Об одной лекции на литературные темы

     Речь пойдет о лекции «Кто убил Федора Павловича?», прочитанной Дмитрием Быковым в лектории «Прямая речь». Видеозапись размещена в «ютьюбе» и пользуется достаточной популярностью: более 70 тысяч просмотров.
     В самом начале лекции критик заявляет, что все человечество делится на 4 категории: те, кто прочел «Братьев Карамазовых»; те, кто начал читать последний роман Достоевского, но не дочитал; те, кто не читал эту книгу; те, кому не надо ее читать. От себя добавлю, что те, кто прочел, делятся в свою очередь на два подвида: те, кто прочел и осознал, что написано в романе и те, кто ничего не понял. На мой взгляд, Быков относится именно к последней группе.
     Но сначала надо мягко постелить. В лекции импонируют несколько тезисов. Прежде всего, критик отмечает, что Федор Михайлович всю жизнь писал один роман. Очень верное замечание. Но один роман также всю жизнь сочиняли и другие писатели: Толстой, например, и уж точно, Гоголь. Пожалуй, каждый писатель всю жизнь работает исключительно над одним романом.
     Быков далее сообщает об интересной теории: в романе, где действуют четыре главных персонажа, все они обладают разными темпераментами, что придает таким произведениям особый колорит. Примерами, таких произведений являются «Три мушкетера» и «Братья Карамазовы». Безусловно, критик очень хорошо знает сюжет романа-фельетона Дюма, но забывает на минуту, что в романе Достоевского пять главных персонажей: отец и четыре брата.
     Наконец, Быков очень тонко отмечает, что пуантой сладострастия Федора Павловича является приписка «и цыпленочку» на бумажке, в которую был завернут гонорар, предназначенный для Грушеньки.
     Теперь о более печальных вещах. По мнению критика, роман не дает ответа на вопрос «кто убил Федора Павловича» причем не только с морально-нравственной стороны (здесь, безусловно, повинны все), но и так сказать, технической. Если бы Достоевский писал классический детектив, то все четыре брата не имели бы алиби на момент убийства и читатель мог бы подозревать их всех. Но Федор Михайлович, как любой гениальный писатель, не придерживался в своих романах твердых канонов какого-либо из литературных жанров. Он не держит читателя в напряжении дешевыми детективными трюками. Поэтому, убить могли только двое из братьев. И в романе дан четкий ответ на вопрос кто же это сделал. Таким образом, само заглавие лекции Быкова является уводящим слушателя от основных проблем романа.
     Далее критик называет последнее произведение Достоевского его «наименее универсальной книгой», «романом-монстром» и «романом-уродцем». При работе над романом писатель якобы «все меньше думал о художественной составляющей». И далее, «художественное впечатление у Достоевского падает от романа к роману».
     На мой взгляд, в ряду великого «пятикнижия» (в хронологическом порядке – «Преступление и наказание», «Идиот», «Бесы», «Подросток», «Братья Карамазовы») завершающий роман является настоящей омегой всего творчества писателя, у которого даже не было удостоверения писателя, в котором наиболее ярко проявляется полифоничность его прозы. Поэтическая, религиозная, детективная, любовная, юмористическая составляющие необыкновенно тонко переплетаются в этой книге то вместе, то поврозь, а то и попеременно. Но об этом можно прочесть подробнее у Михаила Бахтина.
     Писатели, на мой взгляд, делятся на несколько типов: те, кто пишет всю жизнь на одном уровне (например, Чехов); те, у кого каждая новая книга хуже предыдущей (например, Гончаров), и те, чьи произведения становятся все лучше (например, Кафка). Достоевский как раз относится к последней категории. Художественное мастерство писателя растет от книги к книге достигая апогея в завершающем творчество произведении.
     В русской литературе есть два романа имеющих подзаголовок «поэма»: у Гоголя и Ерофеева. У последнего это не более как шутка. На самом деле отечественная литература породила, на мой взгляд, три поэмы в прозе: «Мертвые души», «Братья Карамазовы» и «Чевенгур». Высший поэтический пафос романа Достоевского сконцентрирован во фразе «здесь Бог с дьяволом борются и поле этой битвы – сердца людей».
