Каменные плиты Иерусалима

(очерки наблюдателя)
Впервые я прилетала в Израиль тринадцать лет назад. Летела повидаться с сестрой, непостижимым образом попавшей в землю обетованную из донецких степей. Летела, чтобы рассказать о гибели отца, разобраться со своими мыслями и пережить болезненный кризис семейных отношений.
Отпущенные визой три недели растянулись на три месяца, и Израиль хлынул в мою душу тугим потоком впечатлений. Находясь в состоянии душевного разлада я была несказанно рада тому, что сочная весенняя зелень южной страны легкой пестрой шторкой отгородила меня от неурядиц жизни, пусть и на короткий срок. Это была мое первое знакомство с заграницей и эта новизна, словно острый перочинный ножик - карандаш, затачивала мое восприятие и любопытство. Многим, кто открывал для себя иные страны под флагом с надписью «впервые», эти чувства знакомы.
И вот, спустя много лет, я снова здесь. Немного не угадала со временем и прикатила в разгар жаркого сезона. Но, в моем случае это было буквально «лучше, чем никогда»! Сестра почти не изменилась, все такая же хрупкая, прозрачнокожая и до душевного трепета «младшая», а вот племянница выросла, стала совершенно взрослой девушкой, веселой, бойкой и немного чужой. Я пристально вглядывалась в ее лицо, пытаясь найти знакомые черты. И, если бы не глаза цвета весеннего неба, вряд ли смогла узнать в толпе эту улыбчивую блондинку. Чистый, радостный цвет глаз им обеим, сестренке и племяннице, передался по наследству от нашего отца. Здесь, в Израиле эта особенность моментально делает внешность человека заметной, исключительной. Объятья, слезы, цветы – я снова в Израиле! Интересно, какой стороной повернется ко мне эта страна теперь?

**********************
АДАМА

Я – наблюдатель. Не отравленный предвзятостью и никем не ангажированный, избежавший пресыщенности восприятия и лишенный восторженности первооткрывателя. Шолом, Исраэль, раскладывай свои карты! Я помню тебя ярким и жарким, теперь же хочу увидеть детали, то, на что не хватило времени в первый раз.
В разгар лета Израиль песочно-рыжий. Даже выпестованная горожанами зелень не в состоянии скрыть пустынную суть здешней земли и похожа на узоры зеленой глазури на терракотовом боку глиняного горшка. И, хотя, в  корнях каждого дерева, куста и цветка притаился крошечный родничок – весь Израиль опутан сетью тонких, похожих на артерии трубочек по которым течет живая вода – солнце безжалостно высушивает все растения, неподключенные к системе жизнеобеспечения.  Свежевспаханные поля здесь яркого красновато-кирпичного цвета. «Красный» на иврите – «адо’м», «земля» - «адама’». Из этой красной земли, по преданиям, и сотворил Бог первого человека и назвал, правильно, Адамом, человеком, созданным из праха земного.  Иврит, в отличие от большинства современных языков хранит в словах связь сути предметов, явлений с их названиями. На таком же, живом, полном музыки и смысла языке говорили наши предки, праславяне, ровно до тех пор, пока древнюю азбуку не подменили упрощенным суррогатом – алфавитом. Может, потому еврейский народ так упорно живуч, несмотря на гонения и истребление, что в его языке сохраняется исконный код нации, основа, изначальный образ, заложенный Создателем?

**********************
ПЕРЕКРЕСТКИ

Этот особый генотип народа имеет самые неожиданные проявления. Поколесив по стране, я обратила внимание на то, что города «не любят» перекрестки. Не то чтобы совсем, архитекторы вынуждены их устраивать на пересечении небольших улочек (а куда деваться?), но на улицах проезжих, с постоянным потоком автомобилей, перекрестки с удовольствием заменяют кольцами. И всякий раз, словно радуясь возможности нарушить перпендикуляр, украшают кольца цветочными клумбами и какой-то особой приметой. По этим приметам легко ориентироваться иногородним и иностранцам, поскольку двух одинаковых клумб не существует. Кольцо слева от дома, в котором мы живем, украшает старая, кряжистая олива и какой-то странный предмет на колесах, похожий на красный газовый баллон, справа – группа высоченных пальм. Я видела кольца, украшенные допотопным ручным плугом, старинным авто или гигантским горшком с букетом пластиковых ромашек циклопических размеров. И, хотя это градостроительное решение отнюдь не спасает израильтян от пробок, оно само по себе замечательно.
В это автодорожном пассаже я увидела особенность национального характера – гибкость, желание и способность обходить препятствия и острые углы, подобно потоку воды, обтекающему камни и скалы. Там где для других народов конфликт, «черное или белое», «свобода или смерть», евреи умудряются, с видимым смирением, выживать и идти своим путем. Конечно, у этой гибкости, как и у смирения, есть свои пределы. Как только дело касается государственных интересов и границ, округлость ломается в перпендикуляр. Здесь никаких обтеканий: стены до восьми метров высотой,  колючая проволока, электрический ток по проводам, 60-метровая полоса отчуждения. Гражданам плевать на решение Международного суда в Гааге и мнение ассамблеи ООН. Они хотят сохранить свой мир в безопасности и делают для этого все возможное. Уверена, что каждый житель Израиля, не являющийся арабом-палестинцем по рождению, считает разделительный барьер благом. Именно поэтому 180-тысячная армия крошечного государства умудряется эффективно противостоять ста миллионам арабских солдат и неисчислимому количеству террористов.

