Прозябание осени

                Главное в жизни - это понять смысл остатка.


Олег Семёнович говорит о себе так:
- Я плохой человек. Бывает плохой муж, плохой солдат. Или, скажем, плохой патриот. Плохой американец. Во всех этих случаях адъектив "плохой" выделяет несоответствие объекта категориальной сущности. А вот я - плохой человек. Я долг свой не исполнил.
Вот и понимай его, как хочешь. Долг человека... кому?
- В молодости был - как все. Говорил слова, принимал образы, всё по Василию Белову. Шапки, правда, не терял по пьяному делу, терял перчатки и зонтик. Как все, так и я. А к старости что-то стал я прозябать, братцы.
Долг человека... Прозябание осени даётся нам как благодать. Как спасение даётся. Спасение от чего? Спросите Олега Петровича, он расскажет:
- Зрение истончится, мелкие предметы видишь лучше и видишь, что они - мелкие и не стоят настоящего внимания. Истонченный взгляд видит впереди, там, в дали бесформенной и бесцветной, настоящее, видит небытие, куда все предметы идут, не стремясь, и мы с ними. И не страшно. Страха нет и нет грусти, а только "нет и нет", вот эта квинтэссенция бытия. Осень - лучшее время года.
А станете уточнять - что да как, так он и ещё порасскажет, было бы кому слушать:
- С годами поистреплется человек, там протёрлось, тут порвалось... из-под внешнего, человеческого, лезет исконное, страшное, кровавое. Покров, он ведь тоненький. Задень его - и поползёт. Почему на войне человек быстро меняется? Или горе когда у него... А тонкая слишком грань, что отделяет нас от них. Мы-то старимся, слабеем, а они - нет, они ждут своего часа. Так называемая сенильность, старческое слабоумие - вот единственное спасение от них, а стало быть, и от самого себя. Словно лёгким флёром прикроет все прорешины, все дыры, рубцы, шрамы и прободения - и вот ты опять человек, то есть существо, созданное по образу и подобию. И - осень... сиди и смотри.
Олег Петрович насмотрелся.

- В условной схем мышления - мыслящий/мышление/объект мышления - главным и определяющим будет последнее, третье звено. Если объект не откроется мыслящему, то не будет и мышления. Доступность объекта для мышления, иначе говоря, познаваемость и непознаваемость объекта, суть свойство, внутренне ему присущее. Если мыслящий может быть редуцирован до места мышления (Пятигорский), то проделать такую же операцию с объектом мышления не получится. Я намеренно не употребляю понятие "субъект мышления" за его нетождественностью понятию "мыслящий": субъект мышления находится за пределами триады, всех трёх её компонентов, как бы "обнимает" их и делает возможным существование всей триады в целом.
- Ни один из элементов мышления не имеет самостоятельного бытия, - согласился Николаевский.

- Я себя не помню. Лет примерно до трёх - пустота... В три года дядя Коля учил меня курить и читать. Помню, как читал заголовок газеты "Ленинская правда", крупными печатными буквами. Вот это я помню. А что было раньше - не помню, словно ничего и не было там. Но ведь было же.
- Да что там могло быть? Пачкал пелёнки, орал ночами...
- Почему же тогда не помню? Что было до рождения - тоже: ни слухом, ни духом... Мозг уже был, внешние сигналы поступали: визуальные, звуковые. Внутренние, от органов, тоже... А где же следы? Где память?
- Э, память, - сказал Мераб. - Память - это... тьфу! Память как работает? Память работает от раздражителей-маркеров. Встретил знакомый, который уже был - ага, сработал механизм воспроизведения: было, помню! Даже неполное совпадение, по сходству, по ассоциациям, уже заводит память. А что, если нет таких маркеров? Что, если опыт первых лет жизни уникален, не находит себе соответствий в дальнейшем? Может, ты видел такое, что и словами не передать, и образами не охватить. В утробе тем более. В утробе ты был старше отца с матерью на миллионы лет. Как же они могут тебя обучить языку, которого сами не помнят? Вот и ты не помнишь.
Олег Семёнович вздохнул... Он сорвал с дерева синюю треугольную грушу и понюхал её, сморщив лицо в гармошку.
- Грустно это, - сказал он. - Не помнить самого важного, первого, изначального. Как же мы живём? Это, как дом без фундамента.
- Скорее, без подвала, - поправил Мераб.

