Денис Давыдов

Пролог

ИСТОРИЯ РУСИ...МИНУВШЕЕ БЫЛОЕ...
КАКИЕ ДАТЫ И КАКИЕ ИМЕНА.                   
ПРОСТЫЕ И ВЕЛИКИЕ ГЕРОИ
СРАЖАЛИСЬ ЗА ТЕБЯ, МОЯ СТРАНА!

БЫЛ ВРАГ НЕ РАЗ  
У РУССКОГО ПРЕДЕЛА:
ДО СТЕН КРЕМЛЯ
ДОШЁЛ НАПОЛЕОН,
ЗАСТАЛ ПОЖАР,
О, КАК МОСКВА ГОРЕЛА,
НО ГДЕ НАРОД,
И ЧТО ЗАДУМАЛ ОН?

ЗАХВАТЧИК МНИЛ СЕБЯ
БОЖЕСТВЕННЫМ КУМИРОМ,
КОТОРОМУ НЕ СТРАШЕН
ВЫСШИЙ СУД.
ОН ЗНАЛ: К НЕМУ,
ВЛАДЫКЕ ПОЛУМИРА,
С ПОКЛОНОМ
ПОБЕЖДЕННЫЕ ПРИДУТ.

НО НЕТ, НЕ ШЛИ
И МИРА НЕ ПРОСИЛИ,
НЕ РАЗУМЕЛ ФРАЦУЗ
ЧУЖОЙ СТРАНЫ,
ОТКУДА ЗНАТЬ ЕМУ,
ЧТО ДЛЯ СЫНОВ РОССИИ
ПОЗОР СТРАШНЕЙ,
ЧЕМ БЕДСТВИЯ ВОЙНЫ.

КАК ЖУТКО ЗАРЕВО
ПЫЛАЮЩЕЙ СТОЛИЦЫ,
ЧЬЁ СЕРДЦЕ РУССКОЕ
ОТ ГНЕВА НЕ ВСКИПИТ?
НО СУЖДЕНО ВОЗМЕЗДИЮ
СВЕРШИТЬСЯ,
СВЕТ ПАМЯТИ
ГОРИТ В ВЕКАХ,ГОРИТ!

****************

В тот день Давыдов
был предупрежден,
Что будет зван
на Главную квартирую
Был в правоте своей
он убежден –
Не посрамит честь
русского мундира.
Что скажет сам Светлейший?
Только б он
Не посчитал Давыдова
задирой.

           Ах, если бы
                внушил Багратион,
           Что план Давыдова
           отчаян и умен!



Квартира Главная
была в Бородино.
Сельцо давно Давыдову
знакомо.
И тут решать отныне
суждено
Судьбу России
и родного дома
Здесь главной битве
быть и заодно
Сполна воздать
войскам Наполеона

             И понял он нутром,
            а не извне,
             Как нужен он сейчас
            своей стране.





В какой-то миг
Давыдов осознал,
Что он пришел
к отцовскому порогу
Вслед за войной,
и яростью вскипал.
Пытал себя
придирчиво и строго,
Но все яснее
он осознавал
Свою особую
и славную дорогу.

             Не вдруг созрел
           отважно-дерзкий план –
             Стать во главе
           отряда партизан.



Уж вечерело, церковь
Рождества
Закатным светом
дивно озарилась.
Как будто бы по воле
божества
На краткий миг над
миром воцарилась.
Как неизбежный
символ торжества
Того, что будет
и почти что сбылось

             Уж Промыслом
           указаны пути,
             И от судьбы
           французам не уйти.





Все было здесь и прежним,
и родным.
Вот отчий дом с конюшней,
флигелями.
Но вкруг палатки
и бивачный дым.
И тут, и там гусары
с егерями
Каким-то делом
заняты своим,
Орудуют усердно
топорами.

             На слом постройки
           ветхие идут.
             И будет здесь
           Раевского редут.



Из детских лет
запомнил навсегда
То, как Суворова
увидел он впервые.
То было в давние
счастливые года.
Шли под Полтавой
смотры боевые
Отец Давыдова
 не покидал седла
А с ним и полк – солдаты
удалые.