**********************
СИМВОЛ СТРАНЫ

На строительство барьеров израильтяне денег не жалеют. Деревушки и даже целые города прячутся за высокими заборами и стенами. Проезжаешь по трассе мимо населенного пункта и неожиданно ловишь себя на желании заглянуть «за забор». Приватная жизнь жителей скрыта от досужих глаз, шума и дорожной пыли. Свою отчужденность и внешнюю закрытость города компенсируют красотой: кусты разноцветных бугенвалий, гибискусов и прочей цветущей всякой всячины вздымаются над оградами, словно застывший во времени прибой. Там, куда не дотянулась вездесущая  трубка с капельницей, место в зеленом строю занимают кактусы. Гигантские опунции приветствуют проезжающих широкими ветвями, похожими на лапы  сказочного динозавра – по краю зеленой тарелки, словно толстые пальцы торчат рядком красные, желтые, зеленые плоды. Местным жителям нравятся эти странные фрукты, они ценят их за сладкий вкус и массу полезных свойств. Для израильтян кактусы также привычны, как для нас – яблоки. Их предварительно «общипанные» плоды легко найдешь в любой овощной лавке. Кактусы, как сказал мне один знакомый, – символ этой страны. Они сладкие внутри, плодовиты и умеют постоять за себя. Однажды, мы с сестрой, осматривая древнюю полуразрушенную крепость, соблазнились созревшими плодами, в великом множестве усыпавших «дикие» заросли опунций, разросшихся поблизости. Никаких приспособлений для сбора у нас не было, в сумочке нашелся лишь небольшой пластиковый пакетик. Кое-как приспособившись, со всеми предосторожностями, мы сорвали с десяток самых красивых плодов и поплатились... Всю обратную дорогу, весь вечер и следующий день мучились, вытаскивая вездесущие колючие щетинки, впившиеся в пальцы рук, ступни ног, в язык и губы. Даже собственная одежда стала враждебной и колючей. Словом, несмотря на очевидную приветливость и миролюбивость здешней земли, над всей страной витает воинственный дух и готовность дать отпор любому, кто посягнет на ее права.   

**********************
ХУДОЖНИКА ОБИДЕТЬ МОЖЕТ КАЖДЫЙ

Близкое географическое соседство двух миров-антагонистов: семитского и арабского и ручейки иных культур, привнесенные репатриантами с разных концов земли,  здесь, в Израиле проявляются порой очень странно. Так бывает в природе, когда на границе двух непримиримых сред, например, огня и воды, появляются организмы способные жить вопреки условиям и влиянию  того, и другого.  Теснимые со всех сторон, но жаждущие жизни организмы, вынуждены как бы уходить в иное измерение, принимать причудливую форму и приобретать небывалые способности…
Такие ассоциации возникли у меня благодаря израильской городской скульптуре. Если помните,  религия арабов – ислам запрещает изображать не только Бога, но также людей и животных из опасения перед идолопоклонством. Подобный запрет существует и в иудаизме:  Тора запрещает еврею делать любые изображения, даже, если они создаются не для идолопоклонства, а лишь с эстетической целью. Возможно, поэтому на улицах и в парках израильских городов не встретишь таких обычных для наших городских пейзажей бронзовых поэтов, полководцев и гипсовых байдарочниц. Но… вы помните? Гибкость! Искусство – вот еще одно поле, на котором латентная гибкость прорастает в очевидные образы и обходит религиозные запреты. Первой в списке  –  вездесущая реклама. Навязчивый и неутомимый двигатель современного прогресса, а вернее, авангардный легион материализма,  бесцеремонно занимает самые видные места. В торговых центрах, называющихся коротко «каньоны», мой рассеянный взгляд внезапно упирался в пластиковые фигуры ковбоев, чернокожих парней или быков в натуральную величину. Квазинатуралистический вид пустотелых болванов почему-то заставлял меня внутренне напрячься. Уж слишком чужими и нездешними они кажутся в этой стране. Зато огромные площади стен торговых центров – это закамуфлированная под рекламу, территория свободных художников. В каждой фреске я читала восторг художника с упоение предававшегося творчеству.
А вот местная, национальная скульптура не переставала меня веселить. Израильтяне – веселый народ, а городская скульптура, как мне показалось – пример его материализовавшейся самоиронии.
 Я уже писала о гигантском горшке с ромашками, с детской непосредственностью венчавшем клумбу на пути в Герцлию. А в нашем городке раскрашенный в естественные цвета огромный гранат, разломанный на части, был настолько реалистичен, что вызывал вкусовые галлюцинации. Где-то в Петах Тикве мы с сестрой заметили и вовсе замечательную форму, похожую на свернутую в неимоверную фигуру сосиску. От этой виртуозной закрученности слегка отдавало камасутрой. Что хотел выразить изваянием автор – загадка, но, зато какой простор открывается для фантазии зрителей! Встречались изваяния, контурами напоминающие фигуры и лица людей, но со сквозными дырами, пустотой внутри.  Казалось, у авторов чесались руки от неистребимого желания изваять хоть что-нибудь, не нарушая запрета при этом, и скульпторы находили выход, создавая намеки на образы.  Строго говоря, запрет распространяется и на изображения пустоты тоже. Но это никого не останавливает. Если исходить из этого, все евреи-художники и скульпторы – нарушители и святотатцы. Но, рассматривая романтические полотна Марка Шагала, воздушные пейзажи Исаака Левитана и полные символизма и острого мироощущения работы Эрнста Неизвестного, хочется думать, что всякий талант, как и все лучшее в человеке не противоречит замыслу Творца.