     Далее Быков называет «Карамазовых» «романом-наваждением», находит такое же наваждение в книге Леонова «Пирамида» и называет его автора прямым учеником Достоевского. Обвинять в наваждениях и прочих миражах кристально чистый русский язык Федора Михайловича по крайней мере нетактично. А вот в отношении Леонова это определение как никогда подходит. Наваждение «Пирамиды» заключается в том, что его автор в конце жизни осознал, что вся просоветская макулатура, которую он сочинял, никак не составит ему посмертной славы. Дряхлеющему сочинителю трудно было собрать остатки творческой энергии и, поэтому, его печатная машинка породила монстр, о котором говорил Быков, но в отношении другого произведения. Сам дьявол у Леонова выходит не мистическим и адским, а пародийно-комическим. Бродский говорил, что у Роберта Рождественского опереточное имя. Так вот у сатаны Леонова опереточная фамилия – Шатаницкий. Ему очень далеко не только до Мефистофеля или Воланда, но и до Митишатьева из «Пушкинкого дома» Битова.
     Известно, что Дмитрий Быков является специалистом по советской литературе 20-30 гг. По долгу службы он прочел и книги Леонова. Но даже этот факт не дает ему право называть среднего советского писателя учеником и чуть ли не наследником Достоевского.
     Критик упрекает писателя в том, что роман якобы не закончен. Действительно, Федор Михайлович намеревался продолжать работать с теми же героями. Прискорбно, что мы никогда не узнаем, о чем была бы эта книга. Но зато «первый» том Карамазовых закончен как никогда успешно. Вообще, великие незаконченные романы в мировой литературе как раз этим и знамениты (к примеру, «Тайна Эдвина Друда» или «Замок»). И далеко не факт, что они пользовались бы такой славой, если бы автор пересек финиш. И, наконец, читателям просто повезло, что последняя книга Гоголя не была закончена.
     По словам Быкова событиям в Скотопригоньевске «придается масштаб вселенского события», что его в отрицательном смысле поражает. То есть, лектор удивляется, как в такой глухомани на периферии может происходить нечто значительное. Ну да, в современном мире что-то интересное может происходить только в Москве или Куршевеле. Но вспомним, что действие гениальных произведений ХХ века развивается не в столицах или фешенебельных курортах, а в станице Татарской или в Макондо. И там происходят события космического, а не комического масштаба.
     Заявление критика о том, что последний роман Достоевского вышел сумбурным таким из-за того что «болезнь подточила титанический дар…Карамазовых писал совершенно больной человек» можно оставить без особых комментариев. Хотя нет, болезнь была. Он был болен своим новым и самым лучшим романом и выздоровел как только его закончил.
     Очень интересным представляется замечания лектора о том, что «чтение Карамазовых тяжкий труд». Для ценителя Дюма и Жюля Верна это, без сомнения, труд титанический. Здесь вспоминается заявление Карабчиевского о том, что стихи Иосифа Бродского якобы нельзя запомнить наизусть, их нужно заучивать. По своему опыту знаю, что «Письмо к римскому другу» и «Сретенье» заучивать не надо. Они очень легко запоминаются. Примерно как «мороз и солнце в день чудесный». А чтение любого романа из пятикнижия Достоевского это не труд, а отдых.
     Главного героя романа Дмитрия критик именует фальшивым, он «наиболее противен читателю и близок автору». Тогда, получается, что Смердяков менее противен. Интересная мысль.
     Далее в лекции роман назван «магмой бушующего мозга», которую не оценил бы Белинский. За магму Быкову спасибо, и за Белинского тоже. Не оценил бы и ладно. И Тургенев не оценил и Толстой. Помня отношение Федора Михайловича к кружку Белинского, он бы даже обрадовался что авторы совершенно чуждые ему, не воспринимают его магнум опус.