- Человек заглянул в ванную - а там вода шумит и стоит человек, о чём-то думает, а вода льётся, льётся... Как поступит первый? Да ты знаешь, скажет, сколько у нас в том месяце было за воду?!
- Так поступит большинство нормальных людей, - сказал Лао.
- А вот Зритель не так. Зритель закроет тихонько дверь и удалится, чтобы не мешать ему - думать...
- Ага, и ещё предупредит домашних: не шумите, ВасильИваныч думать будет.
- Но это если там не женщина. Женщина показывает себя Зрителю в любой "обстановке". Кто на женщину смотрит - видит женщину.
- Голая? - сказал Лао. - Я видел в одном русском фильме, одетый мужчина моется под душем. В пальто прямо.
- "Ирония судьбы", - вздохнул Мераб. - Рязановская комедия. Старая.

Средневековый мистик представлял себе Бога в виде шара. Шар, сфера - самое совершенное тело. А если последовательно отмыслить от него всё лишнее, всё человеческое, то получим "высочайшую точку совершенства", она же "самая субдительная сюперфлю".
И что в сравнении с этим человек? Шар с глазами... и глаза-то не его. Подлинное "Я" находится... а чёрт его знает, где оно находится... пожалуй, далеко. Но точно не здесь. Человек всю жизнь ищет позицию, с которой он наблюдаем, - а вот позиция-то и есть "Я", - сумма позиций, "тысяча биноклей на оси"... А кто их туда и зачем - вот этого, боюсь, ни я, ни "Я"...
Так, подсказки, в виде морально-этических норм. Недаром их Моисей с горы приволок... Человек - единственное из животных, обладающее моралью, но - опосредованной, тоже через "Я". Волк съест овцу и не стыдится. А я стыжусь... и ещё страшно: а ну, поймают... Но - съел же. Но - стыжусь...
- Я не "Я", и овца не моя, - сказал Петровский.

- Наше сознание порой говорит с нами от имени других лиц, - сказал Петровский.
- Как всякой общее, оно говорит через частности, - сказал Олег Семёнович.
Он нарезал арбуз.
- Но я бы взял в кавычки слово "наше".
- Да, пожалуй, - согласился Петровский.
Он не отрывал глаз от арбуза.
- Общее не может стать объектом мышления, - продолжал Олег Семёнович. - Хорош кавун, а? Только частное может стать объектом мышления.

- Женская магия сильнее мужской, она не умознательная, она от естества и к естеству отсылает. В некоторых случаях ничего другого и не нужно, одна такая отсылка сделает дело, ведь мы от естества далеко отошли, - мы, мужчины.
- А они что же? - сказал Мераб. - Э! Ещё дальше отошли! Всё ненастоящее: лицо, губы, грудь - всё сделанное!
- Это внешнее, - спокойно отвечал ему Знающий Из Нижнего Подворья, - а внутреннее сохранилось. Ну и что с того, что змея сменила кожу?
- Магия чем проще, тем лучше, - вступил в разговор Хихикающий Селянин-Вор. - Был у меня друг, мужик очень умный. Начитанный, рассуждал обо всём, как Пятигорский в дни славы своей. Но вот заспорят они, бывало, с женой, она скажет: "А пошёл ты на ***!" - и всё, лёг и лежит. Кушать не может, делать не может ничего, полный энергетический аут. Одно слово, три буквы - и поражение в правах. Магия... магия не колдовство, магия... я не знаю, что это такое.
- Друга своего спроси, он наверняка знает, - сказал Знающий Из Нижнего Подворья. - жену его не спрашивай, времени зря не теряй - она не знает: знающий не практикует магию.
- А что же он делает?
- Ложится и лежит.
Мераб засмеялся, фехтуя на шампурах со своим отражением в шашлыке:
- А как же тогда... говорят... знание - сила?
- Оно - сила, но эта сила направлена на того, кто знает, - ответило отражение и победило.

Олег Семёнович внял советам людей и заклеил бумажкой веб-камеру на лэптопе. Он сперва отговаривался: да что, да я же не секретная блондинка шестнадцати лет, чего на меня кому-то пялиться... как я иногда в носу ковыряю? Однако, заклеил. Теперь спокойно ковыряет в носу: накася-выкуси, япона мать!
Обходящий Стол однажды встретил его в сети.
- Думаешь, никто ничего не знает? - сказал он. - Все всё знают! Человек - как открытый лэптоп. Все клавиши доступны всем. Думаешь, заклеил камеру - и в дамках? Эх, ты, чайник! Все твои сценарии лежат в открытом доступе, папки расшарены, пароли твои известны. Но зрители молчат, чтобы не оказаться на твоём месте, открыв рот. Ведь у всех та же ситуация. Всё прозрачно, и желание замутить воду, например, бумажкой, вызывает у всех законное подозрение: какую такую рыбку поймал Олег Семёнович? А не проверить ли его пофайлово, да не спросить как с гада?
Засмеялся Олег Семёнович:
- Я своих рыбок съел давно! А костями - чего любоваться? Кому они интересны, кости...