**********************
АРХИ…

Не в пример изобразительному искусству, к архитектуре, это уж точно, здесь, в земле обетованной, относятся с большим уважением. Всякому процессу созидания материального мира здесь – почет и уважение. Молодое государство строилось практически на пустом месте, поэтому города, построенные первыми репатриантами, архитектурой не блещут. В стране с шестидесятилетней историей, здания, построенные сорок, тридцать лет назад – древние исторические постройки. Они должны были решить главную задачу – дать кров сотням тысяч патриотов, ринувшимся отовсюду создавать первое за всю мировую историю государство евреев. Старые трех – пятиэтажные дома напоминают мне наши хрущевки, которые в шестидесятые решали ту же задачу и в наших городах. Зато здания, построенные в последние два десятилетия и особенно, строящиеся сейчас, разнообразны по архитектуре, функциональны и красивы. В больших городах земля стоит дорого, поэтому дома стремятся вверх, но ближе к окраинам пейзаж успокаивается и дома уступают доминирование деревьям.
Для народа, вынужденного скитаться две тысячи лет, понятие «дом» приобрело почти сакральное значение. Если для англичанина его дом – крепость, то для израильтян и семья, и дом, и город и вся страна – крепость, убежище. В этом, мне кажется и кроется замечательное свойство евреев, за которое их не любят: всё своё, даже плохое, ущербное,  для них – хорошо. А чужое – плохо, если из этого чужого нельзя извлечь пользу. «Своим» принято гордиться и восхищаться и искренне любить. И любят! И сопливых своих детей, и дряхлых стариков, и бестолковых родственников – в семье-то не без урода, и беспородных собак, и каждый посаженный росток, каждое престарелое кривое дерево. Жизнь научила этот народ ценить и беречь все, что их окружает и саму жизнь, конечно.  А как иначе, ведь в крови память об инквизиции, погромах и Холокосте, о черте оседлости и поражении в правах. Не стану здесь пересказывать историю, но, не зная ее, трудно, например, понять, почему 31 декабря – 1 января для христиан всегда веселый праздник, а для евреев – проклятый день. Вообще, знакомство со страной полезно начинать со знакомства с историей населяющего ее народа, как ни банально это прозвучит.