             Денис от ожиданья
           изнемог,
             Но увидать Суворова
           не смог.





Желали все увидеть
полководца.
Туда стремились,
где маневры шли.
Помещики, дворовые,
торговцы,
Но видно было только,
как вдали
Под седлами гарцуют
иноходцы
Да лавы конные
сшибаются в пыли.

             И после грома
            смотровых побед
             В честь генерала
            званный был обед.



Вот распахнулась дверь.
Он вышел, наконец,
Из полумрака
к праздничному свету.
Поджарый, стройный,
будто бы юнец.
В мундире с красным
воротом,
в жилете,
И кудри светлые
лежали как венец
(По поздним описаниям поэта).

             Он весь сиял:
           улыбкою, глазами,
             Ну, а еще, алмазными
           звездами.





Ура! Он здесь,
прославленный герой.
Денис наслышан о его
победах.
Он зрит Суворова
от счастья сам не свой
Кому ж как не ему
о том поведать
Со всею пылкостью
наивно-молодой,
Что ратной славы
хочет он изведать.

             Что он души в Суворове
              не чает
             Что любит он солдат
              и почитает.



Помилуй бог, какой
ты удалец, -
Сказал Суворов
с явным удивленьем.
Как славно воспитал
тебя отец
Заслуживает, право,
одобренья.
Ну а тебе
по всем статьям юнец
Военным быть
и выиграть три сраженья

              К тебе придут
           удача и успех
              И он его благословил
          при всех.





Денис был счастлив.
Видел уж себя
В колете белоснежном
и нарядном
И будущую службу
возлюбя
Все представлял
ученья и парады
Да, расположена была
к нему судьба,
И не страшили
юного преграды

             Сбылась мечта. Он
           этого хотел.
             И служба в армии
           теперь его удел.




Мелькали годы, и настал
тот час,
Когда Денису минуло
пятнадцать.
Отец решил: ну что же,
в самый раз
Пора судьбою сына
заниматься
Слова Суворова он
помнил как наказ
И спешно в Петербург
стал собираться.

            И облачившися в парадный
              свой мундир,
            Отбыл в столицу
              бывший бригадир.





Вернулся он недели
через три
Под Рождество, какой-то
вдохновленный.
Подарками домашних
одарив,
Уселся в кресло, важный
и степенный,
И, наконец, волнения
смирив,
Всех новостью порадовал
отменной.

            В кавалергарды сын
             определен
            И через год приступит
             к службе он.



Явился в полк
он ровно через год.
Но офицер дежурный
очень строго
Сказал ему, что
рост его не тот,
При малом росте сем
не будет ходу,
И не поможет
ни дворянский род,
Ни прочие, известные,
подходы.

            Денис изрядно
            духом пал –
            Такого он никак не ожидал.





Итак. Денис остался
не у дел.
Но повстречал его
двоюродный брат
Каховский
Спросил, что за беда, чего бы
он хотел?
Услышав,
отпарировал бойцовски
А что же Бонапарт, ведь он
не только смел.
А наш Суворов… это
по-каковски?

            По-свойски поддержал
             Дениса он
            И тот был все же
             в полк определен.



Беседуя с Денисом,
старший брат
Отметил быстро
скромные познанья
Ему внушать стал,
что кавалергард
Стремиться должен
и к образованью.
Денис был уязвлен,
но все же рад
Достойным стать
военного призванья

              Его пытливый,
             острый ум
              Впитал тогда
             немало дум.




Когда друзья в полку,
где он служил
Взялись подтрунивать
над малым его ростом
Он никому насмешек
не спустил
И отвечал находчиво
и остро.
Он часто каламбурил
и шутил
И рифмовал находчиво
и просто

             Денис был весел
           и неутомим
             Никто уж не
           подшучивал над ним.



В своих стихах
стремился он излить
Те настроенья, что
вокруг царили.
При Александре, думали,
что жить
Всем будет лучше.
Правда, поспешили.
И новых перемен,
которые манили,
Решили при дворе
пока что не вводить.

