Поймёшь ли?

Километрах в пяти от коттеджной
городской, новомодной окраины
бродят восемь бурёнок неспешно,
бродят беглые смертницы Танины.
Хороша-то как волюшка летом!
Вся пропахла медовою брагою.
Как покойно раздолье приветное!
Жить да жить бы здесь вольною птахою.
Подустали коровки да тёлки,
гонит Танька кормилиц в околочек.
День июльский хлопотный да долгий,
а домой не вернуться до полночи.
Под осинкой присела Танюха,
и коровки в тенёчке разнежились.
Посмотреть – так старуха старухой!
Только синь-глаза Танькины, прежние.
Оглядит  своих сытых бурёнок –
любо-дорого! Ай да красавицы!
А слезинки со щёк опаленных
так и катятся, так и катятся…
Дом заброшен, считай, что с апреля,
зАпил муж, говорит – хватит: кончено!
Что – ей-богу! – на этой неделе
сам сведёт коровёнок к забойщикам.
Танька-Танька… Дурёха с приветом.
С ней соседи коттеджные судятся:
запах, мол, и зимою, и летом,
а скотина изгадила улицу.
«Иль продать, иль – под нож» - ещё в мае
дал судья предписанье суровое.
Были приставы, Таньку искали,
а Танюха сбежала с коровами.
Вот уж месяца три, как на зорьке
гонит Танька бурёнок осУжденных
далеко-далеко от посёлка,
а вернётся лишь затемно, к ужину.
Скоро осень… Дожди беспредельные…
Надо будет заканчивать с «прятками».
…А коровки у Таньки-то стельные.
К февралю, даст Бог, будет с телятками.