**********************
У ЛЮБВИ ЛИКОВ МНОГО

Не знаю, насколько будут патриотичны первые колонисты Марса. Говорят, что совсем скоро на красную планету можно будет отправлять землян десятками тысяч. Интересно, станут ли они патриотами всей планеты Земля, или только ее конкретной части, их малой родины? Будут ли они, подобно русским эмигрантам первой волны тосковать о потерянной отчизне или, напротив, подобно израильским репатриантам, наполнятся патриотизмом к обретенной – новой? Патриотизм у израильтян не только национальная политика, он часть национального характера. Историю  своего народа, своей страны здесь не только знают, но и не собираются забывать. Религиозная традиция, свое собственное летоисчисление, национальные праздники приобщают новоприбывших репатриантов к национальной культуре и памяти. В день памяти Холокоста, день памяти павших, в праздник независимости повсеместно включаются сирены. Останавливается работа, движение транспорта. Люди выходят из машин там, где их застала эта минута и молчанием отдают честь погибшим за Родину. Мне это нравится. Как нравится и новая российская традиция – шествие «Бессмертного полка». В эти моменты жизнь этого мира сливается с горней жизнью в один мощный вал, очищающий нас, живущих, и дающий душам ушедших энергию для полета к ослепительному первосвету.  Память – это тоже патриотизм. Но человеку свойственно все усложнять. Препарировали, разделили на уровни и любовь к родине. Кого-то называют «истинным патриотом», кого-то обвиняют в «квасном» патриотизме. У евреев – все как у всех. Есть Патриоты, с большой буквы, а есть патриоты «хумусные». Видимо патриотизм, как и любое проявление духовности, соответствует величине личности человека. А личности бывают разные. Здесь, как в лесу: есть деревья гиганты, патриархи, есть молодая поросль, деревья надломленные ветром, зараженные болезнями, есть кусты, травинки и даже простой мох. Одно отличие: лес умеет сосуществовать в гармонии, а люди – нет. Ведь  патриотизм суть – любовь. А ее-то нам всем не хватает.
Где любовь – там дети. Чем больше люди любят друг друга, чем больше государство любит своих людей, тем многочисленней и счастливее каждое новое поколение. Так должно быть в идеале, наверное. В реальности, конечно, все по-другому. Но вот в Израиле я увидела признаки идеала. Дети здесь – любовь всей нации. О господдержке многодетным семьям и по случаю новорожденных писать не буду, важно, что государство такую поддержку оказывает. Насколько существенную, не берусь судить. Замечательно другое, частное отношение к конкретным детям.
Как-то в каньоне прогуливаясь меж рядами прилавков, увидела ползающего по плиткам пола малыша полутора-двух лет. Первое желание было подхватить его с пола,  по которому ежеминутно проходили десятки ног.  Но потом увидела маму, которая стояла рядом и спокойно наблюдала за малышом. Ребенок не катался в истерике, не хныкал. Просто валялся на полу, ползал, потом перевернулся на спину. Не мыслимая для нашей страны ситуация здесь казалась обычной. Просто ребенку надоело сидеть в коляске, и он захотел подвигаться. Думаю, если бы он захотел полежать не на мытых плитках пола, а в дорожной пыли, ему бы позволили и это. Детям здесь разрешено если не все, то многое. Родители очень спокойно относятся к потребности ребенка познавать мир. Особо не заморачиваются по поводу внешнего вида детишек. Одет, обут, накормлен – и ладно. Детей здесь любят такими, какими они есть. Здесь они – не объект для родительского тщеславия, а счастье семьи.
Удивительным для меня стало и первое сентября. Календарное лето закончилось и однажды утром, безо всяких ритуалов сопутствующих этому дню и привычных нам, россиянам, в пустовавшие школы хлынули толпы детей. Казалось, все они только что были заняты какими-то своими детскими делами, играми, но внезапно прервались и решили собраться на школьном дворе. Все дети, маленькие и подростки, были одеты в повседневную одежду. Никаких костюмов, бантиков, никакой видимости праздника! Так ведь и впрямь, не праздник – работа. Малыши тащили за собой яркие чемоданы на колесиках, таких размеров, что вполне могли в них поместиться сами. Девчонки-подростки и девушки постарше напоминали стайки русалок. В моде длинные волосы и никто их здесь в косы не заплетает. Юбки – редкость. Все носят модные штаны «скини», лосины «тайцы» и шорты. Детишки здесь разделены по возрастам. Малышей водят в детские сады, которые здесь в основном частные, потом начинается школа. В Израиле трехступенчатое среднее образование, которое здесь длится  12 лет. Учеба, дело добровольное и родители не заставляют учиться из-под палки. Не хочешь быть врачом – будешь водопроводчиком, слесарем, бухгалтером. Впереди обязательная армия – повзрослеешь, поймешь. Часто дети подрабатывают во время учебы, зарабатывают себе на карманные расходы и так, без нотаций, понимают  о полезности образования гораздо больше и лучше. А потом, в 18 лет, начинается служба в армии. По закону все граждане Израиля, а также все постоянно проживающие на территории государства, по достижении 18 лет подлежат призыву на службу в ЦАХАЛ. Срок срочной службы 3 года (32 месяца для боевых частей), для женщин — 2 года. Закон распространяется на всех граждан страны…