               Казенщина
           и прусские порядки
              Давили армию,
           вели ее к упадку.





Минуло года три.
Шла служба чередом.
Уже не юнкер он,
а стреляный поручик.
Но отчего вдруг думалось
о том,
Что есть поэзия,
что так ему
созвучна.
Болезни странной
был ли то синдром,
Но сам себе в стихах
казался лучше.

             И в этой тяге
            к стихотворчеству
             Он проявлял
            завидное упорство.



И в армии, и в обществе
– везде
Все больше находилось
недовольных.
Стремился царь
держать страну
в узде
И критиков своих
плодил невольно,
Поскольку не был
верен сам себе
И свой престиж
он подрывал невольно.

О многом, что Денис
                тогда слыхал
Он басню едкую
                однажды написал.



И басня новая
с пометкой «из Сегюра»
Явилась вскоре. Толки
тут и там.
Намек был в ней: правление
столь дурно,
Что впору обращаться
к докторам.
Он слышит вслед: - Подумал
бы о шкуре.
Денис не трус и предан
столь стихам,

             Что верит он:
                опасно угождать,
             Волков бояться –
                басен не писать.



Затем читали «Сон» -
забавную вещицу.
Денис по-доброму
вышучивал друзей,
И не над кем не думал
он глумиться.
Однако ж не любил
поручик сей
Тех, кто собой
и знатностью кичится.
Такого он не стерпит,
ей же ей

               И разразился
                все-таки скандал.
               Чем обернется он?
                Денис еще не знал.





Сгущались тучи. Тяжкий
царский гнев
Вдруг разразился тем
державным громом,
Когда уж не помочь.
Денис, оторопев,
Читает предписание,
в котором
Приказывает сам
верховный шеф
Покинуть Петербург
немедля и с позором.

             Из гвардии он ныне
                исключен,
             И в дальний
                полк теперь переведен.



Что ж, делать нечего.
Почтовых лошадей
Берет Давыдов,
мчится из столицы.
Да, отомстил
верховный лиходей.
Сколь долго быть в опале?
Как смириться?
А, впрочем, не без
добрых же людей
Провинция. Не стоит
горячиться.

             Спешит под Киев.
                Редки остановки,
             И вот добрался
                до Звенигородки.





Немалое село, хоть
пыльно, как в песках.
Украинцы, поляки
и евреи.
Торгуют бойко,
а в густых садах
Богатый урожай
багряно зреет.
По вечерам
в зажиточных домах
Дают балы, столичных
поскромнее.

             И молодой гусар
                повеселел,
             Пустился в пляс,
                в мазурке преуспел.



Пришелся по душе
гусарский обиход.
Веселья дух и служба то,
что надо.
Уж не страшил судьбы
водоворот,
Почти прошли и горечь,
и досада.
Он полюбил гусар –
отчаянный народ.
Об их отваге
хоть пиши баллады.

               И восхищало в этом
                новом братстве
               Презрение к доходам
                и богатству.






Дни службы шли
и первым из друзей
Ему стал Бурцов –
воин и гуляка.
От бога был гусаром
Алексей,
Сей бесшабашный
и лихой рубака.
Поборник справедливости
идей
Он за нее готов идти
на плаху.

               Был небогат,
                но с легкостью порой
               Отдать мог нищему
                последний золотой.



Ему, ему, красавцу
из красивых
Свои стихи Давыдов
посвятил.
О них потом услышит
вся Россия,
И даже юный Пушкин
их любил.
В «зачашных песнях»
дух неугасимый
Пиров гусарских
и отваги пыл.

              Однако омрачала их
                тревога -
              Опять война
                стояла на пороге.




Все хорошо, но все-таки
в столицу
И в гвардию вернуться
он не прочь.
Там жизнь кипит,
там можно отличиться.
Порыва он не может
превозмочь.
К кому бы из знакомых
обратиться,
Ведь сам себе не в силах
он помочь.

