От автора

Непростое это дело – сказать автору несколько слов о своем 
детище, которое, по его мнению, обязательно должно увидеть 
свет.
Начала излагать от третьего лица – так и продолжу.  «Взгляд 
со стороны»  - рассказчик, а иногда и оппонент автору.
Итак, взгляд со стороны на собственное творчество, 
неотделимое от жизни.
С 1993года по 2013год написано одиннадцать книг, восемь из 
них издано. Может быть, с Божьей помощью,  удастся издать 
еще две книги  в 2013году. Из восьми изданных только два 
сборника стихов. Правда, еще три – это стихотворные сказки и 
легенды для детей и взрослых. Две книги – смесь стихов и 
прозы и одна – рассказы. С 2005 по 2009год стихов нет – есть 
рассказы.
- Какая разбросанность! Наш пострел везде поспел! Не иначе 
графоман! Так не бывает…
- Неправда ваша,- стонет автор, - просто я такой 
разносторонний! Я еще и на работе  технические тома пишу! 
Вот вам!
- Ну тогда… Тогда вы, Любовь Алексеевна – современный 
Ломоносов…
- Нет, я не Ломоносов. Я – Гете. Правда, он написал сто сорок 
три тома, из которых девятнадцать  научных… Но он, знаете 
ли, гораздо раньше начал.
Так что же задумал автор, собирая стихи разных лет в один 
сборник? Может быть, он собрал лучшие и показывает свои 
вершины? Но тогда это следовало бы назвать «избранное».   
Скорее всего, так и нужно было бы поступить. Видимо, у 
автора другая задача.
Как будто не связанный необходимостью материальных 
затрат и хлопот, связанных с изданием, свободный «творец», 
баловень судьбы, инженер с огромнейшим стажем, он просто 
захотел понять, как шло развитие его творчества.
- Так создай, сваргань этот сборник в единственном 
экземпляре, положи на стол и думай, анализируй, как шло твое 
творчество. Издаваться-то зачем, когда все стихи по 2005год 
уже изданы? Неужели других забот нет?
- Забот – не счесть. Я их со своих плеч не сбрасываю, но 
детище мое не урод, опасный для общества. «Цветок» мой 
«увидит свет», если позволит провиденье! - заявил несколько 
напыщенно уже изрядно раздраженный «взглядом со 
стороны» автор.
Слабые, по мнению автора, стихи включены сознательно, 
потому что там недостаток мастерства как бы оправдан 
накалом душевных переживаний.  Возьмем стихотворенье 
«Кара памяти». Написано оно в августе 2000года, когда вся 
страна, весь мир слушали «стуки» с погибающей подводной 
лодки «Курск».
………………
Над морем сгущается ищущий взгляд.
Кому он? Кому он? Не я виноват!
Не  я убиваю! Не я продаю!
Не  я растлеваю Россию мою!
Но почему же такая вина
Все давит и давит… За что мне она?
Паника совестливого человека…
Бунт совести мы видим и в большом стихотворении «Любите 
врагов ваших…». Эта вещь кажется пропетой на одном 
дыхании, да так оно и было. Импульс к написанию -  долго 
сдерживаемое детское возмущение. Иисусу в священных 
писаниях «отказано» во всепрощении. Всех грешников 
простил, а вот Иуду  Искариота, своего бывшего друга, 
оставил без внимания, «на собственное растерзание». Не 
могло быть такого! И недостаточно воцерковленного автора 
буквально прорвало на склоне лет. Ему даже кажется, что если 
бы  он смолчал, то предал бы Иисуса.
- Зарапортовалась ты, Любовь Алексеевна. Лезешь 
в такие сферы… Бог тебе судья, но лучше бы ты смолчала или 
на исповеди отдала бы священнику свой труд и покаялась бы. 
Зачем людей смущаешь? Ты или ребенок, или инфантильная 
беспредельно… А может быть, и что похуже…
- Уж лучше людей смутить, чем оставлять в таком 
свинском равнодушии. Да и кто сейчас чем-либо смутится? 
Насчет инфантильности, - не буду спорить.  Со стороны 
виднее.  Насчет  «что похуже» - это зря, навесить, конечно, 
можно всякое. Рассказать тебе,  разумный и осторожный 
«взгляд», как я в последнее время сказки пишу? Только молчи, 
пожалуйста.
 Передо мной лежит икона святой блаженной Матроны 
Московской. Вот к Матронушке, которая мне кажется 
настолько близкой, что я могу запросто с ней разговаривать, я 
и обращаюсь: «Все у тебя что-то просят…
Матронушка, милая, отдохни. Давай  будем с тобой сказки 
сочинять…» И она не отказывается. Смотрит благожелательно 
– как на блаженную.
  - Да, слов, пожалуй, найти непросто…
Петр Николаевич Краснов, кому посвящено одно из 
лучших стихотворений автора «Стихи мои, вы с норовом 
шатох…»,  в начале писательского пути пятидесятилетнего 
литератора удивленно сказал, что тот не стихи пишет, а как 
будто себя изживает. Верно подметил Петр Николаевич. Но 
автор упрям, видно, много чего накопил за свои полвека.
