chaйki. каждый на глубине

этот звук шлёт тебе привет, 
как волнорез, 
и ты птицей стремишься вверх, 
проникая в мой нерв поцелуем. 
мы с тобой в океане уйдём, 
в белом танце кружась и танцуя; 
смотри, мимо рыб, рубцами ложимся, 
пятнами, красками
в тех томных долинах прекрасных,
в тёмных недрах волны,
я там вами потаскан, 
в ванне плескаясь
устроим тут насыпь,

что у тебя за сыпь
от моих рук
возникла в последний миг
нашей встрече, в холодной
морозильной камере воздушного
вечера, что оводом ложиться на плечи,
и каждый из нас прекрасен 
в том, что по своему изувечен,
и я вышибаюсь, мимо течения, 
в вечность, под импульсы
рвать тёмное племя,
попадая под пламя
твоих рук на моих волосах,
это погибшее время,
эра блек метала,
режим друг друга
в постели,

что бы воскреснуть
созданной нашими снами,
полными слепков,
не попав в обширные сети,
раскину тела в широкие
степи, попав в города,
где под рёбрами поселяется 
ветер, и я смотрю,
как колыбельную завывает
тетерев, и вкус твоих
терпких губ топлёного молока
остался пламенным днём,
от которого с прошлым
отходит паром,

океан отходит назад,
струится в пустые долины, 
как скат.
давай же устроим погром,
выкинем на обочину
каждый дом
и оставим всех
психовать,
окунув полный дебоша мир
в одну большую кровать,
время дробиться,
и в каждой квартире,
будто гробнице

один герой по неволе
в попытках напиться,
возомнил себя Дон Кихотом,
борясь с великаном,
как отчаянный рыцарь,
собирая крошки сердец
по крупицам,
а все смотрят
и смерть застыла на лицах,
мир на поле в кругах
крутится в бешенном ритме
юлой вереницей,
последний детства романтик
мечтами спасает
весь планеты
неудавшийся праздник.