*********************
О ЛЮДЯХ И СОБАКАХ

Моя племянница завела собачку – померанцевого шпица. У щенка постоянно «улыбающаяся» мордашка и крошечное пушистое еще детским пухом тельце. Совершать долгие пешие прогулки щенку сложно, поэтому во время прогулок мы поочередно носим Беллу на руках. Спокойно гулять по улице с такой прелестью невозможно. Зато можно провести интересный тест и определить, откуда родом встречные пешеходы. Белла в таких случаях – наш четвероногий «тестер» Если прохожий  лишь улыбается и указывает взглядом спутнику на нашу Беллу, значит – европеец, скорее всего бывший соотечественник. Особо заинтересованные из них или их дети могут попросить разрешения погладить собачку. А если встречные бесцеремонно протягивают руки, треплют щенка за уши, бурно восхищаются и обсуждают собачьи прелести – значит марокканцы или тунисцы. Такая реакция вызывает  у племянницы бурю негодования, которую она, как европейка, пытается всеми силами сдерживать. Вообще же, я с удивлением обнаружила, что израильтяне отнюдь не однородная нация. Среди евреев, приехавших в Израиль из разных стран, существуют разногласия и антипатия. «Ашкенази», репатрианты из Европы и бывшего СССР недолюбливают своих соплеменников из азиатских и африканских стран. А те, скорее всего, платят им тем же. Не смотря на это, как и у нас в России, главным сплачивающим мотивом является внешняя угроза. Как только происходит теракт или артобстрел, национальный патриотизм праведно вскипает в жилах всех, без исключения, израильтян. Каждый стремиться внести свою лепту в общее дело: поддержать армию,  пострадавших, раненных и семьи убитых. Древние старушки покупают в супермаркетах солдатам носки и сладости: все для фронта, все для победы! Большие праздники, такие как Рош Га-Шана, еврейский Новый Год, или  Пе;йсох (Пасха) тоже объединяют народ, взывают к высоким человеческим чувствам – состраданию к ближнему, милосердию.
Однажды, за пару недель до 2 октября – местного нового 5777 года, в продуктовом отделе магазина к нам подкатила тележку девчушка в униформе.  Тележка была нагружена разной снедью, и девчушка с улыбкой предложила купить что-нибудь в пользу неимущих. Сестра взяла из тележки два пакета риса, а мне объяснила, что это в преддверии праздников такое происходит во всех магазинах. На выходе миловидные  адепты добра собирают товар, оплаченный покупателями в кассах, и тут же, в проходе, на виду у всех, пакуют в специальные картонные ящики. Все ящики уже именные, на них наклеен адрес. Придет время, их разнесут по адресам волонтеры и тихонько оставят у двери, чтобы не побеспокоить получателя и не обидеть милостью. Но больным или старикам занесут прямо на кухню. Красиво, мне кажется, особенно потому, что это так буднично и естественно происходит и дети воспринимают этот урок милосердия между прочим, как часть жизни. Точно так же, через пример, обучаются дети уважению к старости. Часто мне приходилось видеть почти нереальные для нашей жизни сцены: компанию друзей, которая катит по проходам каньона громоздкую конструкцию с вертикально закрепленным в ней парализованным парнем, или весело парочку болтающих подружек: одна – семидесятилетняя сидит при этом в кресле-каталке, а другая, юная, катит ее по тротуару в соседний парк. Это по-настоящему красиво, и мне не хочется вдаваться в размышления о том, что это: милосердие в чистом виде либо традиционный, прошедший через века социально ориентированный проект.
И еще раз о собаках… Собак здесь тоже любят. Не смотря на то, что страна восточная, а у восточных народов как известно, отношение к собакам и свиньям, пардон, крайне негативное, ругательное. Скорее всего, эту моду привезли сюда европейцы. По утрам и вечерам здесь, как и в каком-нибудь российском городе, бодрые лохматые домочадцы таскают за собой на поводках еще не проснувшихся или уже уставших после рабочего дня хозяев. Замечательно другое. Здесь собак любят в принципе. Порода собаки – не главное для хозяина. Да и культура разведения породистых животных здесь почти не развита. Желанием завести непременно породистого пса горят обычно наши бывшие соотечественники. Остальным же довольно наличия четырех лап, хвоста и доброго нрава. На фонарных столбах в парках висят, небольшие ящички, похожие на почтовые, с пластиковыми пакетами для собачьих экскрементов. Но, судя по всему, далеко не у всех жителей любовь к согражданам равна любви к домашним питомцам – тротуары и клумбы густо и усеяны специфическими следами жизнедеятельности животных. Но я видела и другое – невообразимую для Москвы картинку: хозяин или хозяйка убирали за своей собакой, собирая словно снежок рукавицей, еще теплые какашки в пакет. Уж, простите, мне все эти подробности, но гуляя по московским бульварам, особенно ранней весной, я содрогалась от ужаса за детишек, делающих свои первые шаги по газонам, нашпигованным накопленным за зиму собачьим  «сором». Что нужно сделать, чтобы детей у нас любили не меньше, чем собак?

