Записки рядового Кондратьева. Взлётная полоса

 ВЛАДИСЛАВ КОНДРАТЬЕВ

                ЗАПИСКИ СТРЕЛКА РЯДОВОГО КОНДРАТЬЕВА

                ГЛАВЫ ИЗ “АРМЕЙСКОГО РОМАНА”
                (В ВИДЕ ОТРЫВКОВ ИЗ ОБРЫВКОВ)

                “ВЗЛЁТНАЯ ПОЛОСА”

      Казарма роты охраны – на втором этаже, она занимает правую, если стоять к зданию лицом, его половину. Если посмотреть, войдя в расположение роты, направо, то можно увидеть окно. От него, идя прямо, можно обнаружить с левой стороны: вход в оружейную комнату (ружпарк); вход в бытовую комнату; вход в сушилку; входную-выходную дверь; дверь в Ленинскую комнату, – а справа: вход в умывальник, через который попадёшь в сортирную часть; далее по коридору справа идут: вход в канцелярию, вход в каптёрку, вход в учебную комнату. А дальше можно попасть в спальное отделение, которое куски, а за ними и все остальные, стали называть кубриком[1], отчего моряки и речники, узнай они про это, только недоуменно пожали бы плечами.

      Идя всё прямо и прямо, можно упереться в стену, отделяющую правую половину здания от левой. У стены стоит телевизор – тогда, когда он не увезён на Десятку в починку, из которой он возвращается починенным, а иногда – и не очень, хотя и в том и в другом случае гарантии того, что он будет показывать картинку и издавать звуки (или, хотя бы, одно из двух), нет никакой. Во все дни телевизор, если он у стены обретается, стоит выключенным, а в девять часов вечера, когда в эфире передача “Время”, просмотр которой входит в распорядок дня как неукоснительный императив, телевизор, в независимости от того, исправен ли он или нет, включается и стрелки роты охраны вперивают в экран, живой или мёртвый, взоры: живые, но в иной раз выглядящие, как мёртвые.

      От стены с окном до стены с телевизором всё пространство называется взлётной полосой. Место это – нехорошее. Опасное место. Опасное и, как оказалось, инфернальное. На нём, как и в рассказе Николая Васильевича, не вытанцовывается. Зато очень обязательно, а иногда – и вовсе насильно, как в закатном романе Михаила Афанасьевича, выпевается, причём – не всегда хором. А дело всё вот в чём.

      Стрелки роты охраны несут службу в караулах: в один день в караулы заступают солдаты первого и третьего взводов, на следующий – второго и четвёртого. Это – в идеале. Но недаром же говорится, что гладко было на бумаге, да забыли про овраги. Во времена Максима Перепелицы молодого колхозника могли наказать тем, что припугнуть не доверить службу в Армии. Одной угрозы такого наказания было достаточно, чтобы привести в чувство самого отъявленного башибузука. Возможно, что так же, как наказание, воспринимали такие угрозы и городские парни.

      Во времена Владислава Кондратьева уклонение от Армии уже не считалось большим позором, хотя его и не афишировали. Век Советского Союза клонился к закату, вместе с ним шла к закату и Армия Страны Советов, и уклонистов от военной службы становилось всё больше и больше. Поэтому в войсках ощущалась нехватка личного состава. Для правильного, как положено по Уставам, несения службы в караулах, в роте охраны не хватало, минимум, двух взводов. А ведь ещё личный состав сокращался по причинам очень редких, особенно для солдатского состава роты, краткосрочных отпусков с выездом на родину или отсутствия по болезни. Иногда, а в холодное время года – и зачастую, все стрелки двух взводов оказывались назначенными в караул, а укомплектовать полностью составы караулов не удавалось. Приходилось оставлять в карауле кого-нибудь из прежнего состава караула, подлежащего смене.

      Но иногда случалось и так, что не все стрелки взводов, назначаемых в караул, в караул попадали и оставались в роте. Выйдет, бывало, такой стрелок на “Взлётную полосу” и именно и сыграет с ним нехорошее место злую шутку, так как именно в этот момент какому-нибудь сержанту на глаза и попадётся. Попасться можно и в другом месте, но на “Взлётной полосе” такое случалось чаще всего.