              Денис припомнил,
                что ходатай есть,
              Который восстановит
                его честь.



И, в самом деле, случай
улыбнулся –
Князь Четвертинский
выручил его.
Давыдов снова
в гвардию вернулся,
И много он узнал
тогда всего,
Что Бонапарт
с австрийцами столкнулся,
Взял 30 тысяч в плен
и более того.

             За Австрию наш царь
                решил вступиться,
             Но битву проиграл
                при Аустерлице.





Была, однако, новость
и другая:
Брат Евдоким
к французам в плен попал
И, никаких подробностей
не зная,
Он горько эту весть
переживал.
И понял, что службу
исполняя,
Еще не воин он,
пока не воевал.

              А брат его вернулся,
                хоть не сразу,
              И стал героем
                множества рассказов.



Ну, а Денис, призвавши
все уменье,
Искал путей, хотел
любой ценой
Он в армию добиться
назначенья
Представлен 
фаворитке наш герой.
И он ей рассказал,
не без волненья,
Что в армию стремится
всей душой.

               Давыдов был вполне
                вознагражден
               Его призвал к себе
                Багратион.





Что ж, о таком
ему и не мечталось.
Приписан к князю
он как адъютант.
И, если вдруг удача
приласкалась,
То надобно ее как
бриллиант
Лелеять и ласкать,
чтоб не умчалась,
И проявить
недюжинный талант.

             Так думал про
                себя Денис Давыдов
             И поле ратное
                спешил скорей увидеть.



И вот представился
однажды этот случай,
На поле битвы он
решился посмотреть.
Что он увидел, боже,
трупов кучу,
И надо всем царит
победно смерть.
Он потрясен. Не видеть
бы уж лучше
Да как из памяти
подобное стереть!

               Впервые страх
                изведал он тогда,
              И с той поры
                боролся с ним всегда.





Вступивши в должность 
адъютанта князя
Он быстро разобрался
что к чему
На прусском фронте,
как он понял сразу,
Достанется работа
и ему.
И мыслил он, что страх,
свой, как заразу
Он должен извести. Быть
посему.

И нетерпенья не умел
он скрыть,
Желая что-то смелое
свершить.



Наслышан был Денис –
исход иных сражений
Решал какой-нибудь
отчаянный смельчак.
И вот однажды
мрачным днем осенним
Он ехал в окружении
казак.
Навстречу враг.
И в миг пришло решенье:
Сей случай упустить нельзя
никак.

Атака удалась
на удивленье.
Так боевое принял
он крещенье.





Когда явился он уже
к Багратиону,
Его с трудом сиятельство
узнал.
Забрызган грязью
бешеной носони,
Да и шипаль
в атаке потерял.
Но слушал князь
довольно благосклонно,
Не ожидал, - сказал, - не ожидал.

И усмехнувшись:
- Хороша фигурка,
Велел подать
Денису свою бурку.



Но прусская кампания
запнулась,
Когда войска к Тильзиту
подошли.
Она для Бонапарта
обернулась
Победами. Он
был теперь велик.
А русские с потерями
столкнулись,
Воюя интересы
не свои.

Но подтянулись
к Неману войска,
А там видны
родные берега.






Увидев русскую
бескрайнюю равнину
Французский Марс
был явно удивлен.
И понял он: подобную
махину
Не время воевать.
К тому ж он утомлен
Походами, и как там
Жозефина?
Уже давно ее не
видел он.

Что ж до России, -
размышлял «кумир»,
То ей пока он
предлагает мир.




Тильзитский мир
был только трюком
Наполеон. Он-то
знал:
И до России тоже дойдут
руки,
Не для того он столько побеждал,
Чтоб русский с сыном
или внуком
Спокойно на печи своей лежал.

Но и у русских офицеров
В подобный мир
немного веры.







Но служба шла
Денисовы друзья
В краях иных достойно
воевали.
И вроде у него военная
стезя,
Но он при штабе –
вырвется едва ли.
Прошло пять лет
и грянула гроза,
Которую в России
ожидали.