*********************
И ЗЕРНА И ПЛЕВЛЫ

Я не люблю израильские фрукты и овощи, впрочем, как и большинство тех, что приходится покупать в московских супермаркетах. Помидоры и редиска давно не выращиваются на грядках, удобренных натуральным перегноем и политых ключевой водой. Царица наук – химия – помогает людям увеличивать урожай и безжалостно отнимает у плодов их первозданное качество, аромат, вкус. Но все же есть здесь то, что я очень люблю есть в любых количествах. Это маслины и финики. Прилавок в ближайшем супермаркете, уставленный ведрами с оливками разных сортов и способов обработки, я никогда не пропускаю. Благо, для таких как я, любителей, здесь полное раздолье. Часто рядом с емкостями, доверху наполненными оливками, соленьями, маринадами, продавцы заботливо ставят коробки с зубочистками: пробуйте все! Мимо не пройдешь. И напробуешься до оскомины и обязательно что-нибудь купишь.
Маслиновые рощи здесь повсюду, как и везде в странах средиземноморья. Местное «шэмэн зайт» – оливковое масло первого, холодного отжима отменного качества, ни в чем не уступает испанскому или греческому. Но, пожалуй, только здесь так трепетно относятся к растительности: старые оливы здесь отправляют на заслуженный отдых. Из промышленных садов кряжистые, узловатые деревья-пенсионеры пересаживают в города, украшают ими улицы и скверы. Стволы престарелых деревьев необычайно живописны, похожи на вскинутые к небу натруженные руки крестьян. Однажды я увидела одну оливу… Она росла в центре транспортного кольца, на клумбе. Была ночь, на улицах включили городское освещение. Дерево тоже было подсвечено прожекторами.  Но не дерево я увидела, а патриарха. В свете фонарей серебристая густая крона была похожа на седую голову мудреца, а ствол – на  лицо, потемневшее от солнца, изборожденное морщинами. Показалось на миг, что душа самого Моисея проросла среди камней этой древней земли.
А пальмы… О них следует написать отдельно. Если ехать на юг страны, в Эйлат, или к Мертвому морю, невозможно не заметить эти зеленые «ступени». Пальмовые сады высаживаются прямоугольными клетками, с определенным промежутком во времени. Издали они похожи на зеленые ступени в небо. Пальмы плодоносят несколько десятков лет, но потом, постепенно, теряют продуктивность. Старые деревья не выкорчевывают. Кормилицам сохраняют жизнь их, как и оливы,  отправляют на пенсию: бережно выкапывают и так, с огромным комом земли перевозят в города, озеленяя районы новостроек, парки и дороги. Красивое это зрелище – стройная финиковая пальма,  макушка которой, словно цыганка монистами украшена золотисто-коричневыми гроздьями спелых фиников. Такая щедрость – счастье для пернатых. В городах птичий мир не особенно разнообразен, но колоритен и  многоголос. Крикливые зеленые попугаи здесь летают большими стаями, подобно нашим воробьям. Серые вороны, такие же нахальные и вечно голодные, как и в российской глубинке, но в отличие от наших, облезлые и поджарые. Вороны уверенно оттесняют городских голубей на раскаленные крыши и не дают им расплодиться до размеров городского бедствия. Какие-то шустрые желтоклювые птицы, напоминающие дроздов, и даже немногочисленные воробьи, –  все они ждут урожая фиников и живут припеваючи долгие месяцы благодаря щедрости пальм. Словом, пальма, поистине, «хлебное дерево» для всех стран, чьи земли высушены солнцем до состояния глиняного черепка.
Но если оливы и пальмы, избалованные любимицы израильтян, не могут жить в этой пустынной земле без человеческого участия и заботы, то есть и «аборигены», которым человеческого присутствия совсем не нужно. Кажется, сама пустыня создала их или они сами – символ этой жестокой земли. Однажды, проезжая по пути в Иерусалим, я обратила внимание на странные растения. Слегка зеленоватые холмики росли прямо на каменистой выжженной солнцем почве, на месте старых, заброшенных садов. Ветвей и листьев было не видно, лишь сплошное месиво мелких штрихов, создающее общую массу, похожую на сено, собранное в стожки. Мне было любопытно рассмотреть поближе невиданное ранее растение, разгадать секрет его жизнестойкости и такой случай вскоре представился.  Во время прогулки я увидела небольшой кустик. Он рос на краю поля у обочины и ничем не выдал своей принадлежности к виду тех, похожих на стога кустов, но я сразу поняла: он – один из них. Представьте себе терновый шип проволочной жесткости, возведенный в десятую степень – так выглядело это растение вблизи. Длинные гибкие ветви не имели листьев, хотя, может быть, они их просто сбросили на период жары. Я с большим трудом, заплатив царапинами, оторвала ветку, которая как-то самопроизвольно согнулась в кольцо. Меня, словно шипом, пронзила мысль: так вот ты какой, «терновый венец»! Ну, конечно, откуда в пустынном краю терн, кусты которого расцветают по опушкам наших лесов в начале мая, похожие на валы зеленоватой морской пены. Я даже обрадовалась этой случайной реабилитации растения, о котором мама так красиво пела грустную украинскую песню: «Цвите тэрэн, цвите рясно, та й цвит опада-ае. Хто з любовью не знаеться, той горя нэ зна-а-е…» , и из сизо-черных плодов  которого моя подруга всегда делает наливочку по бабушкиному рецепту. Мне всегда казалось подозрительным и несправедливым это словосочетание: «терновый венец». И вот я убедилась в своей правоте. Не могли здесь люди сотворить этот ужас – терновый венец, потому что терн не растет в пустыне! Зато вот этот, безлистый и безымянный, как будто специально был созданный для пыток. Вопреки своей любознательности, я не стала искать его название. Зачем мне знать имя палача?