     И далее в лекции следует совершенно парадоксальная идея о том, что Солженицын является инкарнацией Достоевского. Как же так? А куда же девался лучший ученик и наследник Леонов?
     Идея о том, что Александр Исаевич является воплощением Федора Михайловича базируется на двух подоплеках: биографической и литературоведческой.
     Биографическая версия основана только на том, что оба писателя провели долгое время в заключении. Кроме этого, Достоевский был «открыт» Некрасовым, а Солженицын – Твардовским. И те в свою очередь являются инкарнациями один другого.
     Начнем с того, что по словам Пруткова «душа индейца, верящего в метемпсихозию, похожа на червячка в коконе». Кроме этого, «Бедные люди» сначала прочел Григорович и именно он является «первооткрывателем» Достоевского. Интересно, он тоже воплотился в одном из советских писателей?
     Литературоведческая теория реинкарнации заключается в том, что оба сочиняли романы-памфлеты, а главной особенностью творчества является схематичность персонажей.
     С памфлетом еще можно согласиться – публицистичность есть одна из составляющих, но далеко не главная, полифонии Достоевского. А вот схематичность – это уже слишком. Ни у одного писателя персонажи не являются такими многогранными. Даже у него самого возникает желание, по словам Дмитрия Карамазова, их сузить.
     Оба написали романы о зоне: «Записки из мертвого дома» и «Архипелаг ГУЛАГ». Наконец, следует самая потрясающая идея лекции: «Достоевский мог написать «Красное колесо» проживи он чуть дольше». Дальше уже некуда.
     Само сравнение литературных талантов Достоевского и Солженицына выглядит абсурдным до неправдоподобия. Представить себе, что Федор Михайлович сядет за стол сочинять документально-историческую белибе…беллетристику невозможно.
     Американский книготорговый журнал «Паблишерс уикли» ежегодно публикует список бестселлеров. Так вот в 1972 году первая часть «Красного колеса» - «Август четырнадцатого» заняла в этом списке второе место, уступив только «Чайке» Ричарда Баха. Объяснить такую невероятную позицию для книги в литературном отношении беспомощной очень просто. Американцы знали, что Солженицын получил двумя годами ранее Нобелевскую премию и его травят на родине. Большей рекламы и не надо – все побежали покупать роман. Когда же попытались прочесть, то поняли, что нормальному человеку такое делать нельзя. Никогда более книги Солженицына не появлялись в списках бестселлеров.
     Позволю себе предложить свою версию реинкарнаций и перевоплощений, что очевидно в духе времени. Толстой написал три романа: первый и гениальный в четырех томах, второй – похуже – в двух, и последний – однотомный – самый слабый. Шолохов написал три романа: первый и гениальный в четырех томах, второй – похуже – в двух, а последний даже не закончил.
     Если и была реинкарнация (а точнее, антиреинкарнация) у Достоевского в ХХ веке, то ее зовут Владимир Набоков, всегда публично заявлявший о своем неприятии Федора Михайловича. Тем не менее, название лучшего романа Набокова «Приглашение на казнь» прямо направляет к «Преступлению и наказанию». Набоковский Гумберт воплощение главного беса – Ставрогина, а также и Свидригайлова. Пелевин справедливо замечает, что «Достоевский вопрошал, мыслимо ли счастье, если за него заплачено слезой ребенка. А Набоков, наоборот, сомневался, бывает ли счастье без нее».
     Честно признаюсь, что сначала попал во вторую категорию читателей «Братьев Карамазовых» - начал и не дочитал, будучи уверенным, что убийцей является Дмитрий. Первое полное прочтение меня в этом разубедило. Следующие прочтения убедили в том, что Дмитрий и не мог убить. Напоминаю, что Достоевский не сочинял детектив и не собирался темнить, оставляя читателя в неведении, кто убил Федора Павловича. Человек, произносящий фразу о поле битвы в сердцах людей, даже теоретически не может быть убийцей, сколько бы он не размахивал окровавленным медным пестиком.