Стала она приходить. Сядет в углу и слушает. Молчит и слушает. Выйдет, выкурит сигарету - и снова сядет и молчит.
Приходящий Ночью как-то увидел её:
- Э-э... да это же Наина!
- "Герой, я не люблю тебя"?
- Ага, она самая! На и на. Прошедшее в будущем. Ну-ка мы на эту фемину в спецзеркальце поглядим... Ну, так и есть. Лицо знающей лисицы. Которая и поохотилась, и под охотниками побывала. Жизнь прожила. Опасная штучка. Вы, главное, теперь не стригитесь и не брейтесь.
- А нельзя её как-то иначе?
- Нелья. Да она сама уйдёт, вот увидите. Ей тут ловить нечего. Умных и богатых днём с фонарём, а рассуждения ваши ей и даром не нужны.
- А стрижка-брижка?
- А это всё по заветам отцов, - сказал Приходящий Ночью. - Отцы бороду-усы не брили, волос не стригли. Всё, что из головы, всё береги и лелей. Вообще, есть и другое здесь. Неладно естество нарушать. Растут волосы - ну и пусть растут. Выпал зуб - зачем вставлять? Естественный ход событий кто нарушает, того кара ждёт жестокая. Где именно ждёт, не знаю, но ждёт.
- А я на завтра к зубному записался, - охнул Николаевский, - зуб ноет - сил нет...
- Терпи. Ты же человек. Терпи. Ты же не волк зубастый. И деньги поди не рисуешь по ночам. А там сдерут, мама не горюй. Терпи.

- Наш человек правды ищет. А найдёт? Антиномия "правда-истина" и "правда-справедливость" неразрешима, только по частям: первая в области теории, вторая - практики. Половинчатое это разрешение. Не может быть "правдой" и то, что в теории, и то, что на практике.
- Дать всем понемногу было бы справедливо, - сказал Митрич.
Он сел в Орехово-Зуево, накатался на каруселях.
- Всем понемногу, и мне по чуть-чуть, - продолжал Митрич. - А так, что же... правда - это понятие абстрактное, одному так, другому - этак... А если понемногу, то отчего же? Понемногу недурно бы. Вот, к примеру, граф Толстой, Лев Николаевич. Он понемногу и пахал. Только когда пассажирский поезд. Выйдет к поезду, минут за несколько, ну и ходит там в поле за сохой, на кобылу кричит. А пассажиры смотрят и удивляются: эвон, граф Толстой, Лев Николаевич, пашет! Дамы, офицерьё, гимназисты. А поезд прошёл, граф Толстой сбрую снял и ушёл в дом.
- Зачем же он сбрую в дом потащил, дедушка? - спросил черноусый.
- А как оставить? Мужик украдёт и пропьёт сбрую. Ведь он, сердешный, не Гоголя с Белинским понесёт с базара, а водочки купит и выпьет на брудершафт.
- На брудершафт?
- На брудершафт, Марья Кирилловна. Да ты не кобенься, ишь - кобенится... графиня, тоже мне. На тебе пахать можно, а ты мне тут хвостом... сказано тебе - на брудершафт!

- Ограничивать права и свободы человека во имя его личного блага общество не должно, но такое ограничение допустимо и необходимо во имя общего блага.
- А как же злоупотребления? -  сказал Николаевский и усмехнулся. - Да столько будет всякого... спекуляции, злоупотребления, подмена понятий. Причём с обеих сторон, как отдельной личности, так и общества с его институтами.
- А что же вы хотите? - сказал Мераб. - Есть другой путь?
- Не другой путь, а третий путь.
- А какой же такой третий? И вы его знаете?
- Знаю.
- Знаете, так скажите!
- Первый - это путь Европы. Второй - это наша версия европейского пути, смесь бульдога с носорогом. А третий путь - соборность, а от них отгородиться. И никакие свободы не должны туманить нам глаза. Свободы возможны только в отдельно взятой точке, в первую очередь свобода от всех других точек. Отгородиться, и всё.
- Как же Бог? - сказал Олег Семёнович. - Как быть с Богом? А пуще того, с диаволом?
- Бог соединяет, диавол - разделяет. Но Он соединяет соединённых, а тот разделяет разделённых. Бог есть одно целое, а в целом все части соединены. Нет ничего такого, что не было бы в Боге. Следовательно, и это разделение не может быть фактическим, разделение - это искушение и соблазн принять часть за целое.
- Ничего не понял, - сказал Мераб.