Досадуя: - Какой
в бумагах толк?
Он просится,
отправить его в полк.



В записке же на имя
государя
Багратион давно
предупреждал
Наполеону верить не пристало –
Он не напрасно силы
собирал.
И потому нежданные
удары
Вполне возможны. Только
царь не внял.

Багратионово служенье
и старанье
Оставил Александр
без вниманья.






Давыдова зовут
к Багратиону.
Тот сообщает
с радостью ему,
Что выслушал
Кутузов благосклонно
Он план Дениса. Быть
ему в полку
Гусар и казаков.
И вестью окрыленный,
Спешит Денис
к отряду своему.

И роль его теперь
вполне ясна:
Открыть страницу
«малая война».



Идти отряду в Ставке
порешили
В тылы врага, чтоб
жару наподдать,
Стремясь чинить препоны
вражьей силе,
Атакой устраша,
обозы отбивать,
И рушить переправы,
чтоб им было
Втридорога Россию
воевать.

Пусть будет жарко
им и спереди и сзади –
Шутили все в
Давыдовском отряде.





Отряд шел ночь. Под
утро на поляне
Решили отдохнуть.
Вдруг видят впереди
Какое-то село,
повитое туманом.
Хотел казак пойти,
Давыдов: - Погоди,
А то как раз двойной
мишенью станем,
Давай-ка, не спеша,
округу оглядим.

Прислушались и чуют,
что дымком
Тянуло от жилья
и теплым молоком.



Хотели уж войти,
но на пути преграда –
Так въезд загроможден,
Чего здесь только нет:
Телеги, дерева – ну просто
баррикада
- Эй, кто-нибудь да есть?
Молчание в ответ
Да, думает Денис,
встречают то чего надо,
И въехать не моги,
Как отвести запрет?

- Эй, православные,
вы живы или нет?
Ружейный выстрел
прозвучал в ответ.





Один казак на это
обозлился.
Махнул через завал:
- Мать вашу перетак…
От русских поселян
чуть жизни не лишился,
Ослепли что ль со страху,
али как?
Спросил тех, кто
в укрытьи хоронился.
Те разом рассмеялись: -
Это ж свой, русак!

И в тот же миг
откуда-то из-под
Явилось сборище
из шапок и бород.



И выступил вперед
старик в полукафтане,
И речь повел
усердно поклоняясь:
- Уж вы простите нас
не сразу вас признали
Ведь армия к Москве,
гутарят, подалась.
Откуда ведать нам
военные те тайны
Вот так и порешили,
живя обороняясь.

Да, поспешили мы.
Премного виноваты.
Что ж, милости
прошу в деревню. Чем богаты.





Тут въехал и отряд.
Деревня ликовала.
Всех стали угощать
всем тем, что бог послал.
Денис со стариком
об деле толковали
Тот слушал, а затем
серьезно вопрошал,
Как деревенским быть,
чтоб про отряд узнали.
И, не таясь, Давыдов
отвечал:

- Скажу одно: в уезде
наших много,
Но и на вашу мы
 надеемся подмогу.



Но, что б француз
не смял вдруг оборону,
Вам надо все же
похитрее быть.
Нагрянут ежели,
то всех принять с поклоном,
Ну а потом
примерно напоить
Когда ж уснут,
не будет уж препону
Их ружьями
своими перебить.

И хоронить в укромном
надо месте,
Чтоб избежать их,
басурманской, мести.





Давыдов понял сердцем
благородным,
Когда с людьми простыми
говорил,
Что был среди них
как будто инородец
Так как всегда
в гусарском виде был.
И чтобы партизаном
быть народным,
Густую бороду он скоро
отрастил,

Надел кафтан,
нисколько не страдая,
И образок святого
Николая.



А в тактике касательно
французов
Давыдов делал ставку
на набег.
Нежданною и тяжкою
обузой
Стал для врага сей
дерзкий человек.
Захватывал он
транспорты и грузы
И исчезал бесследно
как абрек.

Отряды мародеров
там и тут
Потери ощутимые
несут.





