в л. шелкопряд

последний раз я говорил тебе привет 
год назад, застыв коридором,
и вперив взгляд в потускневший паркет, 
а теперь по следу иду, собирая
из опадающих листьев макет
новых своих жизненных бед. 
без купюр, облаком воздух пленив, 
валюсь ливнем и градом, 
стихом и торнадо, 
замыкаясь в чьём-то чужом сердце
призрачным кладом,
полный награды за острова
радости в руках прохожих и добрых,
за забором минут скорбных, 
томительных ожиданием   
каждой следующей ночи,
всё вокруг выжигая,
даже твои зелёного очи.   

я видел, как птицы 
всё куда-то летали, 
туда и обратно,
но нам не сказали,
оставив землёй
под зубодробительный phonk 
разрывать сцену,
выталкивая толпы обезумевшей 
тромб. и с каждого бархана, 
прямо из под земли 
вставал человек,
он был призраком ветх 
и сквозь ветви стремился куда-то
наверх. в схватке сойдясь
с каждым чудищем нового дня, 
дуло будто всегда у нас у виска,
посмотри, это же адреналина страна,
на стыке гедонизма и аскетизма
ходят куражится в ризах,

ризомой полны, в каждой стране, 
как вирус, проникая не с визой, 
черви и шелкопряды
на чреве матери сырой земли,
за пределами разума,
что в пространство ложится 
костьми, став носителем 
ангедонии, и армии мира 
сошлись в стремлении быть
в болотах и степях зажатыми
любовными вепрями, заполнив всё 
ненужными тратами на гладь рук,
поцелуи и внутренний стук, 
и рос новый мир
сквозь человеческий труп,
мимо седин, ожившей сардиной
из банки в цветник новых низин,

полный распущенных лоз и хрустальных 
долин, в омут из грёз и старых
Ренессанса картин, под пение лун
и распутных монахов,
в старом обряде горели лампады 
новых глаз демонов рока,
тех, что ютятся в королевских притонах,
и ты неспешно зависнешь над троном,
верёвкой и скобой,
став деревом скорби,
мы снова всех вокруг созидаем
и строим,
разрывая все привычные связи и стропы.