Dress of a pale salmon... 2

Dress of a pale salmon... (2)



2.
"Тебе - придуманной мною"...
Так начинался рассказ моего друга... рассказ-
откровение...
Да... сейчас я могу называть этого мужчину другом...
Многолетнее знакомство дает на это некоторое право...
Некоторое... так как общение было фрагментарным,
но ощущение тепла... наводило на мысль о таком вот
варианте... друг...
За маленьким столиком парижского кафе... столиком
на двоих, греясь в лучах ласкового весеннего солнца,
читаю -

"С этой женщиной я познакомился семь лет назад в
Париже.
На правах доверенного лица издательства, в котором
трудился, я должен был забрать у некоего автора
рукопись книги - крошечный томик стихов,
написанных в столь патриархальном стиле, что у меня
не возникло и тени сомнения в том, что автором их
является дама, в дом которой привело меня
журналистское задание.
Книга была вполне в духе наших требований и
формата.
И я, прочитав её и просмотрев иллюстрации, к
которым, собственно и были написаны стихи, похожие
на сопроводительные записки, обнадёжил автора -
книга будет поставлена в план и издана.
Выпуск её не разорил бы издательство, которое не
грешило альтруизмом и о своих выгодах не забывало.
Судя по всему, выгоды были. Но были они из таких
заоблачных сфер, что я боюсь прослыть нескромным,
обнародовав здесь их истинный смысл.
Хозяйка крошечной гостиной предложила чашку чая,
от которой я решил было отказаться, дабы не
обременять заботами немолодую даму, но...
Открылась дверь и на её пороге возникла женщина с
небольшим подносом, на котором дымились чашки с
ароматным чаем.
Женщина поздоровалась. Я представился и... кажется
погиб...
Мы заговорили о книге, ради знакомства с которой я и
посетил этот дом. Женщина знала каждую строчку
наизусть, что несколько удивило: какое почтение к
престарелой тётушке.
Или...
Я до сих пор в некотором сомнении, но мне не
хотелось бы углубляться и выяснять то, чего,
возможно и не существует в природе, так как
пострадавших нет и, я полагаю, не будет.
Я пил чай. Старая дама стала невидимой, или
действительно вышла из гостиной, оставив меня
наедине с племянницей.
Я не могу вспомнить всех деталей этого удивительного
дня и ещё более удивительного вечера.
Я понимал - непозволительно длю визит. Мне
следовало откланяться, но какая-то сила удерживала
меня, не давая подняться с удобного кресла обитого
потёртым шёлком цвета горчицы с вышитыми на нём
блёклыми цветами.
Я говорил с женщиной, которая интриговала,
завораживала воображение невероятными
поворотами мысли.
Я не мог ухватить суть предлагаемой ею темы, так как
во всём, что говорила она была правда, но не было
простоты.
Будто "Танец семи покрывал" вершился пред моими
очами, открывая взору нечто невиданное ранее и
непередаваемо прекрасное.
Я испытывал восторг. Тот самый восторг, мысли о
котором не посещали многие годы.
Упоение. Желание узнавать. И длить, длить встречу.
Страх, что я уйду и не увижу её уж более сводил с ума и
делал неинтересным собеседнице.
Меня... Никогда не лезущего за словом в карман. Успевающего
с невероятной лёгкостью обыгрывать
несколько тем одномоментно.
Я не хотел вступать с ней в единоборство. В нелепый
поединок, понимая - она даже не заметит этого. Просто
уйдёт. Захлопнет навсегда дверь в свою жизнь,
жизнь к порогу которой посчастливилось мне
приблизиться.
Я остался в Париже. Она уехала.
Сначала в Иерусалим, куда звали её какие-то дела, а
затем в Москву.
Лишь спустя два года увидел я её вновь. Вышла,
наконец, эта крошечная книжечка. И она приехала,
чтобы сопроводить на презентацию свою тётушку...
автора...
Она изменилась. В худшую сторону такие женщины не
меняются... и...
Опасность потерять её стала ещё острее...
Она не могла оставить свой пустой дом в Москве. Я
ещё не мог покинуть Париж, который связывал меня
по рукам и ногам обязанностями и обязательствами.
Да если бы и не связывало меня ничто и не держало,
разве не потерял бы я единственную возможность
видеть её, хоть изредка в доме её старой тётки.
Или... просто на улицах дивного города, который, как
знал я доподлинно, любила она со страстью...
Любила со страстью... город...
И я сделал его... ГОРОД... своим союзником. Своим
товарищем, которому мог поверять свои мысли. Мысли о ней...
Я ловил каждое слово, которое было о ней сказано.
Каждый слух.
Зачитывал интервью, которые давала она. Её
рассказы. Стихи, в которых было так много скрытого
смысла.
Писала она вещи смелые. Я не понимал, на какой
основе замешаны сюжеты её многочисленных
рассказов.
На опыте? Но, она не высматривалась женщиной
опытной...
Стало быть, она была НАСТОЯЩЕЙ фантазёркой и
НАСТОЯЩЕЙ сказочницей.
Она выбрала самый трудный формат. Крошечные
рассказы, которые читались в пять минут, но о
которых потом думалось и думалось...
И вновь на ум приходил танец Саломеи.
Слетал слой за слоем, открывая новые детали, которые
не виделись при первом прочтении. Так странно было,
перечитывая раз за разом её очередную зарисовку,
убеждаться - написана она вовсе не о том, о чём
подумалось изначально...
И даже соседство "гентского кружева" с одесским
юмором было настолько уместным, что не переставало
удивлять и поражать воображение.
Невероятное количество её рассказов о Париже,
любовь её к этому бессмертному городу позволили
мне..."

Я смотрю в карие глаза визави... и протягиваю ему
рукопись, которую так и не смогла дочитать до конца...
И я не знаю... не уверена, хотела бы услышать
завершающие аккорды повествования... или... или
заставить автора переписать эссе...
Но... вы знаете женщину, которая не хранит
присланных ей писем с признаниями в любви (даже с
риском разоблачения!), или ту, которая откажется
сохранить такую вот рукопись-откровение... рукопись-
признание в памяти своей?
Я - нет...
Я лишь женщина... со всеми присущими моему полу
слабостями... верой... надеждой и... ЛЮБОВЬЮ...



РИНА ФЕЛИКС