ему привалило:
      - Василий, Василий, это ты? Ты меня слышишь, Василий?
     - Да, слышу!
     - Василий, как ты меня слышишь?.. я тебя слышу хорошо.
   - Я тебя слышу, Шалун, приём!
    Но, Шалун уже сам ничего не слышал видать… от радости.
       - Василий, я тебя слышу хорошо, как ты меня слышишь?
    Василий, скорее всего, начал уже нервничать,- отвечал уже, протягивая гласные:
        - Слышу тебя хорошо, ты где?
       - Василий, ты мне ответь – почему я никого не слышу?
        -Ты где, откуда ты говоришь?
      Шалун напрочь игнорировал вопросы собеседника, то ли от радости, то ли ещё по какой причине.
         -  Василий, ты меня слышишь?
       - Я тебя слышу!.. ты откуда говоришь, ты где, в лесу?
        - Василий, почему я никого не слышу? Вот в лесу, на своей рации я всех слышал, почему я на это рации, которую ты дал на двести двадцать… Василий, почему я по ней никого не слышу?
      Некоторое время тишина, слышно не было абсолютно ничего, но зато было хорошо видно, как Василий достаёт сигарету и начинает её нервно прикуривать, руки у него немного подрагивают… вот будто по телевизору, а не по рации, которая к тому же молчит, будто воды в рот  набрала или вообще в прорубь полностью погрузилась.
      - Василий, ты мне объясни, почему я никого не слышу, я в лесу всех слышу, у меня антенна пятьдесят метров… я всех слышу, Василий, скажи мне, почему так?
      Вот, ещё несколько охотников задымили сигаретами, один даже трубку раскурил, что делал довольно редко, в радио эфире запахло табаком… явно причём, отчётливо.
        Некоторое время стояла тишина, видать все курили.
         Шалун тоже молчал, но он не курил; он, наверное, с мыслями собирался.
    - Шалун ответь Чатьме, как слышишь меня?
     - Слышу тебя хорошо, это ты Василий?
    - Да, да!.. ты откуда говоришь, Шалун?
     - Ты где, Василий, ты где … где находишься, в данный момент где ты находишься?
    -Я в Усть-Куте, ты где… в лесу?
     - Нет, нет Василий, я дома… Я в Усть-Куте.
    Повисла пауза, видать Василий не ожидал… не думал даже, что он, можно сказать, через соседний забор с Шалуном перекрикивается… по корабельной радиостанции!
         - Василий, я тут с медведем немного поругался…
       Слово «поругался» Шалун произнёс как-то интересно, смачно со вкусом и с ударением на все гласные, особенно на «О» и на «У», вообще речь у Шалуна была какая-то необычная, будто не из нашего века, как будто слышишь язык чуть ли не времён покорения Сибири…
         Кому не нравиться слово «покорения», то можно и «освоением»  это назвать,- не в названии ведь дело… от его перемены не уменьшится ни количество пролитой крови ни своей, ни чужой. Хотя, какая она теперь уж чужая!? – вся одна, Сибирская…  говор своеобразный, опять же тому свидетельство. Язык он не только душа народа, но и сердце… тело, если хотите.
        - Вот, поругался с медведем, так получилось и… и вот теперь дома, так получилось.
        - А, слышал я, что-то говорили… так, а что там получилось то, Илья Евсеичь, расскажи как ты поругался с медведем.
        Шалун вздохнул, наверное, перед тем, как продолжить… да, конечно же вздохнул, ещё бы!
           - Я тут поругался… с медведем… что получилось то? Я на речке был, ходил на речку, дома меня не было, не здесь… дома, не в Усть-Куте, там в лесу.
      Шалун, Илья Евсеичь, помолчал, собираясь с духом, потом продолжил своё повествование:
        - Вот иду я с речки … как раз, когда ветер  сильный был, двадцать седьмого числа, собаки привязаны у меня оставались,- вот иду вижу на крышу не упали, подумал – хорошо, что не попало на крышу.
        Снова замолчал Илья Евсеичь, тяжко было даже вспоминать, а не то что…
         - Деревья попадали рядом с домом… собаки привязаны - Гром и Ветка. Я не вижу, деревья кругом, всё изменилось… а он уже собак задавил… задавил собак, Ветку уже доедает… у неё остались голова и грудь. Он собак уже разодрал.
       И меня…  меня он тоже запросто, я ничего не успел, он выскочил и собаки на него… те которые на речку со мной ходили, а он их не боится, он уже двух задрал!
        Опять замолчал Шалун, в эфире также гробовая тишина, слушают то люди, которые сами с хозяином не раз встречались… не по наслышке знающие, что это такое – медведь утративший страх и извечную опаску перед человеком и его собаками.
         - Он просто толкнул меня, я в двери упал и… успел их закрыть, лежал и кое-как – ногами, успел закрыть … он просто толкнул меня, Василий!
    Некоторое время в эфире стоит молчание, гробовое… так не к месту, не ко времени сказать, но, пожалуй, что так.
         - Я в него стрелил… он идёт, собаки на нём висят, я выстрелил… 
          Илья Евсеичь помедлил, наверное снова не без причины, оптом:
           Он идёт, собаки висят, он внимания не обращает, привык… он уже двух разорвал, я выстрелил и осечка! Осечка, Василий… вот так значит.
          Вздох… обычно говорят – тяжёлый… нет, не тяжёлый, а совсем наоборот лёгкий какой-то,

