Иронические четвертинки

Раз, я ударился обстенно
и в сапогах в калашный ряд!
Стихи там начал печь нетленно,
словами, разбавляя яд.

   Я вечный взгляд природы чувствую
   через отдушины души,
   и бесконечно ей сочувствую,
   бросая крошки в камыши.

Настало время чистых душ,
буквально и бесповоротно;
оно схватило жирный куш
беспамятства поротно.

   Я партиот! Мой пыл прекрасен!
   Весь отдан партии моей!
   Теперь я чист и путь мой ясен,
   в невзгодах суши и морей.

Пена дней слетает в пафос века,
листьями шуршит календаря,
и уносит смыслы человека
в омуты забвенья, и моря.

   Сменили вывески на лбах,
   уютно гузна сшевелили,
   гудя: «На этих мы столбах
   страны устои укрепили».

Йети Арбата идут по стране,
йети тверской и охотного ряда.
Дети цветут в ядовитой стерне
монетаристского шопного стада.

   Город уродов забытых и новых
   Русь потрясающий в ложных обновах,
   пляшущий дико, костями трясущий:
   жизнь колпачково безумно стригущий.

«Последний русский» возникает ниоткуда,
он как мокрицы вечен в временах,
и пламенем горя, сия причуда,
России треплет всуе знамена.

   Российский ум, безудержный и смелый
   приохлаждая, властная рука,
   лишь заставляет – замысл скороспелый
   творя, вливать осознанно в века.

Тащился грех по белу свету
и, обойдя кругом планету,
прибился к нам и, обессилев,
обнялся с жалостной Россией.

   Я сбит врагом системы ЭГАИС.
   Навечно и в похмельности завис:
   мой парашют портвейновой окраски
   из тайника мне грустно строит глазки.

ОтВАДА вадила сурово,
жулёжником запнула путь,
пустое выдумавши слово
и смыслы вздумала запнуть.

   Реальный мир мы надеваем как одежду,
   его и терпим и выносим как надежду;
   пыль вековую стряхивая рьяно,
   бредём к итогам жизни окаянно.

Я научился жить беззвучно,
спасибо! милая жена.
Все дни проходят подкаблучно;
ликуй! ликуй же, сатана!

   Карает измена печалью суровой:
   терзает нас жизнь каузальностью новой;
   карает и верность - души обнажёнство:
   терзая печальной тоской многожёнства. 

Бука вернётся и, с ней, меня не найдёт,
ведь нас на Канары весёлый везёт пароход;
старая, злобно пусть щиплет себя за усы,
купальные мы замочили в бассейне трусы.

   Когда ко мне сомненья и печали
   врываются кометой в сумрак дня,
   тогда меня иллюзии качают,
   со мною, примиряя времена.

Подмузник я, невольник её славы
и раб оков её, воинственных атак,
мятущийся в огне словесной лавы:
Мне стих рождённый - опиумный мак!