Царевна-лягушка

 ЦАРЕВНА-ЛЯГУШКА

                В тридевятом государстве
                Старый пень сидел на царстве;
                Трех имел он сыновей –
                Царских, стало быть, кровей.
                Три здоровенных мужика,
                Не женатые пока.
                Ждали царского указу,
                Чтоб из пешек в дамки сразу;
                Хоть и хотели, но молчали,
                Заранее поскольку знали:
                Покуда тятька не велит,
                И птица в небо не взлетит.
                Иван-царевич младшим был,
                Не гений, но и не дебил;
                От дола глаз не поднимая,
                В базары тятеньки вникая,
                Царевич с братьями стоял –
                Слушал тятьку и молчал.
                Царь сыновьям своим глаголет:
                «Не намерен тятькой боле
                Землю грешную топтать;
                Дедушкой желаю стать!
                А это значит, что пора
                Вам ноги делать со двора
                И искать себе невест.
                Берите луки – и окрест
                Всяк из вас пущай пульнет,
                И тамо, где стрела падет,
                Вы на этом самом месте
                Себе и сватайте невесту».
                Тугие луки братья взяли,
                Спина к спине по кругу встали;
                Тетива пропела звонко,
                И стрелы унеслись к девчонкам –
                Пока не ведомо к каким,
                Отыщут стрелы – поглядим.
                Старшой, имея уговор,
                Бил стрелой в боярский двор
                И едва не лопухнлся,
                Лишь чудом он не промахнулся;
                Да дочь боярска не дремала,
                Стрелу заветну поджидала –
                И пролетающую стрелку
Сбила девица тарелкой.
Средний бил в купецкий дом
С красным вырезным крыльцом,
Дочь купца на ём стояла –
Стрела к ногам её упала.
Младшой шарахнул в облака,
Стрела умчалась в далека –
И в болоте та стрела
На кочке цель свою нашла.
Делать нечего – Ванюха,
Взявши хлебушка краюху,
С отцом и братьями простился
И на поиски пустился
Позора, гибели аль славы
В полях, горах али в дубравах.
День прошёл, проходит два,
Ноги от голода едва
Иван свои переставляет.
И третий день уж догорает,
Когда глазам своим не веря
Ваня зрит свою потерю –
Встал волос дыбом на макушке –
На кочке в лапах у лягушки
Его, Ванюшина, стрела! –
«Ёлы-палы, во дела!» –
Решил Иван стрелу оставить,
Домой другую предоставить;
Повернул он лыжи вспять
И слышит за спиной: «Стоять!
Я тут жду его, как дура!
Вот мужицкая натура –
Ни здрасьте вам, ни до свиданья!
Царевич! где твоё сознанье?
Сказано, не выбирать.
Что нашёл, обязан взять.
Так что, милый мой Иван,
Держи пошире свой карман –
Отнесёшь меня домой
И буду я тебе женой.
Да не боися, буду верной
И во всех делах примерной;
Штопать, гладить, вышивать,
Портянки потные стирать…
Ну и прочие дела,
Что природа нам дала,
Исполню я не как-нибудь!
Ну, давай Ванюша в путь!»
                ---------------
В растерянности, сам не свой,
Иван отправился домой.
К отцу явился, показал –
Царь до обеда хохотал,
А братишки так смеялись,
Что от смеха обоссались.
Молвит батя, сев на трон:
«Слово царское – закон!
Знать, судьба тебе Ванюха
В жёны взять себе лягуху.
Ты, сынок, не обессудь –
Лягушке верным мужем будь».
                ----------------
Едва лишь свадьбу отыграли,
К трону сыновей призвали.
Молвит царь: «Хотим мы знать,
Чего от молодушек ждать.
Вопрос имеем для науки –
Растут у них откуда руки?
И каждая к утру пущай
Испечёт мне каравай!»
Царевичи поклон отбили
Да  сполнять наказ свалили.
                -----------------
Иван в палаты воротился
И горькими слезьми залился.
Его супружница – лягуха –
Вопрошает: «Эй, Ванюха!
Ты как будто бы невесел?
Почто ты гриву-то повесил?
Али в карты проигрался?
Али с братьями подрался?»
Иван-царевич отвечает:
«Меня другое удручает:
Видно, пропил всё отец,
Хлеба просит во дворец,
А я и печь-то не умею…» –
«Горю я помочь сумею, –
Говорит лягушка Ване. – 
Ты прилёг бы на диване,
На дворе уже темнеет,
Утро вечера умнее».
Уложила мужа спать
И давай с себя сымать
Лягушечью зелёну кожу –
Картинка мерзкая до дрожи, –
С табуретки кувыркнулась
И девкой красной обернулась.
Во всей своей красе предстала
Премудрой Василисой стала.
Надела фартук, рукавицы –
И вот готова мастерица
К работе тяжкой приступить,
Чтобы мужу угодить.
Решето взяла и сита,
Муки ведёрное корыто;
Бело тесто замесила
Да в печурку заложила.
Вышел каравай что надо –
Для живота и глаз отрада:
Узоры по бокам пестрят,
Птицы по верху парят,
Над роскошными дворцами
И богатыми садами,
А по низу звери рыщут,
Знать, добычу себе ищут.
Василиса кувыркнулась,
Лягухой снова обернулась;
Шкурку на себя надела,
А тут и утречко приспело.
И с первым лучиком Ярилы
Квакуша Ваню разбудила.
На каравай царевич глянул,
Душою радостно воспрянул;
Таких хлебов он не едал,
Да что там, даже не видал!..
Как на крыльях, во дворец
Летит Ванюха, где отец,
На троне сидя, хлеба ждет.
Первым старший брат идёт:
С угольями ставит блюдо –
Рук боярской дочки чудо.
Поднос поставил средний свой
С лепёшкою полусырой.
Глянул царь и вопрошает:
«Да нешто хлеб такой бывает?
Стряпню такую, извиняюсь,
Я свиньям кинуть постесняюсь!»
Младшёго подошёл черёд:
В руки он поднос берёт,
Накрытый чистою тряпицей
(Тут главное – не торопиться!);
Иван-царевич не спеша
Скользит с подносом чуть дыша;
Плавно к трону подгребает;
Тряпицу белую скидает –
И царскому являет взору
Пышный каравай в узорах.
Царь на каравай глядит,
По бороде слюна бежит,
Гладит хлебец с умиленьем,
Слова забыв от удивленья.
Как терракотовая рать,
Остолбенела царска знать –
Видели чудес немало,
Но такого не бывало!
Царь к обеду оклемался,
С трона нехотя поднялся,
Слюни рукавом прибрал –
И тут же сыновьям издал
Новый царственный указ.
Он велел на этот раз –
Не позднее, чем к утру
Соткут невестки по ковру
Из шёлка, злата, серебра,
Ну и прочего добра.
Вернулись старшие домой –
Конкретный женам мордобой
Устроили за свой позор
И за батюшкин укор
Да наказали: ночь не спать,
А к утру ковры соткать.
Вся дворня и родня слетелась,
И работа завертелась.
Домой вернулся наш Ванюшка,
Где ждала его лягушка,
И снова сопли распустил:
Мол, богатырских нету сил,
Гнет к земле его кручина…
«Скажи, на милость, в чём причина?» –
Лягуха вопрошает мужа. –
«Ковёр к утру батяне нужен», –