- Сознание не прекращается смертью. Сознание нематериально и не может "умереть". Факт биологической смерти прекращает рефлексию сознания, топосом которой является материальный субстрат - мозг. Нерефлексированное чистое сознание есть континуум, не имеющий материальной "привязки". Выражение "мыслящая материя" плеонастично: вся материя мыслит, но лишь человек, в котором слились природа и разум, рефлексирует, то есть производит вторичное мышление.
- И потому именно осознаёт свою сингулярность, отличность от всего остального мира феноменов.
- Хотя и сам является феноменом. Но, в силу способности к рефлексии, уже и частично ноуменом.
- А, ноумен, феномен, - сказал Мераб. - Брось ты, знаешь что... Что такое феномен, по-твоему? А по-моему, это субъективно-внутреннее отторжение ноумена.
Мераб и Олег Семёнович встали и пожали руки друг другу.

- Вера, самая подлинная, глубинная вера в человека есть вера в Бога. Верить в человека - значит верить, что человек может стать Богом. Богоподобие не вымысел: человек уже был одним из Них на заре своей истории. "И сказал Господь Бог: вот, Адам стал как один из Нас, зная добро и зло". Бытие, глава третья, стих 22. Стал не "одним из Нас", но "как один...", - то есть, Богом он не стал, сделал только первый шаг, а второго сделать уже не успел и был разжалован на землю.
- Из-за бабы, - буркнул Петровский.
- Естественно.
- И что - можно опять туда, обратно?
- А зачем?
- М-да... вопрос!
- Вопрос вопросов.


- Знак, - сказал Олег Семёнович, и задумался...
- Что - знак? - спросил Мераб, поглаживая барашка.
- Знак не имеет содержания. Его содержание выявляется в отношении других знаков.
- Раз выявляется, значит - есть, - сказал Мераб. - Если не имеет содержания, то что же в таком случае выявляется?
Олег Семёнович обдумал это.
- Пожалуй, - сказал он. - Тогда так: знак имеет содержание, какое-то, неявное, и оно выявляется в отношении знака с другим знаком или знаками. Вот как. Но только не сам знак, а носитель знака. Правильнее будет разделить обозначаемое на содержание и носителя знака. Сам же знак обозначает и то, и другое. Носитель знака и содержание знака суть разные вещи, другими словами, носитель не знает, что именно он несёт, и должен это установить, найти. С этой целью носитель вступает в отношения с другими носителями и эмпирическим путём устанавливает тождественность их содержания своему собственному, "родному" содержанию. Примерно так: вот это не моё, и это тоже, а это - моё, беру! Так носитель собирает содержание для своего знака, как пчела собирает для улья.
- А может быть несколько носителей для одного знака?
- А почему нет? Может. Пчёл много, улей - один. Многозначное содержание не редкость. Тут вся суть в наличии этих отношений. Не установишь отношение, не вступишь в контакт - не получишь ничего и останешься ничем или никем, пустым, бессодержательным, никому и ничему не нужным, бесполезным.
- Вах, - засмеялся Мераб, - какую страшную картину ты нарисовал, уважаемый! Кровь стынет! Скажи, а могут быть несколько знаков для одного носителя? Такси возит разных пассажиров.
- А вот это невозможно. В определённом смысле носитель знака ограничен знаком, он как бы подчинён ему. Как два содержания сознания не могут одновременно занимать одно и то же место, так и два знака не могут иметь одного носителя.
- Знак как содержание сознания своего носителя... Интересно, - сказал Мераб. - И ещё интересно, что думает вот этот барашек о своём содержании и о тех отношениях, в которые мы вступим с его носителем? Ха-ха-ха!
- Мяса не ем, - твёрдо сказал Олег Семёнович.


Она  сказала, не шевеля губами:
- Под моим окном стоит клён. Наступила осень, листья облетают с верхушки. Уже голая верхушка, а нижняя часть кроны пылает золотом. Так и человек: размышляя о мире, отмысливает склонности и привязанности, и делается он совсем голым, но начинается с головы. Наклонности ума делаются ненужными, одна за другой. Логические связи отпадают. Вещи предстают как они есть, и в несвязанности не удержавшись, распадаются на первичные элементы, то есть чувства. Старый да малый, не зря сказано. И тот, и другой мыслят чувствуя. Но если для младенца это естественный ход жизни, то старец возвращается к нему, как битый травленый лис в свою нору - умирать...
- Женщина не рассуждает в собраниях о подобных вещах, - сказал Олег Семёнович. - Кто сообщил тебе о них?
- Тот, кому они не нужны, - сказала она.