**********************
КАМЕННЫЕ ПЛИТЫ ИЕРУСАЛИМА

Каменные плиты тротуара блестели на солнце, словно древние кости, выскобленные острыми клинками солнечных лучей.
Залитый зноем Иерусалим стелил под ноги белесые камни улиц, отполированные за века миллионами людских ног. Он не один такой, этот древний Город, в чьи стены и землю впиталась жизнь сотен поколений. И он один такой во всем мире, отмеченный самым главным чудом нашей цивилизации...
В глубоких водах истории без следа тонут миллионы человеческих жизней, вереницы поколений, целые эпохи. Лишь единицам дается особое право добыть славу и оставить свое личное имя островом посреди океана безвестности.  Одни, готовы обрекать на смерть целые армии и народы в стремлении завоевать ее, славы, благосклонность. Диктаторы сродни пьяному от страсти любовнику, который бросает в лужу плащ под ноги капризной красавицы. Их не волнует, что роль мостков для хорошеньких ножек приходится играть живым людям. Другие неустанно трудятся, стремясь создать рукотворную красоту, спешат записать собственные мысли, передать чувства в надежде, что пусть хрупкие и не долговечные посланцы в вечность, пронесут имя автора сквозь время... 
Камни Иерусалима стали свидетелями особой славы. Герой, прожил в этом городе ничтожно короткий срок. Ничего не создал, ничего не написал, не сражался с вражеской армией. Собственно, и на героя Он был не похож. Он просто жил и говорил, исцелял больных, проповедовал любовь, был кроток и добр, ни с кем не воевал, никого не унижал. Он мог жить долго, но предпочел умереть. Он умер и воскрес. И память о нем стала признаком нашей эры. Наполеон, умирая в заточении на крошечном островке посреди океана, признал, что для его вечной славы терновый венец мученика, гораздо более важен, чем короны двух завоеванных им великих государств. Великий полководец, всю жизнь гнавшийся за славой Александра, в конце позавидовал славе сына плотника. Славе Наполеона всего два века. Вряд ли о нем вспомнят через два тысячелетия. А слава человека, ставшего добровольной жертвой, растет во времени. И дело не только в стараниях церкви, сохранить в тысячелетиях информацию о величайшем чуде воскрешения и превратить грубый пыточный столб в Столп веры.  Сам вечный город, пролив невинную кровь Сына Божия, жадно впитал каждую каплю. Распавшись на атомы, она проросла травой, встроилась в кристаллические решетки минералов. Древний город хранит Его присутствие, хотя, горожане и праздные туристы наверняка уже не чувствуют этого, как не ощущают воздуха, которым дышат. Нужно быть по-особому настроенным, нужно умудриться сохранить особые вибрации души, чтобы в ветвях старых олив, в кружеве редких облаков заметить улыбку того, кто покорил весь мир одною лишь любовью.
Утром, собираясь в поездку, я вдруг почувствовала, что нуждаюсь в том, чтобы разделить с кем-то духовно близким радость от предстоящей встречи с Городом. Мне показалось, что милая моя сестра и племянница, сопровождающие меня в поездке – прекрасная компания для путешествия, вряд ли смогут прочувствовать пронзительность момента. Нужен особый попутчик и свидетель, тот, для кого эта встреча могла быть такой же важной, как и для меня. И, взглянув на крошечную дорожную икону Матронушки, которую мне подарил муж, пригласила Матушку в путь. Я не стала рассуждать нужно ли это ее душе, нуждается ли она в подобных приглашениях, я просто позвала ее с собой. Матронушка вошла в мою жизнь несколько лет назад. Для нее в душе оказалось свободным особое, пустовавшее до той поры место наставницы, советчицы и помощницы. Как часто, в минуты растерянности и душевной слабости, невыносимого волнения за близких, я призывала ее на помощь, просила у нее совета. Она помогала молниеносно и непременно, подсказывала верное решение и успокаивала. В этом нет ни капли надуманности и фамильярности. Для меня, потерявшей мать в ранней юности, Матронушка стала духовной матерью. Через нее я нашла свой путь к Богу. С кем же, как не с ней могла я разделить радость путешествия по Городу – свидетелю Его жизни, смерти, воскрешения?!
Иерусалим жарко звенел многоголосьем восточного города, слепил лоском отполированных мостовых, врывался в сознание мириадами ярких деталей, сменяющих друг друга, словно стеклышки калейдоскопа. Остался позади Западный камень – Стена Плача, где легкая ограда сепарирует плач на две части: мужской и женский. Мы немного поплутали, рассматривая картины местных художников, потом случайно зашли в гробницу библейского царя Давида и ненадолго стали частью небольшой группы молящихся женщин. Матерчатая ширма делила молитвы по половому признаку и здесь. Во дворике заметили скульптурный портрет какого-то человека в старинных одеждах. Надпись на постаменте недвусмысленно намекала на то, что царь Давид и Город теперь обязаны каким-то российским меценатам за увековечение образа мудрого царя в камне. Видимо, кто-то был не согласен с этим обстоятельством  и отбил у каменного идола нос.