Жене ответствует Иван.
«Ложись-ка, милый, на диван
И не тужи, касатик мой!
Смогём, и это не впервой», –
Лягушка мужу говорит.
Смотрит: Ваня уже спит –
Лягушачью сняв поддевку,
Обернулась снова девкой.
Злато, серебро, шелка…
Туда сюда снуёт рука,
Челнок летает: вот цветок…
Ещё разок – и уголок
Пестрит невиданным узором,
Птиц косяк над косогором;
Потом иглой в ковёр кольнула –
И в рулон его свернула.
Грохнулась об пол макушкой –
И девица опять  лягушка.
Проснулся Ванька, взял ковёр
И во дворец его попёр.
В приёмной зале возле трона
Три ковра лежат в рулонах.
Царь на сыновей глядит
И старшому говорит:
«А покажи-ка свой ковёр,
Шитый золотом узор!» –
Старший мигом развернул,
Отец досадливо махнул:
«Повелеваю, это вот
Постелите у ворот».
Средний бьёт отцу поклон,
Развернувши свой рулон.
Царь сочувственно проник:
«То ковёр аль половик?
А впрочем разницы тут несть,
На конюшню его снесть».
Иван отбил отцу поклон
И раскинул свой рулон –
Царь в красотах искушённый
Сидел на троне оглушённый.
Но к обеду оклемался
И снова к сыновьям придрался:
Вот что я хочу узнать,
А умеют ли плясать
Жёны ваши краковяк,
Канкан, мазурку аль трепак,
А потому повелеваю
И лично лицезреть желаю
Жёнок ваших по утру
Я на завтрашнем пиру!»
Идет Иван да размышляет
И сопли на кулак мотает:
«Блин, с лягухой на пиру
Точно от стыда помру!»
Домой вернулся носом к долу,
Руки тащатся по полу.
Супруга кинулась встречать:
«Иван-царевич, что опять?
О чём просил на этот раз
Твой папа, старый дикобраз?» –
«На пир приказано явиться,
Чтобы в плясках отличиться, –
Прохныкал жалобно Иван. –
Трепак мазурка и канкан». –
«Не горюй, ложись скорее.
Утро вечера мудрее!»
Квакуша молвит по утру:
«Езжай, царевич, ко двору,
Я за тобой прибуду следом,
В аккурат перед обедом.
Когда услышишь стук да гром,
Скажешь: "Гости, всё путём!
Просто, это в коробчонке
Спешит к обеду лягушонка…"»