- Своё начало идея получает в чувстве. Всё начинается с ощущения. Осознание, так сказать, квалифицирование и классифицирование ощущения сознанием, становится чувством и получает имя. А уже осознание чувства, его причин, его особенностей, его объекта и субъекта, это следующая ступень. Осознанное чувство и есть идея.
- Что же тогда мысль, по-вашему?
- Мысль не обладает онтологическим статусом. Это временный, промежуточный этап деятельности сознания, этап чисто инструментальный. Мысль - инструмент работы сознания, - сказал архивариус.
- А вот Ле Бон...
- Знаю, знаю. Гюстав Ле Бон проследил обратный путь: от идеи к чувству. Идея воспринимается в чувственной оболочке. Масса неспособна понять идею. Масса понимает чувство. Индивидуальное чувство рождает идею. Идея рождает массовое чувство.
- Идеетворчество в основном закончилось в девятнадцатом веке, - сказал студент. - В наши дни не нужны идеи. Империалисту проще сбросить бомбу, выгоднее завезти партию джинсов.
- Империализм - тоже идея, - сказал архивариус.

Емельян Фёдоров расправил широкие плечи. Рубашка затрещала. Он сказал:
- В драке не бывает победителя. Как только пройдёт эйфория и утихнет мандраж, сразу проходит радость так называемой победы. Чувствуешь себя неважно. Говном себя чувствуешь последним. Ты же лупил человека по голове, по лицу. Это... нехорошо. И чему тут радоваться? Рано или поздно, приходит это чувство. Чем раньше оно придёт, тем лучше. Вот, все ругают Кадырова. Детей вывел в ринг, дети дерутся... жестокий отец... А по мне, так прав он. Пусть посмотрит на брата своего родного, побитого в кровь, им же самим побитого. Когда сойдёт эйфория. Пусть поймёт, что такое победа. В детстве, в молодые годы человек остро чувствует, близко к сердцу принимает. Поймёт... нет, понять ещё не сможет, поймёт - потом. Увидит брата своего - и руки опустятся сами. Руки раньше головы думают. Если научить их думать. Все люди - братья. Все знают это. Нужно учиться, учить, - не словами, нет, - руками... Так я думаю.
- А сам дерёшься.
- Так я за деньги.

"Образ - это заместитель ощущения, имеющий опору в памяти. Там, в этой библиотеке образов, он ищет и находит себе подкрепление - то содержание, которое позволит образу выполнить свою задачу: "разбудить" ощущение, ставшее его причиной."
Прочитав по бумажке эти слова, Фома сложил бумажку и спрятал в карман.
- О, как, - отозвался Хоббс. - М-да. Томас Гоббс, известный, называет образ "затухающим ощущением". Это в "Левиафане". Правильнее назвать образ "продолженным ощущением": a future in the past imagination.
Фома вынул сложенную бумажку из кармана, развернул, пробежал глазами, снова сложил и опустил к карман.

- Верю в Бога, следовательно, Бог существует. Если бы Он не существовал, тогда как бы я мог верить в Него? Бог извлекает из меня нечто, чем я не могу быть, и возводит это в степень. Так поступает Он со всеми. Нет ничего такого, что однородно мне, и я не родствен ничему. Выйди в тихую, ясную зимнюю ночь. Посмотри на звёзды, послушай их, как они поют, эти хоры. Где место твоё, где ты? Тебя нет. Человек - заблуждение, человечество - это своего рода галлюцинация, иллюзия, скрывающся подлинную творческую силу, которой мы непричастны. Когда Бог придёт к осознанию ошибки, человечество прекратится. Не будет Судного дня, катаклизмов, мировых пожаров. Человек просто исчезнет. Снова Бог, прохаживаясь по саду, будет взывать: "Где ты?". Но никто Ему не ответит.