Но понимал Давыдов:
мародерство,
Хотя его он должен
пресекать,
По-мнению гусара,
не геройство,
Он послан в тыл,
чтоб план врага сорвать.
Главнее для него –
чинить расстройство.
Чтоб силу вражью
злостно распылять.

На транспорты он
должен нападать.
И данные от пленных
получать.



Однажды как-то
инвалид один безногий
Давыдову на ухо
нашептал,
Что на Смоленской
столбовой дороге
Намедни транспорты
французские видал.
Что и военных
там довольно много,
Чуть было в переделку
не попал.

Солдата старого
Давыдов похвалил
И от души его
благодарил.





Отряд немедленно
отправился на поиск
В намереньи врага
атаковать.
Но запоздно приехали.
Расстроясь,
Решил Давыдов
утра подождать.
Вот рассвело. Француз,
не беспокоясь
Беспечно продолжает
отдыхать.

А партизанам
лишь того и надо
И как рванут
вдруг из лесной засады.



Атака удалась.
Итоги превосходны.
Сто двадцать рядовых
и офицеров – пять.
Числом с десяток фур –
трофей весьма доходный,
Уж надобно обоз
на Юхнов отправлять.
Валились с ног, но
подвиг благородный
Всем силы возвращал.
         Чего ж еще желать?

Но медлить некогда,
                И вот отряд готов
Уж идет с добычей на Юхнов.






Их встретил сам
дворянский предводитель
При Анненской звезде
и с саблей на боку.
Благообразный старец
и почетный житель
Сказал на площади
как будто на духу,
Что русский патриот
отныне – мститель,
Всем остальным
быть должно на чеку.

И звук его последних
страстных слов
Покрыл победно
звон колоколов.



Немедля началась тут
запись в ополченье
Совсем простого люда:
дворовых и мещан.
Давыдов только рад
такому подкрепленью –
Числом теперь поболе
отряд из партизан.
И повелел раздать
без промедленья
Трофейные им ружья
Зрел уж новый план.

Отчаянный лазутчик
им донес,
Что видел он
под Вязьмою обоз.





Обоз внушительным
довольно оказался
С военным снаряженьем.
И когда
Поутру рассвело, отряд
уж в тыл пробрался,
и налетел, и одолел
врага.
Кто был убит, кто
в плен поспешно сдался.
Победа сокрушительной
была.

О причиненном
том большом уроне
С опаской донесли
Наполеону.



Взбешен был Бонапарт
и в гневном иступленьи
Кричал на генералов:
- Почему
Вы допустили русских
появленья,
Казаков этих, у меня
в тылу?
Я не боялся никогда
сражений,
Но этот способ
варварский, к чему!

И пригрозил Давыдову
он местью:
«При задержаньи –
расстрелять на месте!»





Впоследствии
Денису доведется
Увидеть этот грозный
циркуляр.
Чье сердце, тут скажите,
не забьется
От гордости – хоть
запаляй пожар.
И сам себе же честно
признается:
Оценки лучшей не
желал гусар

И этот документ
военных лет
На память сохранит
тогда поэт.



Меж тем, с курьером
как-то утром рано
Пришла из Ставки весть,
что князь Багратион
Скончался в муках
от жестокой раны.
Давыдов вестью –
в сердце поражен
И мыслит об одном
и неустанно,
Что Петр Иваныч
должен быть отмщен.

Не сомневаясь в правоте
решенья
Он начал действовать,
причем без промедленья.





Тут неприятель
стоящий попался.
Стрелки Давыдова все
разом тут как тут.
От их напора враг
в бега подался.
Кого-то бьют, кого-то
в плен берут,
Кто сам, по доброй
воле, русским сдался,
С готовностью
оружие сдают.

И лишь потом
обряд заупокойный
Пришли исполнить
в храм уединенный.



А много лет спустя
Давыдов станет
О славном друге
снова хлопотать
Он говорил: - Герою
не пристало
Вдали от поля битвы
истлевать
В безвестности. Давно
пора настала
Ему все почести посмертно,
но воздать

В Бородино бы
прах перенести
Лишь там покой
он может обрести.