      В другом месте, бывало, на глаза попадёшься, а в караул не назначат. А на “Взлётной” – нет тебе отсрочки. Без вариантов, как говорится. Возьмут и назначат его вместо кого-нибудь, и пойдёт в караул стрелок, неосторожно попавшийся начальству на глаза, а ведь можно было затаится и остаться в роте.

      Что ж удивляться, что “Взлётная полоса” пользовалась если и не дурной, то не самой лучшей славой. Во времена же службы рядового Кондратьева она и вовсе приобрела потусторонние черты: всякий нормальный человек, вступая на неё, становился кем-то вроде оборотня, вурдалака или какого ещё другого Барона Субботы[2].

      В восьмидесятые годы двадцатого века созданный в 1969 году учащимися[3] Ленинградского радиополитехникума ансамбль, ставший вокально-инструментальным ансамблем[4] “Земляне”, получил некоторую популярность, главным образом из-за песни “Трава у дома”, которую тогда не без энтузиазма перепевал тот советский народ, который относил себя к молодой его части, и перепевал её так: “Земля в аккумуляторе, земля в аккумуляторе…” были люди, которые вообще считали, что песня “Трава у дома”, коль скоро в ней есть слова про землю в аккумуляторе, повествует о нелёгких буднях советских автомобилистов и о проблемах эксплуатации автомобилей с некачественными аккумуляторами, в которых, отчего-то, присутствует земля.

      – Ну, да, – говаривали такие люди и, презрительно кривя тоненькие губки, ёрнически повторяли известный в ту пору лозунг, – “Советское – значит отличное!” Чего оно – отличное? Что оно – отличное? Если в советских автомобилях есть аккумуляторы, в них – земля? Отличное, а, тем не менее, земля в аккумуляторе. Тоже мне – отличное.

      Среди песен, исполнявшихся вокально-инструментальным ансамблем (группой) “Земляне”, была и “Взлётная полоса”[5]. И ничего, казалось бы, нет потустороннего в словах её. Ничего не случалось с теми, кто эту песню, в силу своих способностей, вслед за “Землянами”, исполнял или пытался “Взлётную полосу” спеть, насилуя слух тех, кто оказывался в зоне досягаемости звуков такого исполнителя.

      Но вот попал человек в Армию. И тоже ничего такого инфернального с ним не случилось. Пришла охота, начал что либо напевать солдатик. Что-нибудь популярное. А популярна как раз “Взлётная полоса”. Вот солдатик, в силу отпущенного ему таланта, напевает:

                Взлётная полоса это начало дня[6]…

      Казалось бы, ничего такого. Вот исполнитель и продолжает:

                Звёздные голоса в небо зовут меня.

      “Зов звёзд” – вполне привычное клише, а потому доморощенный певец, не подозревая ничего, поёт песню:

                Ветер шумит в ушах, солнце слепит глаза,
                Вот она, в двух шагах…

      И в этот момент, спокойно поющий песню солдат, ничего не подозревая и совершенно безбоязненно вступает на ротную “Взлётную полосу”… И происходит нечто. Глаза исполнителя приобретают неземной свет, лицо искажает совершенно немыслимая гримаса, исполнитель замедляет шаг, подбирается, как зверь перед прыжком, вздрагивает, застывает на миг в неловкой позе и…

      И голосом, идущим, как кажется, откуда-то из ниоткуда, или из подземелья, или ещё чёрт его знает откуда, не то поёт, не то орёт-вещает:

                ВЗЛЁТНАЯ ПОЛОС-С-А-А-А-А!!!

      А дальше всё зависит от того, что сделает певец в следующий момент: сойдёт со “Взлётной полосы”, значит, продолжит нормально петь:

                Сделай вперёд рывок и за друзей держись,
                Взлетною полосой перед тобой вся жизнь.
                Сделай вперёд рывок и за друзей держись…

      И так – до конца песни, или – пока не надоест развлекаться пением. Но, не дай Бог, не сойдёт певец с линолеума проклятой дорожки, или вернётся на него, как – всё, вновь накрывает его нечто и:

                ВЗЛЁТНОЮ ПОЛОС-С-С-О-ОЙ-Й-Й,
                ВЗЛЁТНОЮ ПОЛОС-С-С-О-ОЙ-Й-Й,
                ПЕРРРЕД ТОББОЙ ВССЯ…
                Ж-Ж-Ж-И-И-И-И-СССЬЬЬ…