- Слышу, о чём-то таком разговор, - дай, думаю, тоже внесу своё убогое мнение, - сказал Макарушка, быстро подходя к столу. - Не помешал, нет?
Он только что имел сцену у входа с Нюшей и Марфушей. Эти две стоеросовые курили, выпуская дым на улицу, то колечками, а то палочками. Марфуша палочкой, а Нюша ей - колечком, и так, чтобы наделось на палочку. И заливаются обе, стоеросовые девы.
- Разрешите протиснуться на костылях, - сказал им Макарушка.
- А где костыли-то, - прыснули они.
- Воображаемые, - пояснил им Макарушка, - иначе не протиснешься, шибко плотно у вас тут поставлено.
Девы заворчали, но пропустили.
- Некоторые понятия не имеют эмпирического референта, - присаживаясь, сказал Макарушка. - Но это не значит, что они не существуют. Бог из таких. Ну, не то что совсем не имеет. Его определения имеют место в языке, а значит, в мышлении, поскольку мышление не происходит вне языковой реальности. Вечный, всеведущий - какой ещё объект мог бы претендовать на эти определения? Только Он. Раз существуют Его определения, то существует и Он сам, иначе - к чему были бы приложимы определения? Бог есть объект и субъект своих определений.
- Апофатический... катафатический... скажите, пожалуйста! - Марфуша подтолкнула Нюшу в бок.
Девы, оказывается, стояли за спиной и слушали.
- А вы это всё сами придумали? - сказала вежливая Нюша. - Ой, как интересно!
Макарушка повернулся к ним со стулом вместе. Он сказал:
- Когда возьму свои костыли, да как настучу кое-кому по толстой... тогда узнаете, как вмешиваться в чужие разговоры, Нюша и Марфуша.

Владеющий Своими Чувствами ИЗ Высокого Подполья сказал:
- Мы не воспринимаем этот момент, мы воспринимаем чувства, которые он у нас вызывает. Момент связан чувствами, как вор, попавший в ловушку. Прогоняем чувства - теряем момент. Что же в таком случае этот момент? Только чувства, всё остальное - ложно.
Женщина с лицом лисицы сказала:
- Если не объективируется Бог, как это было сказано выше, то и человек не объективируется. Человек изменчив, он в разных положениях разный, он - как вода, налитая в разные формы. В общественных банях один, на партсобрании - совсем другой. Где человек? Его нет, он исчез. Мы общаемся не с человеком, а с верёвками, которыми опутали человека в данный момент для своей надобности. Прошла надобность, исчезли верёвки, исчез и он.
- А память? Разве память не сохранит человека?
- Память сохранит верёвки, - сказала женщина с лицом лисицы.
Владеющий Своими Чувствами ИЗ Высокого Подполья сказал:
- Расскажу, как пришёл к учителю У бургомистр Майна-на-Кампфе. Он задумался о смысле жизни, после того как в городской казне обнаружилась недостача. "Владеющий своими чувствами всегда знает смысл жизни, - сказал ему учитель. - В спокойной воде отражается вся реальность". Бургомистр ушёл, размышляя над этими словами. А учитель У обернулся пчелой и полетел за ним. Он летал над ним, жужжал, садился на плечо - всё напрасно: бургомистр глубоко погрузился в размышления и ничего не хотел замечать. Только когда учитель У ужалил его, тот очнулся, схватил учителя-пчелу и, поднеся к самому лицу, прошептал несколько слов. А затем отпустил. Учитель У вернулся к себе, стал собой и принялся размышлять над сказанным. Но, став собой, он не мог в точности вспомнить слова бургомистра, и потому в каждой новой попытке у него всё получалась по-новому. И спросить было не у кого: бургомистр ушёл на войну в Западные Горы и там пропал.
- Это странная притча, - сказала женщина с лицом лисицы. - Поэтому она мне и нравится.


- В основе внутренней жизни человека лежит конфликт двух матерей. Это основная причина развития, - сказала женщина-лиса. - Наиболее выпукло такой конфликт проявляется в противостоянии матери и жены, получающий форму конфликта свекрови - невестки, тёщи - зятя. Уже Библия, где ничего просто так не говорится, предсказывает естественную семейную коллизию: "Оставит человек отца своего и мать свою и прилепится к своей жене". Бытие, глава третья, стих 24. Здесь прогнозируется простейшая и самая наглядная форма конфликта двух матерей. Действительно, что может быть проще, понятнее: жена - вторая мать, а двух матерей быть не может, отсюда и конфликт, который, заметим, носит статусный характер, хотя и может дополняться второстепенными подробностями личного плана. В более широком и общем смысле конфликт двух матерей наблюдается в любой ситуации развития, где происходит столкновения старой и новой матрицы, то есть везде, где речь идёт о развитии. Конфликт двух матерей становится законом двух матерей, всеобщим законом развития. Каждая новая матрица пытается вытеснить и заместить старую, а старая этому сопротивляется. Из столкновения матриц, или матерей, рождается импульс движения. При этом и старая матрица никуда не уходит, она по-прежнему актуальна, активна, продуктивна и полезна. Всё, что приходит, вступает в неизбежный конфликт с тем, что пришло до него. Взятый в позитивном плане, конфликт двух матерей можно понимать как их диалог. При этом "реплики" двух участников сводятся во внутренней речи третьего участника (мужа и сына, жены и дочери) в его (её) собственный монолог, переработанный и переосмысленный в рамках его (её) конкретной индивидуальности.
- Что вы курите, я не пойму, что за шишки? - сказал лесник Том. - В моей хижине целая куча сухих матерей, я использую их, чтобы сварить себе бобы. Что же теперь - ходить голодным, после вашего рассказа?
Нюша и Марфуша подошли к нему и стали навязываться в гости. Они сопровождали свои приставания непристойными намёками, инсинуациями, пропагандой насилия.