Себя, чем больше изживаю,
Тем больше остается света.
Поэзия придет, я знаю,
Но, может быть, не в жизни этой.
Хитрец этот самый автор. Уверен, конечно, уверен, 
что уж к нему-то, как ни к кому другому, поэзия не просто 
«пришла», а за горло бедного схватила. Уверен так же, что в 
его «изжитом», нет, скорее в пережитом, немало радости и 
света, которым так хочется поделиться с читателем. В одном 
уж точно нельзя упрекнуть автора -  в излишке скромности.
……………………….
Но неподвластно рассудку
В сумрачном мире обид
Нежность цветет незабудкой,
Радость жарками горит.
……………………………
От зари, полыхающей алым,
В каждой жилке веселая медь.
Бейся, сердце, пока не устало
Все голубить, любить и жалеть.
Многие стихи похожи на краткие, и не очень краткие, 
исповеди. Жаль, что эти исповеди без раскаяния. Но не будем 
говорить о таком высоком, его и верующие знают мало.
«Взгляд со стороны» устал. Предоставляю слово 
самому автору. Оставляю за «взглядом» право 
вмешательства, когда увлеченный автор, пусть неумышленно, 
нарушит правдивость жизненных ситуаций.
О духовности, как и многие его современники, автор имеет 
понятие смутное.
Многое об этом сказано в книге «На убывающей луне».
Духовным человеком я была в детстве. Тогда я 
стихов не писала. 
Несмотря на военный и послевоенный голод, я, почти 
рахитичная девчонка, как сосуд избранный, была наполнена 
духовностью и поэзией природы.
В одном из первых стихотворений «Стая», 
написанном в возрасте сорока шести лет, еще заметны следы 
духовности. Нет, еще в страшном стихотворении «Безумные 
экипажи» я тоже ее ощущаю.
В последние годы, работая над книгой для детей 
«Кот и сосулька», я записала в своем дневнике 
молитву-воспоминанье, которая современным читателям 
покажется сплошным юродством.
Богородица Дева Мария, в раннем детстве, далеком-далеком,
Как тебе я, Пресветлой, молилась! Ни о чем я тебя не просила.
Слезы были слезами восторга.
А потом люди добрые метко стали в душу вбивать гвоздочки.
Странно было. Не очень и больно… Но от них потускнела 
молитва,
И дочерняя радость иссякла.
Я полвека плыла по жизни, как листок по воде текучей.
А теперь выдираю гвозди из души моей задубелой.
Благодатная Дева света, по молитвам моим ребячьим
Подари мне Любовь и Слово душам детским на радость и 
благо
И моей душе в утешенье.
- Да, Любовь Алексеевна, к советам ты не прислушиваешься, 
но лучше бы ты эту запись оставила в дневнике. Зачем так под 
насмешки подставляться – не понимаю.
- Ты, «взгляд со стороны»,  все мое творчество 
беззащитно перед насмешками, да и не только мое.  Но 
современных читателей крайне мало и вдобавок они ленивые, 
 я об их насмешках просто не узнаю. А бывают и такие редкие 
читатели, что даже плачут при чтении моих стихов. Вот для 
них я и пишу…
Начала писать поздно. Первое «серьезное» 
стихотворенье опустилось в мое сердце на Мамаевом кургане 
в Волгограде. Поехала я туда с ветеранами войны в 1984году.   
Может быть, едва выйдя из больницы, я была особенно 
восприимчива к чужому страданью...  Подходим к комплексу 
Вучетича. Выступили из камня фигуры погибших бойцов, 
санитарок… В полуобморочном состоянии рыдала под 
траурную музыку, а в вагоне пришли строки:
Со стен-руин Мамаева кургана
Глаза ушедших смотрят в наши души.
И совесть, как незажившая рана,
Тревожит и покой наш сытый рушит.
Тогда, в ноябре 1984 года, то есть только в возрасте 
сорока
 четырех лет, впервые остро поняла я всю неправедность 
нашей беспечной, нашей суетливой жизни. И уже, видно до 
конца дней моих,  не освобожусь от этого непреходящего 
чувства вины.
Уже с первых моих стихов дошла до меня некоторая 
«порча» моей
души.
- Сначала поняла, а потом написала, или наоборот?
- Сначала написала, как чувствовала, а потом поняла, 
насколько я беззащитна перед собственной ущербностью. 
Особенно это заметно в стихах ранних: «Зачем, как 
назойливый свет…», «Исповедь», «Признание»… Не  хочу 
прятать мой собственный мир, сотворенный «из 
клочков-тычков» неосознанно. Из песни слов не выкинешь. И 
жизнь не приукрасишь…
Свой поэтический дар воспринимаю действительно как дар 
свыше.
……………………………………..
Мне кто-то улыбнулся с высоты
Так неожиданно, с такой любовью…
……………………………………..
- А все же, как они приходят,
Стихи – святые пилигримы?
- Непредсказуемо свободен их путь.
Бог дал, Бог и отнимет.
