Было так, что уехать нельзя ни на чем,

***
Было так, что уехать нельзя ни на чем,
и к тому же винить меня не было в чем.
Надо было бежать, но все время опять
начинали подошвы к земле прирастать —
и, сухую вздымая колесами пыль,
на меня устремился автомобиль,
и от страха себе я не ведал цены
 и упал в коридор коммунальной длины.
И вспугнул я в келейках с окном пополам
тех людей, что и так прирастают к углам.
Дальше было совсем непонятное вдруг:
стул упал и повис над порогом каблук,
а за дверью защелкнул собачку курок
и живые глаза посмотрели в «глазок».
Но и этот меняется вскорости вид:
на предплечье, которое жжет и болит,
и душа обрывается где-то внутри —
кто-то шепчет с огнем: говори, говори!
И готово коснуться предательство уст,
но спасает не совесть — сиреневый куст.
Он взрывается вдруг у меня на глазах,
и, откинут волною, лежу на песках,
и Тимур потрясенный на белом коне
направляет войска Заревшата ко мне.
Вот уж кони к рубашке моей подошли,
рядом вымерший город открылся в пыли,
 и не выдохнуть мне, глубоко не вдохнуть —
лезет первый разведчик с арканом на грудь.
Тут случается нечто, точнее же пот
затмевает глаза и смотреть не дает,
только чувствовать я, только слышать могу -
кто-то взял и былинкой уткнулся в щеку.
Руку я протянул, и раздался тотчас
 смех любимой и вместе с любимой угас
возле Тира, а я дотянуться не смог,
И уже запылал в отдаленье восток,
обжигая края, как гончар в очаге
мягкой глины кусок у меня на руке.