Ворвался о. Пигидий. Он был не в себе: ряса порвана в нескольких местах, в шапке осенние листья, и даже в бороде застрял каким-то образом задорный кленовый листёнок.
- Отец Пигидий! Что с вами?!
- Бр-р-рлю, - отвечал он, извергая целую пригоршню чего-то, напоминающего по виду чёрную икру.
Но это была никакая не икра. Земля это была, вот что. Вперемешку с мурашами, и пара-тройка зубов там затесались выбитых.
- Сделали мне...
В край двери просунулись три головы, одна над другой - этажеркой:
- Пигидий, мигидий... бр-р-рлю-ууу!
- Пошли, сатанята! - закричал на них о. Пигидий и показал колючий кулак. - Зашибу!
Головы пропали. Дверь захлопнулась.
- Сделали мне крылья из кленовых листьев, - пояснил о. Пигидий. - Упал. Расшибся. Но успел побывать. Да, успел.
- Из листьев, отец Пигидий?
- Ну, из веточек. Да. Бариста! Свари, пожалуй, кофейку мне, покрепче.
Он высыпал содержимое пятерни обратно в рот. Мы все дружно сглотнули. Пигидий посмотрел на нас задумчиво.
- Тут вот что интересно, - сказал он. - Бог непознаваем - это так, это ясно. Но постижим ли Он? Вот в  чём, понимаешь, вопрос вопросов.
- А есть разница?
- А как же. Вот ты, к примеру, бабу е... спишь с ней, - быстро поправился о. Пигидий. - Ага! Значит, познаёшь?
- Познаю.
- Познаёшь! А постигаешь? Нет, не постигаешь.
- Ну и примеры у вас, святой отец.
- Святой отец у католиков. А у нас просто: батюшка.
Бариста принёс кофе. Пигидий стал пить кофе большими глотками, давясь и сплёвывая на сторону, как матрос.
- Ну у вас и примеры, батюшка.
- Да, меня за это ещё в МДА били.
- Били?! Кто?
- Дак, этот... дьяк Кураев, профессор богословия, мать его... Бывало, подходит - и, худого слова не говоря, в ухо - р-р-раз! Но мне что! У меня всё в минуту обратно отрастает, например - зубы. О, глядите...
Пигидий, к нашему ужасу, широко разинул пасть и повертел головой, чтобы все могли убедиться:
- О... ы... а?
Действительно, полон рот зубов, все - как новые: белые, чистенькие. В глубинах разинутой пасти - тьма, и огоньки, и Царьград, и маленькие-малюсенькие, чёрненькие мураши бегают по золотым куполам. И вдруг остро и сыро пахнуло оттуда землёй, и всё исчезло...