будто тоска вырвалась вместе с этим вздохом… и тоска и сожаление и жалость. Сожаление – что осечка, жалко стало погибших собак… и себя, всё ведь через себя самого!
       -  Я снова двери успел… он прёт, но я успел. Собаки уже всё, они с ума сходят… выстрел ждут.
          Помолчав, охотник продолжает:
         - Я выскакиваю второй раз, стреляю… опять осечка! Василий, второй раз снова осечка… понимаешь, какое дело. Я отскакиваю, двери на засов… успеваю кое-как, падаю снова, но успеваю.
         Никто не перебивает, ни один умник вопросов не задаёт, понимание ситуации… а, если тебя понимают, то… то это, если и нее счастье, как наша советская классика утверждала, то… о уже не плохо и даже очень хорошо… уже, уж…  если тебя понимают.
            - Четырнадцать раз я стрелял… по нему, но не знаю, не знаю – темно уже было, не видно… собаки лают, а не видно.
     - Так ты в него попал, Илья Евсеичь?
       - Я не знаю! Я упал, силы потерял, дышать совсем не могу… я, у меня, значит, сердце раздулось, вода в сердце собралась, оно большое стало, огромное и перекрыло лёгкие… вот значит. Я семь дней пролежал… не мог ничего, ходить не мог, у меня сердце огромное, дышать я не могу.
      - Я думал, что… что всё. Кто ко мне придёт… вот так семь дней, а потом… потом я пошёл, к дороге пошёл, двенадцать километров, но там же никто не ездит, какая там машина – я ни с кем не договаривался… но думаю – надо идти. Полз я целый день, в пол девятого вышел, вечером, правда, пол девятого, а на следующий день в половине десятого утром я на дороге был. Как дошёл, дополз – не знаю!
    Сижу возле дороги, акто проедет – никого, ни скем я не договаривался, всё думаю… ну, думаю, документы у меня с собою, если найдут… если найдут, то документы у меня есть, при мне…
А тут машина, чисто случайно! Лесники ехали… у них и телефон с собой был… ну этот, спутниковый, они позвонили сразу.
         - Так, а ты заезжать будешь теперь, Илья Евсеичь?
     - Я вот теперь… я спросить тебя хочу, Василий почему я никого не слышу по этой рации, там в тайге у меня антенна пятьдесят метров, я там всех слышу на той, которая двенадцати вольтовая почему… почему я здесь… здесь дома, в Усть-Куте не слышу никого, Василий, ты мне скажи!
     Ничего не мог сказать Василий, он только сам спросил… задал один вопрос «по существу»… его… Василиевуму… существу:
         -Ну, а рыба у тебя есть, Илья Евсеичь, рыба – линки то водятся у тебя?
        Охотник подумал, помолчал… видно усваивал, переваривал вопрос, пробовал на вкус, потом:
         - Нет… нет, рыбы нет, Василий, что-то совсем нету.
         - Ты, наверное, порассказал всем, что у тебя линки водятся, вот её и выловили… всю!
          - Наверное, может быть, не знаю… ты мне дай свой телефон, сотовый мне свой дай, я тебе позвоню!
       После долгого не понимания Василием - чего от него хотят, он сам сказал, чтобы охотник продиктовал свой сотовый… что он ему сам позвонит.
      На следующий день, вечером Шалун снова кричал по рации, звал знакомых своих…
        - Шалун на связи, кто слышит ответьте! Ербогачён, Костя, Анатолий…

      - Кто звал Ербогачён?
       - Да, он не слышит тебя. Он из города выходит и никого не слышит…  я вот тоже, как в посёлок заеду, так всё – сразу же будто обрубает связь.
      
       
         
    -

Тема: Шорох времени
 
Раздел «Отработанный вари-       ант»