А вслед за тем
пришла другая новость.
Враг выдохся и начал
отступать.
Наполеон, однако
хорохорясь,
Европу продолжает
убеждать,
Что он стратег, что
так же он напорист
И что победа
не заставит ждать

А самому себе
признаться мог,
Что не осилил
русский он порог?



И вот опять
Смоленская дорога.
Обозов множество
с награбленным добром.
Влачится тяжко.
Хладная погода
Не по нутру французам,
но далек их дом.
Ликуют русские: еще
совсем немного,
А тем «хранцузу» -
праведный разгром.

И доблестные русские
Сыны
Врага теснили
до Березины.





Но наступленье
продолжалось за границей.
Наполеон вновь
силы собирал.
Сумел Давыдов
в Гродне отличиться,
Куда его Кутузов
посылал.
Он выдворил из города
австрийцев,
О чем фельдмаршалу
в письме рапортовал.

…Кутузов поднял
армии престиж,
Но умер, не успев
войти в Париж.



Война окончена, и в чине
генерала
Давыдов возвращается
домой,
И перед ним его Москва
предстала
Разрушенной, обугленной,
нагой
При сей картине
сердце обмирало.
Лишь Кремль темнел,
как грозный часовой.

Губительны и страшны
разрушенья,
Но там и тут идет
восстановленье.





Наведался он в дом
друзей своих сердечных.
Здесь Вяземские
жили до войны,
Где в дружеских
застолиьях беспечных
Блистал Жуковский,
Батюшков… Они
В литературных
спорах бесконечных
Всегда находчивы,
насмешливы, умны.


Они еще не знали,
что на свет
Явился гениальнейший
поэт.



Но встреча с Пушкиным
случится непременно.
Как поразит
Давыдова она
И дружбу с ним, как
дар судьбы бесценный
Он сохранит на
долгие года.
Покуда о поэте
убиенном
Весть не пронзит
как тяжкая беда.

Давыдов от известий
страшных слег
И долго он в себя
прийти не мог.



Эпилог

Прошло два года.
Воин на покое.
Строчит пером.
Вдруг важное известие одно.
Повелевает царь
Давыдову с конвоем
Багратиона прах
привезть в Бородино.
Давыдов счастлив:
чести удостоен,
И сбудется желание его.

Он четверть века
с этим жил.
О том же и Ермолова
просил.



Он сел писать текст
«надписи приличной»
В честь князя, что
для мраморной плиты.
Он чувствовал подъем,
настрой отличный.
Слова лились возвышенно-
светлы.
И будто вновь
переживал все лично
Те дни войны,
что им пережиты.

И он уже заранее
представлял,
Каким торжественным
окажется финал.




До траурных торжеств
совсем немного было
Он ждал, готовился,
и сердцем трепетал
Но в одночасье смерть
всего лишила
Вдруг как-то утром
замертво упал.
Какое горе. Был еще
он в силе,
И смерти той никто
не ожидал.

И оставались долго
на столе
Его записки о его войне.



…
В первопрестольной
траурные звоны.
Кортеж за гробом, что
под стягами знамен.
Вослед процессии
и слезы, и поклоны.
О как бы был Давыдов
удивлен
Когда б мог знать,
что прах Багратиона.
Уж после смерти
повстречает он.

Совет семьи Давыдова
решил:
Лежать ему в Москве,
близ родовых могил.





Эпилог

Итак, окончен наш рассказ.
О славном воине-поэте.
Он воевал не напоказ
И стих чеканил, как монету.

Как дивно в нем одном сошлись
Влеченье к лире и отвага.
В бою вершил он жизнь свою
И отражалась на бумаге

Да, он душою был гусар
Горячий, дерзкий и отважный
За этот доблестный свой дар
Он был отмечен не однажды.

А в мирной жизни он писал
Воспоминанья о походах.
Денис Давыдов, генерал,
Герой 12-го года.


2005 г.