- Природа религиозного фанатизма, - сказал о. Пигидий, - проста. Вот, человек. Он одинок в мире: мир его не принимает, не понимает, кругом беды, напасти, разочарования... Что он делает? Он ищет себя, своё "я". В этом мире он ищет своё "я". Всё, что нас принимает, становится нашим, это наше "я", в определённом смысле, конечно. Другими словами, человек ищет того, кто скажет ему "Ты". И, разумеется, он его не видит и не находит. Котёнок гоняется за хвостом и не может поймать. Так и человек: гоняется за собой, а всё одни хвосты... И тут видит он Его, Того, кто так же одинок и так же отвергнут миром, как и он сам. Мир тоже гнал его, не понимал, не принял - и казнил ужасной и позорной смертью. Этот Он так же не от мира сего, Он трансцендентен миру и всему, что есть в этом мире. Так вот же! Тот, Кто и есть моё Я, с большой буквы. Так приходят к вере. Вера - защита не только для того, кто верует, но для Того, в Кого веруют. И всеми силами нужно защитить Его, одинокого и слабого, потому что - человек, победителя в отдалённой перспективе, потому что - Бог. Всеми силами, всеми средствами. Отсюда фанатизм, чрезмерность, бессмысленная, неоправданная, необъяснимая суровость, если не сказать, жестокость. Всё от человека. Одиночество, знаете ли... на многое может... подтолкнуть. Фёдор Михайлович это чудесно описал, в образе студента, который в комнате, похожей на гроб, много чего передумал... и вообразил в итоге. То есть, выдумал. А в конце концов пришёл к Нему, Тому, кто говорит ему Ты. И ему, и вам, и мне. Всем. Но и хвост, если изловчишься, тоже поймать можно. Только, что с того?
- Любовь - это половой инстинкт, который делает вид, что он что-то другое, - ни к селу ни к городу, сказала женщина с лицом лисицы.
Пигидий оживлся:
- Вот за это, за это меня и лупили в МДА! Кураев подбежит... и сапожищами...

- Всё, всё знает человек, как же не знать ему - образу и подобию, - начал Олег Семёнович. - Знает, но не реализует. А почему? Запрещено ему...
- Да, может, просто слов таких нет, - сказал Мукин. - Язык же ограничен. Понятия существуют... нет, понятия тоже не существуют. Они же в языке. Понятия не существуют и слова не существуют. Как же тогда знание? Знание ведь тоже в понятиях и в словах.
- В древности, во времена варварства, значение человека выводилось из занимаемого пространства. Силачи мерились, значит, силёнкой, короли - землями, стало быть, подданными. Богачи - богатством. И так далее. Такое отношение сохранилось и по сей день. Я о другом. Значение человека как активного действующего лица выводится вовсе не из того, что он есть и что есть у него, а из того, чего у него нет и чему он стремится принадлежать. Мы все хотим принадлежать, до боли, до слезы. То, чего у нас нет, служит для нас мотиватором и стимулом всех наших действий. Это - причина нашей активности. Это не мы сами, но как бы и мы. Вводя остаток в сферу своих притязаний, мы делаем его частью себя. Это часть, которая больше целого. Сфера неисполняемых желаний правит человеком. Там - всё, что мы были и что забыли с тех пор. Система жизненных сил вытесняет всё, что ей не по зубам, в этот остаток. Всё, что не по зубам системе - это и есть мы.
Олег Семёнович остановился, чтобы сделать знак пальцем. Затем он продолжил:
- Бог тоже там, в остатке, в той части, что больше целого. Встречаясь с миром - огромным, непостижимым - не можешь не испытывать удивления. Это удивление и есть Бог. Понятия не существуют и слова не существуют. Чувство способно охватить всё, что не могут понятие и слово. Чувство удивления. О части и целом. Предположим, бутылка вмещает... литр. А хотят налить... два литра и больше.
Он снова сделал знак пальцем, уже другой, пожал плечами - вот ведь странные какие: два литра - в литровую бутыль...
- Ну? Литр залили. А остальное? Всё мимо. Но ведь это тоже моё. Могло быть моим. Предназначалось мне как моё. Но - не сумел вместить. Но - моё. То, что внутри - это я. Я - это внутри, действует вовне, ad extra. То, что снаружи и действует вовнутрь - тоже я? Да. Здесь парадокс. Я откликается на ты. Кто-то должен позвать, чтобы я проявилось вовне. Ты - это я, окликнутое. Возникает дуализм, но кажущийся. На самом деле, я и ты - это одно и различаются лишь своей позицией в диалоге. Но, поскольку The medium is the message, постольку и диалог есть в действительности монолог.
- Про медиум - это ведь Маклюэн? - сказали Нюша и Марфуша.
- Маклюэн, - согласился Олег Семёнович.
- А вот это... диалог - это случайно не Бубер?
- Стану я вообще протестантов всяких, - с презрением сказал Олег Семёнович.
Он для наглядности хотел огладить бороду, но вспомнил вовремя, что бороду не носит.
- И так, отсоединяя последовательно, один за другим, хвосты, возвращаемся в чистоте своей и первозданности к тому самому Ты ("Прям стишки", - Нюша и Марфуша), которое одно только и есть Я, потому что может откликнуться на Ты, к нему обращённое, а всё прочее есть... гиль.
- О как, - сказал о. Иоанн. - А вы новенький, я смотрю? И сразу - на отделение?


25 октября 2016 г.