Ура! Завтра, на хлопок!

Ура, завтра на хлопок!

В руках тяжелые сумки, а надо достать ключи: опять набралась полные руки. Чьёрт побери. Нет, женщина пустая домой не придет, ну никак. Это не свойственно ее природе.  Она тащит и тащит…. Что надо, что не надо – все в хозяйстве пригодится, ответит она, если спросить: на кой ляд, ты это все принесла. А что окажется с прошествием времени ненужным она с радостью подарит, то есть с радостью избавится и доставит радость другому, на ее взгляд, своим щедрым жестом. Не подумайте, что я это все о себе. Нет, конечно. Это я в целом, так сказать. Я лично женщина расчетливая, хотя когда деньги в руках об этом порой забывается. Но, не будем об этом: я вам хочу рассказать совсем о другом. Завтра я еду на хлопок. А это месяц вдали от цивилизации и комфорта. Естественно, данные обстоятельства, сами понимаете, требуют особой подготовки: то да се приобрести, прикупить, как ни как срок: непредсказуемости и неопределенности намечается впереди – продолжительный.
Пока копаюсь в глубинах карманов, слышу за дверью скулеж. Это мой, пинчер Манюня меня у двери встречает. Пинчер, конечно, громко сказано, потому как окрас у нее белый с несколькими мелкими черными и коричневыми пятнами. Правда, шерстка гладкая короткая, круглые глазки на выкате, длинные тонкие ножки, ушки типичные: большие и стоячие, ну и миниатюрность само собой  на некоторое присутствие породы указывают. Что интересно, щенки ею рожденные (от дворян, в смысле - дворняжек) все, как один появлялись на свет пинчерами и, даже бывало, с короткими хвостами, что в природе бывает редко и подтверждает, как это ни абсурдно, чистоту породы. А породой ее наградил папа, насколько мне стало известно, а мама была белой – болонкой.
Попала она ко мне случайно и крохой. Возвращаясь как-то с работы, я у подъезда обнаружила ее – чистенькую и по всему домашнюю. Беленький, свободно разместившийся позже на моей ладони, собачий детеныш хотел спать, но не мог, видимо, найти места в не знакомой обстановке, где бы можно было преклонить голову. Он сидел, но глазки закрывались, и головка падала, от чего он просыпался, а затем опять клевал носиком. Я не смогла пройти мимо и потащила его домой. Щенок оказался больным: темно зеленый понос с белой пеной заставил его бегать из угла в угол, а меня – подтирать. Что было делать, принялась лечить: отварила рисовый отвар и через шприц заставила выпить. Через час покормила кашкой рисовой с молоком и дала таблетку фуразолидона (классное средство от поноса). После чего он уснул на матрасике брошенным специально для него.
Утром меня разбудил прыгающий по мне беленький шарик, лижущий руки и даже норовящий – лицо. Луж на полу не было и я, подхватив его, побежала на улицу. На улице он не отходил от меня ни на шаг. Хвостик как у поросенка закрученный спиралькой мелко дрожал, а он смотрел вокруг с опаской, но в туалет сходил. На редкость оказался чистоплотной собакой и вообще культурной до удивления. Этакая собачья интеллигенция, на морде которой порой читалось «боже мой, куда я попала» или «с кем приходится жить». Умела настоять на своем и демонстративно показать кто в доме главный. За ласковость и преданную любовь ко мне я ей прощала все. Сама не ангел.
Назвала я ее Манюней в том смысле что маленькая, малюсенькая. И как-то совсем упустила, что тетю Машу-соседку муж, тоже завет Манюней, который мне как-то высказал, что собак человеческими именами называть нельзя. На что я растерялась и не нашлась чем ответить – несколько позже сообразила: а как же коты Васьки, коровы Машки или козы Нюрки, Зинки….  Да бог с ним, я как-то на него не в обиде. Вот Манюнька поняла наш разговор превратно, это, да. Завидев его потом, кидалась каждый раз и кусала. Забавная была картина: Манюня несется как умалишенная и грозно рычащая, забегает  сзади и кусает его, а, взрослея почему-то всех мужчин, и за чтобы такая не любовь. Может быть, ее раздражали мужские брюки или их самодовольная поступь? Кто знает? Что творилось в маленькой собачьей головке? Факт: неслась и кусала, не то чтобы кусала, а прихватывала или прищипывала за то место над туфлями, где пучок жилочек к пятке тянется: посмотрите у себя, потрогайте, и вы поймете, каково кусаемым было. Мужчины естественно всем корпусом разворачивались, а она опять забегала сзади и опять кусала, да так быстро, что поймать ее было невозможно и даже пнуть, хотя кусаемые пытались. И меня она, войдя в раж, не слушала, пока я не говорила: «все я пошла» и начинала удаляться. Только это мою собачку отрезвляло, и она меня стремглав догоняла, сделав еще пару укусов.
