Мейерхольд

  Мейерхольд не был приятным человеком. Он часто засиживался где-нибудь допоздна. В чужом дворе, в баре или просто в своём душе – это не имело значения. Нередко его замечали на улице друзья, которых у Мейерхольда не водилось. Конечно, были товарищи по каким-либо делам (прошлым или настоящим), но никого из них сам Мейерхольд не мог назвать близким ему человеком. С этими людьми он проводил праздники, чтобы отвязаться от родственников или просто потому что Новый год праздновать одному неприлично, из них была пара человек, с которыми ему в особо благоприятные дни было не противно находиться, но на этом его общение с людьми ограничивалось.
  Мейерхольду нередко в голову приходили самые разные мысли. Иногда он загорался своими идеями, но его увлечения не продерживались дольше двух дней. Зато периоды его воспламенения друзья считали проявлением настоящего Мейерхольда, человека, понятного им. В том, кем же является Мейерхольд в остальное время своего бытия, друзья предпочитали не разбираться, зная, что это всё равно ещё никому не удавалось. Не понятно, по какой причине люди к нему тянулись. Человек, незнакомый Холду (так называли его друзья), мог просто начать повествование о своей жизни, если Мейерхольд сидел в парке, как обычно, один. Эти истории  Мейерхольд любил, собирал и сохранял, не всегда понимая, как они достались ему, но всегда зная, что теперь эти истории принадлежат и ему.
  В этот вечер Мейерхольд сидел в баре. Он впервые был здесь. Старый, обшарпанный, но почти чистый паб казался Мейерхольду тёплым лоном матери, после того, сколько он бесцельно прошёл по городу в эту субботу. Стараясь запить постанывания усталых ног, он заказал первую порцию виски и огляделся. Почти за каждым столиком были люди, но бар казался совсем пустым. Осматривая людей, Холд остановил внимание на голове кабана, висящей над одним из столиков. Ему очень захотелось поговорить с этой головой, но в этот раз не столько слушать её историю, сколько рассказать ей о философии Канта или о личной жизни Достоевского, на крайний случай. Если честно, он сам толком и не читал ничего, о чём очень любил иногда рассказать другим людям. Что-то он читал в статьях, кусками прочёл сам, слышал мнения умных людей, а потом смешивал во единое понравившиеся ему отрывки мыслей, получая своё собственное, уникальное мнение по любому вопросу.
  Размышления о том, что бы Мейерхольд сказал голове кабана, которая уже стала для него родной, были прерваны колокольчиком, оповещавшим о новом посетителе любого, кому пришлось в этот вечер находиться в баре «Чёртова хижина», чей интерьер совсем не напоминал кладбище или клуб сатанистов.
Послышалось громкое приветливое «Ооооо!..» от некоторых столиков, за которыми, скорее всего, сидели завсегдатаи паба, и к столику у окна прошло несколько женщин. У некоторых из столиков какая-нибудь из них задерживалась и, опираясь на стол локотками или запястьями, по привычке выставляла самую свою выразительную часть тела, улыбаясь и заводя непринуждённую беседу со старыми знакомыми.
¬¬– Фу… Проститутки… – подумал вслух Холд, отплёвывая на почти чистый пол паба.
– Не проститутки, а наши девочки, – неожиданно строгий и, одновременно, добрый голос бармена заставил Мейерхольда дёрнуться и замереть, – Мы все их тут любим.
– Конечно любите, – прыснув от собственной шутки ответил Мейерхольд.
Бармен растерянно улыбнулся.
– Зря Вы так говорите, молодой человек. К Вашему сведению, в этом баре от них никто не требует их услуг. Здесь они отдыхают. Это хорошие девочки, они не по собственному желанию занялись такой торговлей, – на слове «такой» бармен сделал особое ударение и поднял брови, – я могу Вам рассказать про каждую из них, Вы убедитесь. Вот Минди…
– Спасибо, не стоит, – прервал бармена Холд, и повернулся спиной к «девочкам», не желая больше их обсуждать, – лучше повтори мне, а?
– Как скажете, – удручённо ответил бармен, уже придвигая Холду новый наполненный стакан.
Снова молча сидел Холд у барной стойки, созерцая истину на дне своего стакана. Сегодня у него не было настроения слушать истории. Тем более такие сложные для человеческой души истории, как истории проституток. Однако мысль об историях «девочек» не давала ему покоя. Он хотел бы повернуться и заговорить с одной из них, но Мейерхольд давно уже научился не поддаваться таким порывам. Эти порывы всегда делали только хуже…
Всё же, Мейерхольд не удержался.
– Так что, ты говоришь, Минди?.. – обратился он к бармену.
Тут же подлетевшая к барной стойке девушка чуть не уронила стакан Мейерхольда и начала тараторить:
– А что Минди? У нас тут новенький? Унылый какой…
– Отстань от человека, душечка, – мягким низким голосом сказала другая девушка, подошедшая, видимо, специально, чтобы забрать вертлявую подругу и усадить её на своё место.
Удручённая «душечка» тут же убралась восвояси. Она явно побаивалась свою подругу и предпочитала с ней не спорить. Подруга же держалась непринуждённо и уже собиралась тоже пойти к столику, когда Мейерхольд окликнул её.
–Постойте… – Мейерхольд и сам не знал, зачем он это сказал. Он надеялся, что эту красивую, но зарабатывающую на жизнь распутным делом женщину зовут Минди. Не зря бармен начал рассказ о нелёгкой жизни проституток именно с Минди. Это значило, что она больше других отстрадала, но меньше других жалела себя.
