Мама

Стоял декабрь сорок второго года.
Не защищала печь от холода.
Запасы таяли, как на окне вода.
Семья боялась голода.

Домой к нам часто заходила
Алейникова тётя Липа.
Без мужа как уж год детей растила.
Поездками в деревню их кормила.

- Не бойся Белка, жрать достанем,-
была она немного грубовата.
- Поедем под Рязань, на рынке встанем,
нужна бывает им и шерсть и вата.

В семье решается проблема,
что лучше будет для обмена.
Решили, отдых, перемена.
Рюкзак тяжёл, не надо и безмена.

С утра семья поднялась рано.
Ещё не слышно детского сопрано,
Иконку вшила баба Шура под прокладку.
Для денег мама сделала закладку.
Давал снохе советы деда Ося
- Всё взвесь и не надейся на авось.

Когда уже стояли пред порогом,
светились лица их, как перед Богом.
-Господь поможет,- бабушка сказала,
на шею маме крестик повязала.
 
В вагоне негде яблоку упасть.
Не отпускает в поезде напасть,
тревожно на душе, как б не пропасть.
Страшна войны прожорливая пасть.

Ещё стучат колёса на мосту через Пехорку,
уже успела мама деду выменять махорку.
У белочки совсем запасов нету в норке,
всего еды картошек пара, хлеба корки.
Болит спина, как после порки,
Но нет в купе свободной полки.

Простаивал вагон на полустанках,
нужны пути для воинов и танков.
Сиреной научились бить поклоны
идущие навстречу эшелоны.

Сошли на полустанке на пути.
Уж вечер, хочется уснуть,
хотя б в тепле передохнуть,
придётся долго ведь идти.

Сведённый лес, торчат пеньки.
Вдали мерцают смутно огоньки.
В снегу протоптана дорога,
видать, не близко до порога.
Сошло не мало с поезда людей.
В компании немного веселей.

По памяти зашли в избу.
В ней на ночлег хозяйка принимала.
Большая печь стоит в углу.
Теснятся бабы, места мало.
Под форточкой два места на полу.

Жжёт грудь студеная вода из кадки.
Едва оправившись от хрипа,
приветствует знакомую хозяйку Липа.
Мерцает огонек лампадки.

Шипит огонь, и печь дымит щелями,
сухих нет дров, сырой слизняк.
Лампадки бьётся тень под образами.
Першит во рту, и не уснуть никак.

Тревожный сон прервался рвотой.
- Мы угорели, Белка, - чрез зевоту
едва промолвила Олимпиада,-
Стучит в висках, болит в груди.
Скорей, подруга, окна распахни.
Тебя тошнит? Немножко потерпи.
Иначе нам не выбраться из ада.
А я уж как ни будь пробьюсь к двери.

Отделались легко, но с печью не шути.
Как жалко женщин, спавших у печи.
Была судьба не всем проснуться.
Могло такое с каждой обернуться.
Прости Господь им все грехи.

В тылу село не голодает,
доступен и покос и огород.
Товаров городских им не хватает.
Деревня с городом – братается народ.

Торговый день на рынке воскресение.
Весы не нужны и безмен.
Народа много, оживление.
Идёт товарами обмен.

Сметана, масло давят на прилавки.
Возможности прикидывает мама.
Клиентов меньше продавцов, нет давки.
Ласкает душу эта панорама.

Лет двадцать позже, по вине Хрущёва,
большая голова была кокос,
врагом в хозяйстве стала и корова,
до нельзя ограничил он покос.

Тогда совсем деревня обеднела,
растаскивали по домам колхоз,
корова всю картошку съела.
Зато для огорода свой навоз.

- Что, милая, ты хочешь за сметану? -
Вступила мама в сделку деловито,
- Обманывать тебя не стану.
Давай вот эту кофту, и мы квиты.

- Ещё взяла бы масла килограмм,
Возьми, венчальная моя рубашка.
- Нет, мало, давеча абрам
машинку втюривал мне стричь барашка.

- Возьми ещё, коль хочешь, полотна.-
Не всем доступны швейные машины.
Другие власть наметила вершины.
- Руками что я сделаю одна…

- Не знаешь, Липа, где найти творог?
На Новый год хотела на пирог.
В бидон уже затарила сметану,
для выпечки не мало ль по стакану?

- Глядь, Белка, что народ зашевелился?
Тревога в голову мне лезет, б…ть.
Дается мне, что клад наш обвалился.
Скорей давай постромки расслаблять.

«Милиция», - разносится гомон.
Вдруг станут документы проверять…
- Бросаем всё, бежим, идёт ОМОН,
Товара нет и неча предъявлять,-
Обкладывает рынок гегемон.
Накрыла, как Помпею лава,
внезапная милиции облава.

Испуг пронял сильней, чем огорчение.
Ещё остались деньги на груди.
Пошлёт Господь им, наконец, везение.
Но главная забота будет впереди.

В облаву не попали,- не пропали.
В хозяйском погребе листы капусты.
В мешки набили, что б не было пусто.
Вторую ночь спокойно бабы спали.

Встают в деревнях рано, рассвело.
Пришли ждать поезда на полотно.
И на подножках ехать им не западло,
когда с билетами и так людей полно.

Ждать и терпеть, как длинны перегоны,
а руки затекли до стона.
Тяжёл мешок, верёвки режут плечи,
себя не долго покалечить.
Скорей б домой, коснуться печи.

Как воспитала мать свою детину,
проветриться выходит проводник
и материт несчастных женщин,
как скотину,
и мочится на головы срамник.

Тем временем мороз крепчает.
От холода немеют ноги, руки.
Как хорошо испить горячего бы чая,
но кто возьмет несчастных на поруки…
 
Земля как только носит эту тушу.
И серебром блестит на нём обновка.
- Не стану брать греха на душу,-
кричит на маму, - Спрыгивай, жидовка.

Была, наверно, вскоре остановка.
В другой вагон подруги пересели.
Погрызли сладкого, была морковка.
Но волосы у мамы поседели.

- Что делали, сыночки? – Мы молились,-
спросила мама, преступив порог.
- Какой тяжёлый, мама, у тебя мешок!
- Я не сумела привезти творог.
- Откуда в волосах зубной, мам, порошок?
- Я не успела, детки, отряхнуть снежок.
Впервые слёзы у неё пролились.
                01.03.15