Какой-то дружелюбный дяденька предложил нам в подарок защиту от сглаза, одновременно служащую приманкой для счастья – модную ныне красную нитку. Алый пучок красиво свисал с его ладони, словно нарядный плюмаж со шляпы мушкетера. Поддавшись на веселые уговоры мы с сестрой доверчиво протянули свои запястья. Накрепко завязав концы волшебной нитки на несколько узлов, дяденька объявил, что теперь нас связывают обязательства пожертвовать определенную сумму. Промолчав из скромности и проглотив возмущение вероломством торговца (наивные, приняли обычный маркетинг за доброту душевную!), мы заплатили требуемые 50 шекелей и тут же получили повод радоваться: проходящим англичанам предприимчивый борец за счастье людей предлагал хлопковую гарантию уже за 50 долларов.
А улица влекла нас дальше. Где-то там, скрытый поворотами и развалами сувениров, сдавливаемый со всех сторон глухими стенами домов (в них тоже живут простые горожане?), ждал нас храм Его гроба. Так устроены люди: сначала безжалостно убивают великого человека, потом со слезами ему поклоняются. Чем более проявляется жестокость, тем более – постобожание. Вспомнилась любимая тема из физики – волновые процессы, гармонические колебания. Видимо и эмоции человека, да, наверное, и все проявления жизни колеблются между крайними точками двух разнополюсных амплитуд…
Вдруг, посреди дробящейся и сверкающей сувенирной пестроты, в нескольких шагах от площадки, расширяющей пространство перед входом в Храм, взгляд выхватил зеленое пятно, знакомого изумрудного тона… Матронушка! Она откликнулась на мое приглашение. Она была рядом со мной и с входом в Храм! Стоит ли писать о том, что это была единственная икона с ликом Матроны на всем рынке, что размещалась она единственно возможным образом так, чтобы я непременно ее увидела.  Случайность, скажет кто-то. Может для кого-то так и есть. Но только не для меня. Для меня это было чудо чудесное, радостное и светлое! Чтобы установить еще большую связь меду событиями, мы купили у торговца свечи, чтобы зажечь их в Храме и вошли...
До сих пор поражаюсь тому, как за прошедшие два тысячелетия древний Город сжался, подобно лоскуту высохшей на солнце кожи. Под одной кровлей Храма разместилась Голгофа с выбитой в камне дырой под основание Его креста (где же остальные две?) и склеп, в котором после омовения оставили Его тело. Невероятным образом сохранилась каменная плита, на которой Его омывали. Плита натерта благовониями и установлена сразу на входе, слева у подножия Голгофы. Благодаря Библии и фильмам, в моем представлении сложилась какая-то определенная география Его жизни. Храм не вписывался в воображаемую карту никак. Создавалось ощущение, что сюда, как в музей свезли раритеты с разных концов города. Но я отбросила логику. Я ступила в прохладную тень Храма не в поиске доказательств или опровержений, я шла дышать общим с Ним воздухом.
Так мы, женщины, и вошли в Храм, трое живых и незримая – четвертая. Разные по возрасту, опыту жизни, каждая со своей историей и судьбой. Я вошла и перестала быть, словно тело растворилось в окружающем меня пространстве… Ходила, смотрела по сторонам расфокусированным взглядом. Конкретика для меня была уже не важна. Все детали и подробности я уже видела раньше, в прошлый приезд. Теперь мне было важно совсем другое. Хотелось почувствовать присутствие Святого Духа, которое может быть сконцентрировано именно здесь, в месте, где пролилась его кровь и воскресла душа. Смотрела, молилась, дышала. Взяла у Голгофы три свечи, опустила три монеты в жертвенный ящик. Зажгла поминальные свечи в память всех родных и близких, чей грустный список неотвратимо растет с течением жизни.  Мои девочки вместе со мной бродили под сводами Храма, поднимались по узкой крутой лестнице, сидели на откидных сидениях, непонятно для кого прикрепленных в преддверии Голгофы, разглядывали почерневшие от времени древние картины и новодел в католическом отделе Храма. Храм жил своей жизнью. Паломники бормотали молитвы, туристы глазели по сторонам. Был ли Он там, среди всех? Не знаю. Мы с Матронушкой там были. Ни о чем не спрашивали. Просто благодарили за все и за все просили прощения.