–Да, – ответила она, – Вы тоже это заметили.
–Что?.. – непонимающе посмотрел на неё Мейерхольд и наморщил лоб, будто пытаясь что-то вспомнить.
–Эти бутылки. Они стоят в неправильном порядке, – ответила девушка, указывая на полки за барной стойкой.
Мейерхольд посмотрел туда, куда она указывала. Бутылки стояли ровными рядами, каждая полка отведена под алкоголь каждого вида. Даже вино, казалось, стояло по возрасту.
–А вы бы их расставили по-другому? – удивлённо спросил Холд.
Его новая знакомая села рядом с ним на высокий стул у барной стойки.
–Конечно. Я бы расставила их по воспоминаниям и историям, связанным с этими бутылками. Ах, если бы я была владелицей бара!.. Ко мне приходили бы люди, и получалось бы так, что для каждого отдельного горя, для каждой радости была бы полка, больше всего подходящая именно этому случаю. Вот вы. Вам бы я посоветовала пить ром. Один хороший человек говорил, что ром не просто напиток, а скорее друг, с которым вам всегда легко. А вам явно нужен именно друг.
–Чем же, в моём случае, плох виски?
–Тем, что это напиток, которым скорее стоит запивать горе. А вы его явно пьёте чаще, чем требуется, как будто отпеваете вечную панихиду по себе.
Они немного помолчали. Холд пытался понять слова своей собеседницы. Они казались настолько ясной истиной, что он не мог понять, как же он раньше об этом не задумывался.  Она же смотрела на бутылки, видимо, размышляя, на какую полку она бы поставила виске.
–У вас есть интересная история, которую вы могли бы мне рассказать? – спросил Холд, прерывая затянувшееся молчание.
–Я могу вам рассказать историю, как в обычный вечер я стала свидетелем убийства, – ответила девушка.
Мейерхольд подпрыгнул. Таких историй ему ещё не попадалось. Были истории про неразделённую любовь, про тюрьму, про предательства. Были, конечно, истории и про смерть, но обычно жизнь в них побеждала старуху с косой.
–Кто же был убийцей? – спросил Холд.
–Вы, –непринуждённо ответила красавица.
Опять повисло молчание. Холд оцепенел. Он никогда. Никого. Не убивал. Ему и не хотелось. Не потому что он никогда ни на кого не был зол, а просто потому что не хотелось руки марать.
–Да не пугайтесь Вы так, – улыбнулась незнакомка, – это произошло сегодня. Вот прямо сейчас. Вы убиваете себя. И я даже не про алкоголь, он ни в чём не виноват. Просто вы умеете слушать. И относитесь к этому делу с полной серьёзностью. Так, что любая мысль, показавшаяся вам интересной, меняет вас. С каждой новой историей вы убиваете себя, а потом снова продолжаете «быть», не зная, зачем вы есть.
Мейерхольд впервые всмотрелся в её черты. Она была потрясающе красива для него. Многие говорили, что у него странное понятие о красоте. Но её тонкие губы, острые скулы, веснушки, пепельно-каштановые волосы, светлые насмешливые глаза будоражили его, дёргали его напряжённые нервы.
–Вас зовут Минди? – спросил Холд, всматриваясь в её черты.
–А этот старый пройдоха уже успел вам наплести милых сплетен? Так вы не сердитесь на него. У него длинный язык, но он очень добрый человек.
Из её уст слово «человек» само по себе звучало как комплимент.
–Я на него совсем не сержусь. Кстати, я последую вашему совету и отныне буду пить ром вместо виски. Мне самому ром казался гордым напитком, овитым романтикой историй о пиратах. И мне действительно не помешает друг…
–Ну что вы, ром, конечно, отличный товарищ, но не может же он заменить человека. Почему вы не заведёте себе настоящего друга? – Минди удивлённо подняла длинные, острые бровки.
–У меня были друзья. Раньше. Но теперь мне не о чем разговаривать с людьми… Извините за мою болтовню, похоже, я немного перебрал.
–Вы совсем не выглядите пьяным. И как же вам не о чем говорить с людьми? Вы думаете, я не отношусь к этой странной группе под названием «люди»? – девушка улыбнулась.
–Вы особенная! – выпалил Мейерхольд и сразу же прикусил язык. Всё. Теперь она решит, что он ненормальный и уйдёт. А ему бы хотя бы посидеть с ней рядом. Им явно было о чём не только поговорить, но и было о чём помолчать, а это дорогого стоит.
Но девушка не ушла. Она ласково положила свою маленькую худую ручку на его руку. Ему вдруг резко захотелось её обнять, увести её отсюда, забрать её домой, чтобы она ни в чём не нуждалась и не останавливалась больше у столиков незнакомых мужчин, опираясь на стол локотками или запястьями и выставляя самую свою выразительную часть тела.
–Идите сейчас домой, – сказала Минди, смотря Мейерхольду прямо в глаза, – идите… Сейчас вам пора.
Холд увидел дверь, услышал звон колокольчика, улица, трамвайные пути, аптека, сквер, ещё один и ещё… Дома он повалился в любимое кресло. Перед тем, как уснуть, он решил, что заведёт рыжего кота, и обязательно вернётся в тот бар, и заберёт оттуда девушку, чьё имя…