      Если солдат дед, то так и будет: с невидящими глазами, преображённым лицом и телом, дрожащим мелкой дрожью, – идти и петь, пока не допоёт до конца, или не налетит на какое-нибудь препятствие и не сойдёт с Полосы. А если дух, а петь “Взлётную полосу”, в том числе и заходя на ротную “Взлётную”, чтобы, тем самым, подвергнуться опасности непостижимого изменения состояния сознания, не заказано и духам, то ему, духу, и вернуться назад легче всего: или дед, или сержант, а то и другой дух, но более наглый, чем певец-инфернал, шлёпнет певца по лбу. И всё. Припев закончится вполне прилично:

                …жизнь.

                Взлётною полосой – перед тобой вся жизнь.

      И перед сослуживцами стоит обычный, даже заурядный, дух. Вздумается ему запеть – запоёт. И ничего с ним не случится, если, конечно, побережётся и будет держаться от нехорошего места подальше. Забредёт на “взлётную полосу” – всё, пощады не жди – обязательно “накроет”.

      А вот вполне привычная сценка. Дух Такой-то притаился у окна с одной стороны казармы в кубрике, спрятавшись за быльцы двухэтажных кроватей. На другой стороне изнывают от безделья отцы-командиры – сержанты. Чем потешиться? Один из сержантов зовёт:

      – Эй, Такой-то.

      Дух Такой-то, раздасадованный, что притаился не там, где нужно было бы, чтобы его не заметили, отвечает:

      – Я.

      – Головка от… крана, – сразу же реагирует звавший сержант, но реагирует нехотя, – ты что, душара, вконец оборзел? Военнослужащий срочной службы, услышав свою фамилию, что должен сделать?

      – Военнослужащий срочной службы, – сам себе отвечает сержант, а вместе с ним это громко повторяет и дух Такой-то, – услышав свою фамилию громко отвечает «я».

      – Ну? – повышает тон сержант.

      – Я! – громко отвечает дух Такой-то.

      – Ко мне! – командует сержант.

      – Есть! – громко, но всё равно недовольно отвечает дух Такой-то, но недовольство выражает так, чтобы его не заметили сержанты и не было бы какой-либо новой придирки.

      И, имитируя бег, направляется к группе сержантов. Но, чтобы подойти к ним и зовущему, духу нужно преодолеть пресловутую “Взлётную полосу”. Он спешит к сержанту, потому что промедление грозит медлящему духу разного рода штрафными санкциями, главным образом – мытьём сортира. Вот он вступает на Полосу. Ничего, казалось бы, не даёт повода для преображения, но… Полоса – есть Полоса и дух, вступивший на неё, вдруг приостанавливает ход, закатывает глаза, изменяется лицом и казарму оглашает не пение, а крик – нечеловеческий, похожий на звериный, с подвыванием:

      – Взлё-о-отная-я-а-а-а полос-С-С-С-А-А-А!..

      Дух Такой-то сходит с нехорошего места и принимает обычный, человеческо-духовский облик, приближается к сержанту:

      – Товарищ младший сержант, рядовой Такой-то по вашему приказанию прибыл.
Среди сержантов, если среди них находится Фельдманович, сразу же начинается микродискуссия, должен ли был дух Такой-то, в данном конкретном случае, ответить “явился” или “прибыл”. Сержант Фельдманович упирает на Устав. Кто-нибудь другой сомневается, может ли вообще Такой-то, коль он – дух Регулярной Красной Армии, явиться, ведь ясно же всем, что дух – существо бесплотное и явиться не может в принципе, следовательно, дух, Такой-то, может только прибыть. Вот прослужит дух Такой-то дольше, станет, например, чижом, тогда и сможет являться, а сейчас – только прибывать.

      После таких слов сразу же появится сомневающийся, что дух Такой-то вообще сможет стать хоть кем-то, так как дух Такой-то – не просто дух, а ещё и тормоз, ему не растормозиться и до дембеля, так что и по дембелю он не сможет являться, а только прибывать. Дух Такой-то духом призвался – духом и уволится.

