Год 31-й. Поэмы. 2

    Теперь – «КаллЫ»: Черкесская повесть.
   Стоит сказать, дорогой читатель, что пояснение к поэме призвано убедить Тебя, что Автор знает, о чем он говорит. Возможно, он прожил с черкесами  бок-о-бок  не один год; позволительно думать, что и сказаний  этого народа он изучил множество, но «список литературы» не прилагает. Вот так же он был знатоком и  истории Испании, что дало ему возможность написать драму из испанской жизни – «Испанцы».
    Но не будь наивен, Читатель: романтиков мало занимает фактология, ибо они рисуют великие Страсти, отождествляя  себя с Героем и заставляя его совершать  подвиги в традициях евро-романтизма.  Тебя приглашают принять очередной продукт живого воображения Автора и смаковать  всё, что автор  подаст к Столу… У Тебя при этом есть выбор – считать или не считать это блюдо шедевром Кулинара, но ты  «сыздетства» правильно воспитан: этот Автор велик во всем и Тебе следует принять и этот постулат. Если же возникают некие  сомнения, то их следует отнести на счет некоторого Твоего невежества. Что и делали советские «законопослушные» школьники.
   А теперь – к делу! Перед повестью - обязательный эпиграф из еще большего знатока черкесской жизни -  Байрона. Поэму начинает некий черкес, но не простой представитель этого народа, но мулла. (Порукоплещем  осведомленности Автора!):
   «Теперь настал урочный час,
И тайну я тебе открою.
Мои советы – божий(!) глас;
Клянись им следовать душою.
Узнай: ты чудом сохранен
От рук убийц окровавленных,
Чтоб неба (!) оправдать закон(!)
И отомстить за побежденных;
         (Ну, конечно, это Глас Бога – мстить и резать, лить кровь за кровь! Вот и мстили и мстят!)
 И не тебе принадлежат
Твои часы, твои мгновенья;
Ты на земле орудье мщенья,
Палач…
  (Знакомый мотив, не правда ли: мстить Надо; и мстит – без всякого совета муллы! – «неверной» Нине г-н Арбенин.
 И это закон для демонических личностей! Закон, «иже не прейдеши!»  Иначе ты – «тварь дрожащая!»)
    Далее мулла требует:
Забудь о жалости пустой;
На грозный подвиг ты назначен
Законом, клятвой и судьбой.
Из обреченного семейства
Ты никого не пощади….
 Так говорил мулла жестокий(?)
       (а это, простите, не из той оперы – это от христианства, которое неведомым путем проникло  в душу юного черкеса Аджи.  И это – ляп Художника, если перед нами «художественное творение»).
      Во втором разделе поэмы Аджи выходит на «подвиг»:
 «Теперь к заветному порогу» (он приходит).
«Кинжал из кожаных ножЁн
Уж вынимает понемногу (?)…
И вдруг дыханье слышит он!
Аджи не долго рассуждает;
Врагу заснувшему (!) он в грудь
Кинжал без промаха(!) вонзает
И в ней спешит перевернуть…
      (Как потом и Мцыри – таков закон битвы, да…)
… Один погиб, но с кровью сына
Смешать он должен кровь отца.
Пред ним старик: власы седые!
Черты открытого лица
Спокойны(!), и усы большие
Уста закрыли  бахрамой!
   (Однако – перл!).
И для молитвы сжаты руки!
Зачем ты взор потупил свой,
Аджи? ты мщенья  слышишь звуки!
… И с ложа вниз, окровавленный
Свалился медленно старик,
И стал ужасен бледный лик,
Лобзаньем ( !) смерти искаженный…
        (А вот Ахиллес пожалел старца - отца Гектора и даже вернул ему для погребения тело сына. Не тех читал, выходит, младой Автор).
 И жертвы ищет он другой!
Обшарил стены он, чуть дышит,
Но не встречает ничего –
И только сердца своего
Биенье трепетное (!) слышит.
Ужели все погибли? нет!
Ведь дочь была у Акбулата!
И ждет ее в семнадцать лет
Судьба отца и участь брата…
И вот луны дрожащий свет
Проникнул в саклю, озаряя
Два трупа на полу сыром
И ложе, где роскошным сном(!)
Спала девица молодая.
  ( Ну как же без девиц-то нам, романтикам-поэтам?! И посему следует раздел драмы третий)
   … Мила, как сонный(!) херувим,
          (Автор и херувимов жизнь знает!!)
Перед убийцею (?) своим
Она, раскинувшись небрежно,
Лежала; только сон мятежный,
Волнуя  девственную грудь,
      (автор-то юный, братие!)
Мешал свободно ей вздохнуть.
Однажды, полные томленья(!)
Открылись черные глаза, 
И, тайный признак упоенья(!),
Блистала ярко в них слеза.
     (Никак девица-то видела эротический сон…)
Но испугавшись мрака ночи,
Мгновенно вновь закрылись очи…
И он смотрел. (!!) И в думах тонет
Его душа…
   А потом он идет и вонзает кинжал в грудь муллы!  И он же в легендах – КаллЫ, убийца. Только неясно, кто и с какой стороны судит. Если черкес – то герой  святотатец, если евро-романтик «непризывного возраста», то он евро-злодей.
    А в шестом разделе, эпилоге, сказано:
  И в это время слух промчался
(Гласит преданье), что в горах
Безвестный странник показался,
Опасный в мире и боях (??);
Как дикий зверь, людей чуждался,
И женщин он ласкать не мог(!!)…
КАЛЛЫ, ужасное прозванье
В горах осталося ему..
     (Занавес).
        Ну и что скажет Читатель! Дамам, думаю, это всё «волнительно». А кое-какие, чай, и наизусть учили, как «молодогвардейцы» - «Демона».
   А мне, седому Зоилу, здесь видятся те же романтические ходули, на которых еще долго будет стоять Лерма…
    Ох-хо-хо, как это близко, однако, к современной нашей жизни: «Ведь режут, граждане!», - как сказал бы Юрий Деточкин.
    Ну, вот, опять не «охватил» всех поэм того года! А может, сами почитаете да с оглядкой на Карина? А? - Недосуг, - говорите. .. Тогда не судите, да несудимы будете…
   Зоил Карин.