Хочу рассказать еще об одном даре, который я ценю 
чрезвычайно. Мне снятся удивительные сны. Описание 
сновиденья само укладывается в стихотворенье, совершенно 
не требующее переделки. Мельчайшие детали этих снов не 
забываются. Чаще всего я летаю. Откуда оно, это острое 
чувство полета? Если долго не летаю, значит, бытовуха 
заела… Были бы у меня деньги, я бы свои сны издала в 
малюсеньком формате, экземпляров десять в шикарном 
исполненье.
О природе, к сожалению, писать не умею. 
Восхищаюсь стихами Владимира Димурина,  который, не 
переходя к личным ощущениям, умеет так описать, например 
унылую расхлябанную дорогу, что кажется, будто она сама 
говорит, эта дорога. Она – живая.
Хочется мне писать и прозу. Были такие попытки. Но 
останавливает  мысль, внушенная мне окружающими, что в 
«реальной» жизни я ничего не смыслю. Слава Богу, хоть 
нереальную, вероятно, имеют в виду жизнь выдуманную, мне 
все же оставили. Не зря «взгляд» тырандычит об 
инфантильности автора.
Юношеская влюбленность не подвигла меня на стихи.
Стихи о любви, любви реальной, не выдуманной, 
ложе которой было выстлано далеко не пухом, были 
написаны мною в возрасте от сорока девяти до шестидесяти 
пяти лет. Скептики, считающие любовь химической реакцией, 
непременно скажут, что любовь столько не живет, но они 
ошибаются. Да и что могут знать о любви скептики?
В привычном понимании «поток моей любви иссяк» 
после потери моего дорогого мужа, доставившего мне столько 
светлых и горьких минут.
При нем, моем милом художнике, творчество мое 
фонтанировало, искрилось…
Любовь представляется мне  живой  субстанцией, 
которая дается человеку от рождения в разной мере. У одних 
она изливается всю жизнь как благодать, как малый свет, 
обладающий удивительным свойством света большого – 
будит в другой душе свет ответный. У других она проявляется 
только к возлюбленному. Именно об этом виде любви – 
несколько слов. Задумывались ли вы о значении таких 
расхожих фраз: любовь зародилась в его душе, любовь их 
расцвела…,  ты предала любовь, ты убил любовь… 
Послушайте: речь идет о живом существе! Это общий ребенок 
влюбленной пары. Он невидим, но он живет, расцветает, 
изменяется. Родители по недомыслию, бывает, топчут его, 
пытаются уморить, забывают о нем, но эта «замордованная 
крошка» изо всех сил пытается выжить. Иногда ей это 
удается… Приведу одно краткое стихотворенье и несколько 
фраз из другого, имеющего многозначительное название 
«Любовь». И все это одному человеку – моему, ныне 
покойному, мужу Михаилу Лушникову.
Я прикоснусь к тебе – звенит в висках,
И душная волна кидается на плечи.
Беспомощность, как яд, мне проникает в кровь…
И мы по капле пьем наш вечер.
…………………………
Как в жизни душу не растратить?
Не распылить по мелочам?
Как не метаться по ночам?
Как вымолвить стальное «хватит»?
И выкинуть любовь- дитя,
К нам, глупым, тянущее руки?
Как одолеть печаль разлуки?
Другие знают, но не я.
Пока страданью мы открыты –
Еще горит огонь свечи.
Садись… Обнимемся… Молчи…
Нам хорошо. И все забыто.
Когда «отгорланит страсти красный кочет», любовь 
расширяет свои границы и наполняет все существо щемящей 
нежностью-сочувствием не только к любимому, но и ко всему 
миру.
Что касается мастерства, таланта – не мне судить.  Я 
пропустила период становления. Думаю, что по мастерству 
мои первые стихи ничуть не хуже последних. Другое дело – по 
тематике и силе. В последнее время больше привлекают стихи 
свободные, не скованные рифмой. Поэзия восприятия 
действительности была всегда.  Когда же сами стихи пришли 
ко мне – я ощутила иное качество жизни.
Как будто сбрызнута живой водою,
Я заново на мир глаза открыла…
И в этой благодати я творю уже двадцать шесть лет. Знаю, как 
неслышно подкрадывается старость, как она меняет ценности 
жизни.
Не нами дана траектория взлета,
Не мы выбираем паденья провал…
Последнее время пишу только для детей, а что для 
взрослых – складываю в стол. С радостью поднимаюсь в 
детство и спокойно опускаюсь в старость.
Мои заключительные слова принадлежат «Цветку».
В ямке грудной, где душа обитает,
Где средоточие боли, где страх,
Заполночь дивный цветок расцветает –
Тонкого света замедленный взмах.
Тихо… Ни звука… Цветок мой восходит…
Я не дышу, ворохнуться боюсь.
Тайное что-то вершится в природе:
Розовым – нежность, сиреневым – грусть,
Лунным – надежда, а радость – багряным.
Господи, как из коросты обид
Может душа так свободно воспрянуть?
Тихо… Светает… Цветок мой горит.