стрекозиные

Он приходит домой, открывает пиво и делает глоток. Палец трогает старый глок, поглаживая курок. Поправляет рубашку, касаясь руками волос, и слышит голос. Он вещает о том, что жизнь состоит из полос. А его полоса - сплошником проеб. И он смотрит в оконный проем и думает,

где ты, бог, ответь?

Его бог молчит, зарываясь башкой в песок, как песчаный лев, и он понимает, на сколько он одинок. Где же Мария, покинувшая хлев и бросившая младенца, от которого ему просто не отвертеться. Глок магнитом тянется к пальцем, и он издаёт зов тысячи страдальцев, что ждут помощи, а её нет и нет. Город кивает ему в ответ, помигивая оконцами ближайшего алкомаркета. А ему бы билет до марта, да не выходит. Он стоит в проходе и смотрит на дочь. Девочка глядит ему в лицо глазами отливом в светлое серебро и тянет ручонки. Не к нему, а к запонке на рубашке, что осталось от пропойци-мамаши. Он глядит в неё и его бирюза застывает в её серебре.

А на дворе плавится месяц февраль. Он уже не играет в эту игру, а жаль. Смысл игры в том что бы просыпаться зачем-то. Его соседи вновь ссорятся за стенкой. Он кладёт заснувшей дочери в кровать потертого зайца, такого же, как и они скитальца. Потом заходит на кухню и кивает часам. Как вы, мол? А как ты сам. Потом он стреляет нарочито мимо, вытирая грязную слезу.

Он похож на умирающую стрекозу и ему снова снятся холмы Иершалаима.