Заходит утром Ваня в зал –
И насмешек целый шквал
Разом Ваню охватил,
Как добычу крокодил:
«Иван-царевич, ах, простите,
Вы с супругой вместе спите?
Чем лягушка губы красит?
С декольте ли носит платья?
А туфельки её, к примеру,
Не тридцать пятого размеру?
В каком она сейчас кармане?
Скажите честно, без обману –
В правом, в левом, не томите.
Доставайте, покажите…
Пусть поквакает чуток
Её лягушечий роток».

Великий вдруг раздался гром;
Затряслося всё кругом.
Пока царевич рот раскрыл,
Гостей из зала след простыл;
Стал Иванушка их звать:
«Куда вы делись, вашу мать,
Не ссыте, дамы-господа!
И пожалуйте сюда –
Этот гром от коробчонки,
В нутрях которой лягушонка
На танцульки к нам спешит;
Вот земелька и дрожит».
И полезли со щелей –
Из-под стола, из-под дверей,
Из любых возможных дыр –
Приглашённые на пир.
Царь под троном схоронился
И вылезти оттуда тщился.
Гости кинулись к окошкам,
Видят: едет по дорожке
В пуху и перьях кавалькада
В окружье конного отряда,
У крыльца карета встала.
Распахнулись покрывала –
И явилась из кареты
Красавица – мечта поэтов.
Все, конечно, удивились,
А дамы чуть не удавились,
Потому как на красотке
Из-за границы явно шмотки.
Гостья лебедем плывёт,
Ваньку за руку берёт,
Садятся за столы дубовы –
И закипает праздник снова.
Все остальные тож садятся
И жрут – ну, в общем, веселятся.
Василиса хлебанет,
Остаточки в рукав сольёт;
Лебёдку белу забодав,
Сложила косточки в рукав.
Жены братьев, видя это,
Но не разгадав секрета,
В рукава по полной льют,
И всё подряд туда гребут.
Оркестр музыку лабает,
Гостев на танцы приглашает.
Василиса и супруг
Вышли первыми на круг;
Махнула девка рукавом –
Стало озеро кругом,
А когда вторым махнула –
Стая лебедей вспорхнула,
Перестала танцевать –
И исчезло всё опять,
Ни воды, ни лебедей
К огорчению гостей.

В круг выходят жёны братьев –
Под завязку хавки в платьях, –
И давай махать руками…
Что случилося с гостями –
Один – в икре, другой – в салате,
Кто-то – в каше, тот – в томате
И с картохою во рту –
Словил, как муху на лету.
Царю так вовсе в левый глазик
Прилетел с костями тазик;
Он, сердешный, осерчал
И пинками снох прогнал –
К радости своих сынов,
Ваньки старших братанов.

Пока же девок царь гонял,
Иван по тихому слинял,
Утёк по быстрому, чтоб в печь
Бросить шкурку да и сжечь.
Уж больно парню не хотелось
В постель с лягухой снова лечь.

Царевич тешился мечтой,
Как он с женою молодой
До утра в своём алькове
Предаваются любови;
Но случился с ним облом –
Воротились они в дом:
Василиса шкурку ищет,
Как пылесос, по дому рыщет –
И постепенно понимает,
Что время зря она теряет.
На Ваню жалобно глядит
И сквозь слёзы говорит:      
«Поторопился ты, мудак,
И теперь поступим так:
Чтобы вновь меня сыскать,
Две пары должен истаскать
Железных кованых сапог
И чугунный съесть пирог,
Нет, пирогов должно быть три.
Ты, Ваня, сопли-то утри,
За тридевятыми морями
И тридевятыми землями
В тридесятом государстве
Найдёшь меня в подземном царстве
У бессмертного Кощея
Найдёшь хомут себе на шею!» –
В лебедицу превратилась,
Шмыг в окно – и испарилась.