      Дух Такой-то, с несчастным, или – равнодушным, видом слушает доводы сержанта Фельдмановича и его оппонента, относясь к спору с философским равнодушием: и вовсе не потому, что таков склад его натуры, а потому, что фразу про духа, который призвался духом и духом же на дембель уйдёт, сержанты прилагают к любому новобранцу, независимо от его способностей и возможностей. К тому же спор этот не имеет научного значения уже потому, что нимало не отвечает принципам научности, так как основной критерий научной истины – практика, к нему неприменим: сержант в любом случае уволится раньше, чем дух, про которого утверждаются неприятные для него мнения, следовательно, правоту, или – неправоту, сержантских слов ему проверить никак не удастся. Это возможно, если только сержант останется на сверхсрочную службу. Но про тех, кто на такую службу остаётся, или, хотя бы, высказывает намерение остаться, сами же сержанты реагируют одним единственным словом:

      – Уроды.

      Так и не придя к консенсусу относительно явки и прибытия, сержанты решают:

      – Дух Такой-то, да ты офигел.

      После этого следует шлепок по лбу и новый приказ:

– Такой-то, иди на фиг.

      – Есть! – отвечает рядовой Такой-то и, повернувшись через левое плечо, идёт назад, спеша исчезнуть с сержантских глаз долой, пока дело не приняло более дурной для него оборот. Но, куда бы не направил стопы дух Такой-то, он непременно зайдёт на нехорошее место и:

      – Взлё-о-отная-я-а-а-а полос-С-С-С-А-А-А!.. Взлё-о-отная-я-а-а-а полос-С-С-С-А-А-А!..

      Казалось бы, духу нужно исчезнуть не только быстро, но и незаметно, следовательно, тихо – как бы раствориться в воздухе, чтобы подтвердить своё духовское состояние, так нет же, прекрасно об этом зная, дух, кто бы он ни был, вместо того, чтобы растаять-дематериализоваться, непременно заорёт дурным голосом:

      – Взлё-о-отная-я-а-а-а полос-С-С-С-А-А-А!..

      А в пустой казарме эхом под потолком отзовётся:

      – …полос-С-С-С-А-А-А! А-А-А-А!..

      И никто не знает, как духу Такому-то аукнется его неосторожная выходка.

      Но для духа “Bзлётная полоса” не только опасна, но ещё и ненавистна. И это понятно, ведь именно на ней в парко-хозяйственный день (ПХД), и не только в этот пресловутый субботний день, духам положено “умирать на шмоне”. По субботам, а в Нижнем Поволжье летом, как раз тогда, когда на новобранцев обрушивается вся тяжесть несения службы, температура поднимается гораздо выше отметки в сорок градусов по Цельсию (и это – только в тени), духи, обряженные в хлопчатобумажное обмундирование, затянутые ремнями до последней возможности, с мокрыми от пота бордово-красными лицами намыливают сапожными щётками стены казармы, выкрашенные в тёмно-зелёный цвет масляной краской, намыливают на высоту в полтора человеческого роста; намыливают полы в казарме и намыливают её – “Взлётную полосу”, чтобы потом “стянуть” мыльную грязь со стен и пола, и пресловутой полосы вафельными полотенцами, предназначенными для вытирания тел. Из-за этого полотенца в роте – дефицит, так как порядок наводить в роте положено, а материал для этого или не предусмотрен, или разворован.

      Деды, а, в особенности, сержанты, строго следят за тем, чтобы духи, не дай Бог, не ослабили ремень, туго стягивающий талию и не дающий не то, что свободно, а хоть как-то дышать, что в условиях природной жары, казарменной духоты и напряжённой работы создаёт условия для духов совершенно невыносимые. Офицеры, недаром же их называют немцами, имея в виду не национальность, а определённый период в истории, знают о том, как издеваются над новобранцами сержанты, но не только не препятствуют этому, делая вид, что ничего не замечают, они ещё и поощряют неуставные отношения, при этом каждый день помногу раз надоедая солдатам нравоучениями про необходимость служить по Уставу, чтобы завоевать честь и славу.

      Вот и мечутся одетые по форме солдаты-новобранцы: потные, грязные, замотанные, – чистят-блистят казарму. И если где-то ещё есть надежда, что вымытая, лучше сказать – вылизанная казарма, но вылизанная неидеально, где-нибудь в другом месте, но не на “Взлётной полосе”, может и не привлечет пристальное и придирчивое внимание, то уж на “Взлётной ” никакая халтура невозможна. Это и понятно: “Взлётная полоса”– вот она, вся на виду. Поэтому на ней приходилось, действительно, умирать. И сразу же воскресать, чтобы продолжать, с выпяченными и полубессмысленными от гипоксии и жары глазами, намыливать полосу хозяйственным мылом и делать это как можно быстрее, пока мыльная пена не высохла и не превратилась в мерзкого вида грязно-серые разводы.

