Я ее люблю
Но в кармане кроме студенческого, пачки с последней сигаретой и 35 рублей на проезд от станции до дома, ничего не было. Поэтому простояв несколько секунд у ларька, достал последнюю сигарету и закурив, пошел к вагону.
Шестой вагон он вокзала. Каждый день, когда я еду с Москвы в мой провинциальный город, то сажусь в шестой вагон от вокзала. Сделав последнюю затяжку, бросил бычок в промежуток между электричкой и платформой и зашел в тамбур.
Для шести часов электричка была более менее пустой, но заполнялась все быстрее и быстрее. Увидев свободный ряд слева от меня и против движения поезда, сел у окна и поставил рядом сумку. Я всегда сажусь против движения поезда.
-Так- тебя везут. А так- я еду.- говорил мне как-то давно старик сидевший напротив меня и показывающий- то на один ряд сидений, то на другой.
Я всегда занимаю одно место рядом, до отбытия от станции в надежде увидеть кого-то из знакомых и провести это время за разговорами и обсуждением.
Но вот часы над раздвижными дверями в вагон показывают 18.18, я понимаю, что никого из знакомых я не встречу. Убираю рюкзак, кладу его на колени, и прижимаюсь головой к резиновой раме окна.
На станции «Серп и молот» заходят достаточно много людей, они ругаются, они толкаются в поисках свободных мест. Я же всегда был от этого далек и по приезде электрички к платформе отходил в сторону от этой паникующей толпы, и с улыбкой смотрел на происходящее дальше.
-У вас занято? Извините, у вас занято? Я повернул голову, и не открывая глаз ответил
-Нет.
-Спасибо. И девушка, чей голос мне показался приятным, села рядом.
Я снова повернул голову, чтобы ее увидеть.
Ее серое пальто, ее туфли, ее сережки. Это была она.
У нее были светлые распущенные волосы, слипающиеся на кончиках от дождя на станции. Ее руки были нежны, ни одной царапины или трещины, и только одно кольцо на большом пальце левой руки.
Она достала из своей сумки томик Маркеса. Открыла его и убрав лист закладки на странице 65 и продолжила читать.
«Однажды ночью, когда Ребека уже излечилась от дурной привычки есть землю и ей позволили спать в общей детской»
Ее уши были гладкими и розовыми от холодного ветра обжигающего кожу лица. Я смотрел на него, она смотрела в книгу. Люди сидящие напротив, смотрели как я смотрю на нее. Ей по моему мнению было около 20. Идеальный возраст, чтобы стать счастливыми, это тоже по моему мнению. Она перевернула страницу.
«Дети и взрослые с наслаждением сбрасывали вкусных петушков бессонницы, хрупких розовых рыбок бессонницы и нежных желтых коньков бессонницы, и так вышло, что зарю понедельника все население встретило, забыв о сне.»
Прошло, около двадцати минут, я так и не смог сказать ни слова, только смотрел на ее ресницы и ее бегающие по листам «Ста лет» глаза. Я читал с ней. Я жил с ней. Я дышал с ней.
Электричка подъезжала к станции «Железнодорожная». Она быстро убрала книгу, встала и пошла в тамбур. Электричка остановилась на станции. Двери с шумом открылись. Она тихо вышла.
Ее серое пальто, ее туфли, ее сережки. Это была она.
Это была, та которую я люблю. Люблю. Люблю. Люблю. Ее кольцо на большом левой руки. Ее небольшие сережки. Ее гладкие и розовые уши.
«Дон Аполинар Москоте, его супруга и шесть их дочерей, конечно, значились в списках.»
Свидетельство о публикации №116110209202