Я же совсем не об этом хотела рассказать, извините, опять повело в сторону. И что за манера постоянно отвлекаться на всякую ерунду. Так вот о хлопке, то есть поездке на хлопок: раз моя собака не представляла свою жизнь без меня, приходилось, ее брать с собой. Я так и заявила своим отправленцам: без собаки не поеду. На что те согласились почему-то с радостью. Хлопок для республики гражданкой, которой я являюсь – национальная гордость. И здесь его называют не иначе как белое золото. Хлопок это сырье для производства разнообразнейших тканей, ниток, медицинской и бытовой ваты, масла и прочей необходимой для человеческой жизни продукции. Сбор хлопка начинается в сентябре и до осадков его надо собрать, потому как качество мокрого сырца значительно ниже сухого. От того государство кидает на сбор хлопка все силы: массово вывозятся из городов на помощь селянам рабочие, служащие, студенты и даже школьники старших классов. За два месяца общенародными усилиями удается собрать урожай хлопка до нескольких миллионов тонн.
Не буду вас утомлять излишними подробностями сборов и нудной ездой, хотя ехать в автобусе Манюне понравилось и в дальнейшем, мне приходилось вблизи транспорта брать ее на руки, так как она юркала в открытые двери машин и пряталась под сидение.
К новому месту работы мы добирались часа два за это время Манюнька успела поспать, а с пробуждением бросала на меня нетерпеливые взгляды, будто спрашивала, когда же мы будем есть колбаску, которая как она знала, лежит в нашей сумке. Но, с колбаской пришлось обождать: приехали мы и занялись собственным размещением. А разместили нас в школе. Женщин в спортзале, так как представительниц этого пола в нашей организации было значительное большинство из-за специфики труда, а мужчинам хватило класса. Я расположила свою раскладушку у входа, чтобы моей Манюне было без проблем выбегать на улицу, не беспокоя других женщин. Ответственные немного поворчали, что в расположении их ведомства появилось животное, но вскоре ее полюбили все, так как не полюбить это прелестное создание было невозможно. Да, люди, исподволь осознают, что они собакам не чужие: это заметно.
После не долгих хозяйственных манипуляций пришло время подкрепиться и, женщины группируясь, принялись обедать. Мы с Манюнькой решили выйти на улицу, вежливо отказавшись на предложения присоединиться к общему столу звавших нас к себе женщин. Признаюсь честно, я несколько боялась принимать приглашение: я не знала, как себя поведет моя (хотя и воспитанная) собака за общим столом, да и колбасы у нас было мало, а там пришлось бы, как принято, делиться, а это мне, Манюнька, я думаю, не простила бы. Поэтому, во дворе подальше от любопытных взглядов, на не примятую еще шелковую травку я бросила свою походную куртку, и мы пригреваемые теплым осенним солнцем расположились в собственное удовольствие. Я достала взятое из дома съестное, что берется обычно в поход: отваренную картошку, яйца, колбаску, хлеб и помидорки, огурчики, лук, из которых я нарезала салатик, и мы принялись за еду. Манюнька естественно налегала на колбасу и яйца, а я – на салат с картошкой. После обеда всем раздали фартуки – обработанные по периметру бельевым швом куски ткани размером метр на метр где-то и длинными лямками. Если эти лямки связать вместе, то получалось подобие большой сумки.
Утром следующего дня нам предстояло выйти на сбор хлопка. За нами приехали две большие бортовые машины и мужчины, хочу отметить удовольствие, с которым они помогали нам, женщинам взобраться в кузов, быстро погрузили нас, и мы поехали. Я держала Манюньку на руках, чтобы ее ненароком не затоптали. Дорога, по которой пришлось ехать, была грунтовая с выбоинами и колдобинами, поэтому машину изрядно бросало из стороны в сторону, и мы при каждом толчке дружно вскрикивали и смеялись. Веселым было начало рабочего дня. По приезду мы попали в руки арендатора, то есть хозяина поля.
После развала Союза колхозы распустили и землю раздали арендаторам, которые платили государству аренду собранным сырьем, а излишки оставшиеся после того доставались хозяину. Он, деловито наставляя, расставил нас по грядкам и мы, надев фартуки, принялись собирать хлопок. Если кто не знает, что это такое объясню: на грядках растут кусты хлопчатника, где на ветках находятся открытые коробочки, заполненные белой ватой эту самую вату и надо собирать. То есть сгибаешься пополам и вперед: ноги шагают, а руки быстро, очень быстро выбирают вату и в фартук складывают.
Нуднейшее занятие скажу вам. Но что поделаешь, работа есть работа, к тому же норма, как дамоклов меч над головой и выполнение ее обязательно. Одно приятно воздух свежий да солнце теплое, ласковое и куда не глянь зелёно-белые поля да деревья подернутые золотом.