      Казалось бы, что суббота бывает всего один раз в неделю, следовательно, парко-хозяйственный день – тоже. Ведь так? Так да не так. И суббота бывает один раз в неделю, на то она и суббота, а не пятница, которая бывает, кое у кого, семь раз на неделе, и ПХД – тоже один раз, который на субботу и выпадает, но “Взлётная полоса” есть во все дни недели. И она должна быть идеально чистой во все эти дни. Вот и приходится духам, заступающим во внутренний наряд – дневальными по роте, вылизывать эту полосу по нескольку раз за сутки.

      Но и это ещё не всё. Попался дух на нарушении Устава гарнизонной и караульной служб Вооружённых Сил СССР – шмон в казарме ему обеспечен, и командир орёт:

      – Иди, шарь Очки!

      И дух покорно идёт и моет, с щётко и мылом, загаженные отверстия в сортире казармы, кляня свою разнесчастную духовскую судьбу-судьбинушку, понимая, что проштрафился. Но если дух не попался, то он – всё равно дух, а так как дух всегда под подозрением, ему может не повезти и без того, чтобы проштрафиться. И это означает, что шарить “Взлётную полосу” ему придётся и просто так. Ну, хотя бы не сортирные Очки, а всего лишь “Bзлётную полосу”. Даже если её только что, всего за несколько минут до этого, вымыл дневальный дух. Полоса ещё и высохнуть не успела, а её уже вылизывает кто-то из непроштрафившихся духов.

      И вот скажите после всего этого, что “Взлётная полоса” – не инфернальное место, не выход в потусторонний мир, не таинственный портал непонятно чего, а просто проход от казарменного окна до стены с вечно барахлящим телевизором. Нет, “Взлётная полоса” – место, действительно, нехорошее: никак на нём не вытанцовывается, ну, никак. Зато всенепременно выпевается:

      – Взлё-о-отная-я-а-а-а полос-С-С-С-А-А-А!..

      И в пустой казарме эхом под потолком отзывается:

      – …полос-С-С-С-А-А-А! А-А-А-А!..



[1] Кубрик – от нид. Koebrug – помещение на корабле или судне для всей команды или части её. [2] Барон Суббота – фр., гаит. креольск. Baron Samedi – в религии вуду на Гаити является одним из Баронов лоа (невидимых духов, посредников между Богом и человеком), связанным с культом смерти, мёртвых, а также с сексуальностью и рождением детей. [3] Всезнающая Википедия ошибочно называет этих учащихся техникума студентами, но студентами назывались проходившие обучение в учреждениях высшего профессионального образования (университетах, академиях, институтах, – словом: в вузах), проходившие обучение в средних (начальных, неполных средних и полных средних) учебных заведениях – учениками, все остальные, кроме курсантов высших военных училищ и т. п., ( то есть обучающиеся в техникумах, медицинских и педагогических училищах, профессиональных технических училищах, т. е. ПТУ) – назывались учащимися. Хотя лат. слово studens, от которого и произошло слово студент, можно перевести и как учащийся, и как ученик, но… [4] Аббревиатурное слово ВИА (вокально-инструментальный ансамбль) с началом того, что официально называлось словом “перестройка (perestroika)”, а в народе получило более точное определении – катастройка (катастрофа, этой самой перестройкой вызванная), – слово виа (ВИА) стало восприниматься, как нечто, навязанное советской идеологией и КПСС, а потому было заменено на другое, считавшееся свободным от полтических клише и по этой причине модное, демократическое, свободолюбивое etcслово “группа”. Группа кого? Группа чего? [5] Музыка В. Добрынина на стихи М. Пляцковского. [6] Перед словом “это” должно ставить тире, так как здесь есть два подлежащих без сказуемых, но во всех публикациях тире нет, стало быть, в авторскую пунктуацию вмешиваться нельзя.

© 26.10.2016 Владислав Кондратьев
© Copyright: Владислав Олегович Кондратьев, 2016
Свидетельство о публикации №216102600807