Сказку сказывают скоро,
Да дела идут неспоро.
И куролесит наш Ванюха
В поисках своей лягухи:
Весь оброс, как дед Мазай,
Уже последний каравай
Доедает он железный,
Худой, как велик, стал болезный,
Две пары кованых сапог
Он в пути не уберёг –
В пыль, словно лапти, истоптал,
Пока кругами нарезал.
Старика в пути он встретил,
Обнял, расцеловал, приветил,
Здоровья деду пожелал,
Между делом рассказал,
Вдобавок – показал на пальцах,
Как стал бродягой и скитальцем.
Дедок Ванюше попенял:
«Не ты же шкурку надевал,
Так не табе её сымать!
Теперь крутись, едрёна мать!
Дочь бессмертного Кощея,
Прощелыги и злодея.
Тайком однажды покурила,
Чем тятьку шибко прогневила:
Дочь Кощей заколдовал
И в болота жить сослал.
А чтоб подумала малёхо,
Три года сроку намотал.
Ну, да что с глухого спросишь…
Сгорело, если не воротишь…
Вот табе презент, милок,
Шерсти от меня клубок.
Он покатится куды,
Значит, и табе туды».
Иван дедка благодарит
И за клубочком вслед спешит.
Шёл день и ночь, за ним везде
По суше шёл и по воде.
Пёр, как экспресс, без остановки
И сапоги железной ковки
До основания истёр –
И пришёл в дремучий бор.
Бор был действительно дремучий,
Середь стволов его могучих
Стал Ванька мелкого размеру,
Как клоп, допустим, для примеру.
Вслед за клубком пока мотался,
Иван слегка проголодался –
Съел три чугунных каравая,
А силы только убывают.
Вдруг видит: сладкий шашлычок
Прилёг под ёлкой на бочок –
Это косолапый спит
И вызывающе храпит.
Достаёт царевич лук,
Стрел калёных целый пук.
Пока рядился, чуть шумнул
Да медведя-то вспугнул.
Косолапый встрепенулся
Мордой к Ване повернулся
И говорит: «Иван, послушай,
Понимаю – хочешь кушать;
Тебе перечить я посмел, 
Лишь потому что не созрел
И в пищу как бы не гожусь,
Но в помощники сгожусь.
Пожалел его Ванюха,
Почесал ему за ухом,
По морде нежно постучал
И лук со стрелами убрал.

Вышел в чисто поле, глядь:
До облаков рукой подать;
А под теми облаками,
Махая пестрыми крылами,
Будоража аппетит,
Жирный селезень летит.
Царевич снова лук срывает,
Стрелу на тетиву сажает,
А селезень по-человечьи
Иванушке толкает речи:
Мол, молод я, туда-сюда,
Ну, какая я еда?!
Но в пруду или в полете
Я помощник хоть куда.
Ванька слюни проглотил,
Своё оружие сложил
И дальше путь продолжил свой,
Хоть и голодный, но не злой.
Сделал шаг, другой – глядит:
Зайка по полю бежит.
«Убью косого и поем,
А то подохну щас совсем», –
Молча думает наш друг,
Тугой натягивая лук
И… очередной облом –
Человечьим языком
С ним косой заговорил:
«Ты бы зайку не стрелил,
Я хоть не мишка и не гусь,
Статься может, пригожусь».
Иван зубами поскрипел
И зайку тоже пожалел.

Жестоким голодом гонимый
Царевич шёл неутомимо…
Он к морю синему выходит,
А на берегу находит
Рыбину ещё живую
И вот что главное – большую!
«Ну, теперь-то я нажрусь
И костьми не подавлюсь», –
Рассуждает Ваня вслух.
«К просьбе не останься глух,
Сжалься и не ешь меня,
В море ждёт меня родня», –
Ивану рыба говорит
И не мигая так глядит.
Царевич добрый малый был –
Он рыбу в море отпустил:
Знать, что он семью разрушит,
Было выше его сил.