Поделюсь с вами своими наблюдениями: вдруг пригодится. Хлопок поутру надо усиленно собирать пока он вес имеет от намочившей его росы, а после обеда, когда солнце его высушит это не имеющий веса пушок. Поэтому налегаем и пашем в поте лица. Я до обеда собирала 40 кг и после обеда 20 в итоге 60 – это норма. После обеда совсем не хочется работать: во-первых, сытый, во-вторых, жарко, в-третьих, хлопок легок до невозможности. Но, были и передовики, которые собирали по 80 и 100 килограмм  и которых ставили в пример нам простым трудягам. Местные сборщики, даже дети лет десяти вообще умудряются собирать 200 и больше. М-да.
За собранный хлопок естественно платили деньги, за вычетом стоимости питания. На питание уходило где-то 25-30 кг. хлопка. Утром давали хлеб, масло сливочное кружок и сладкий чай. В обед суп с мясом и хлеб, тоже самое на ужин. Супы варили на костре разнообразные и довольно вкусные. Деньги выдавали за каждую прошедшую пятидневку. Приятное дело получать зарплату. Радость на душе от того хотя и копейки получались. Хлопок из-за легкости стоит не дорого. Но, отхватив причитающееся все бежали в магазин купить какую нибудь вкусняшку себе, а мне еще и собаке.
Манюне-то только колбасу подавай – любила она ее до самозабвения. Да, забыла, была у нее еще одна странная для собаки привязанность: она любила морковку. Вы не поверите, стоило мне ударить ножом об разделочную доску (шинкуя морковь – на что-то другое она не реагировала) то Манюнька появлялась тут как тут. Она усаживалась у моих ног и вожделенно взирала на меня, перебирая от нетерпения ножками. Если я не обращала на нее внимания, то она начинала прыгать (как можно выше) и в полете дрыгала своими тонюсенькими ножками  – чисто балерина в танце белого лебедя из балета «Лебединое озеро» в прыжке Баттю. На хлопке понятно с морковкой была напряженка, так как мы сами еду не варили и Манюньке приходилось обходиться тем, что я покупала себе. А себе я покупала на утро молоко свежее, а на вечер катык (кислое молоко) приносимые местными молочницами. Там на вольных полях знатное молоко давали коровы, нечета нашим городским. Да и вечерами, стоило получить деньги, к нам в расположение собирались местные торговки. Они приносили с собой самсу, вареную кукурузу, арбузы, дыни или, что мы с Манюнькой ели с удовольствием, хасыб – самодельная колбаска из легкого и риса. Жирненькая и тающая во рту вкуснятина, которую приносили горячую – с пылу с жару.
Обед на поле тоже примечателен. Его ждешь как манну небесную. Крик «обед» для хлопкороба имеет колоссальнейшее значение: значительно глобальнее, чем само понятие данного слова. Это не только прием пищи, это законный в течение часа отдых. Привозили еду на прицепленном к трактору прицепе в больших термосах и раздавали с него же. Выстояв очередь и получив положенный черпак варева, все спешили к расстеленным загодя фартукам: достарханам. Манюнька и здесь приобрела быстро поклонников, которые бросали ей не съедаемые кусочки мяса. Она игнорировала свою тарелочку, наполненную мной из своей, ложилась на место повыше – типа холмик, где принималась усиленно чесаться или неожиданно вскакивать (ловкий собачий маневр для привлечения внимания – примечание автора), а то и прохаживалась, как будто, не глядя, мимо расположившихся группками едоков. Один парнишка, облаиваемый как и все Манюнькой, но не кусаемый: ходил он в кирзовых  сапогах с загнутым голенищем, давая ей мяско, сказал: «На, красотка, не подумай, что задабриваю: нравишься ты мне». Чем вызвал всеобщий хохот и Манюнькино снисхождение: она перестала на него кидаться и даже виляла, завидев, хвостом. После супа пили долго чай. Чай ставили в огромном самоваре заранее, назначенные для этого люди. За чаепитием следовал отдых с возлежанием и легкой дремотой или не затрагивающей сложных тем беседой. 
Как и любой труд, труд хлопкороба тяжел: тяжел сам сбор, а как тяжко нести собранный и утрамбованный в завязанный из фартуков тюк весом 15 или 20 кг. по неровным грядкам и черте куда – на херман: где стоит прицеп, куда вываливали хлопок, предварительно взвесив и записав соответственно на свой номер вес, а затем назад и все по новой: согнувшись – вперед. С меньшим весом ходить было не выгодно: на ходьбу бы уходило много бесценного времени.
Несмотря на трудности, мне нравилось собирать хлопок. Норма у меня была потолком и я, рассчитывая силы, потихоньку работала с минутными перерывами на отдых; стоило устать: ложилась на собранный хлопок и смотрела в синеву неба глубокую-глубокую, как бескрайнее море; на пролетевшую надо мной легкую зеленоглазую стрекозку или пеструю бабочку, а то и целый рой летающей насекомой братии. Красотень не передаваемая.
Еще момент упустила – веселость, с которой народ работал: то с одной стороны летит шутка, то с другой анекдот, то сам что-то брякнешь смешное и пошло поехало, не успеешь, оглянуться, а день-то пролетел. Пролетел и срок моей трудовой деятельности во славу отечества, и мы едем домой похудевшие, загорелые и… счастливые.