Клубочек катится вперед,
Ваню за собой ведёт…
И привёл его к избушке,
Что стояла на опушке
На курьих ножках, как на сваях,
И крутилась как живая.
Царевич принял грозный вид
И избушке говорит:
«А ну, ко мне поворотись
Да на колени опустись!»
В его слова избушка вникла,
Коленями к земле приникла;
Зашёл царевич наш в избушку,
Там видит старенькую клюшку –
Лежит старуха на печи,
В сметане мочит калачи,
Целиком кладет их в рот
И вроде даже не жуёт.
Увидала гостя бабка,
Шмыгнула мухою на лавку,
Утёрла рот и говорит:
«Ну, че припёрси, паразит?
Зачем пожаловал сюды?
За бедой аль от беды?
Касатик, правду мне глаголь!» –
Царевич говорит: «Изволь,
Но сначала накорми,
В баньке вымой, напои –
Тогда уже поговорим».
«Ладно, ладно, пилигрим,
Начитался сказок, видно.
Считай, что бабке уже стыдно…
Не каждый день, да что там – год,
Сюды кого-то занесёт.
Вот и попутала рамсы…
Сымай покудова трусы…»
Бабуля баньку истопила,
Ваню начисто помыла,
Покормила на убой
И спать положила с собой.
Лёжа на печи, Ванюха
Подробно рассказал старухе,
Как своим невоздержаньем
Сам себя обрёк скитаньям.
На что бабуля отвечает:
«Да уж! хуже не бывает…
Задал ты себе задачку –
Из Кощеевой заначки
Жену извлечь на божий свет.
Трудно будет, спору нет.
Засранца не убить мечом,
Не взять стрелою и копьём,
Но, ежели иглу добудешь,
Как муху, мы его пришьём!

В лесу дремучем дуб стоит,
На том дубу ларец висит,
В ём по принципу матрёшки
Заяц серенький сидит,
В зайке утка хоронится,
В утке яичко хранится –
И вот в этом-то яйце,
У иголки на конце,
Его, Кощеевый конец, –
Сломишь – и ему ****ец!»

Маршрут подробно обсудив,
Душистого чайку испив,
Иван с бабулею простился
И дуб разыскивать пустился.

Долго, коротко ли шёл –
И, как ни странно, но нашёл!
Была картинка ещё та –
Поражала высота,
В облаках вершина скрыта,
А корни на сто вёрст зарыты;
Под облаками на цепях
Ларец болтался на ветвях.
Иван задумался: «Ну вот,
Око видит, зуб неймёт.
Подняться вверх не хватит сил,
Пилить – так нету таких пил…
Был бы рядом косолапый,
Он бы одною левой лапой
Дубок, наверно, заломал…»
«Царевич, ты меня позвал
И вот я здесь – и обещаю:
За тебя я всех сломаю! –
Медведь Ивану говорит. –
К примеру, видишь дуб стоит;
Считай, что этот дуб стоял…» –
И, как тростник, его сломал.
Ларчик с высоты свалился
И, словно глиняный, разбился.
Косой, веками там сидевший,
От свободы обалдевший,
Тут же кинулся бежать,
Стрелою на хрен не догнать.
Мчался гад что было духу!
«Где мой знакомец лопоухий?» –
Вспомнил серого Иван.
«Вот он я! Но пасаран!» –
По-испански зайка крикнул,
Лихо по-индейски гикнул,
Собрата своего догнал
И пополам его порвал.
Из зайца уточка вспорхнула
И в поднебесье сиганула –
Как перехватчик, ей навстречу
Селезень; в короткой сече
Ласты склеила утица,
Уронив яйцо в водицу
Моря синего – и бах! –
Яйцо у рыбины в зубах,
К берегу она плывёт,
Яичко Ване отдаёт.
То-то радости у Вани –
Кощея смерть в его кармане.
И он уже не торопясь,
Как говорится, помолясь,
Берет иголку в обе руки –
И на две половинки хрясь!
Кощей Бессмертный – с копыток
И превратился в порошок,
Который в море тут же смыло.
Веселье сразу наступило:
Все танцуют и поют,
Герою руку крепко жмут,
Орден вешают на шею
За истребление злодея.
От счастья Ваня пьян без бражки,
Берёт он лучшую коняжку
И со спасённою женой,
Красивой девкой молодой,
Аллюром поскакал в обратку,
Спеша в немятую кроватку…
«Коль сумел меня сыскать,
Обещаю верной стать!» –
В пути жена ему сказала
И слово, говорят, сдержала.

История случилась эта
Где-то в середине лета,
Потому как на морозе
Лягухи спят в анабиозе.

           ---------------------
           ---------------------