Люди воплощаются в авторучки

Я – на компьютерном столе.
Зачем я здесь, кто бы сказал?
Клавиатуру чистил он,
А после – кнопки нажимал,
И на экране вылуплялись
Из ничего буквально буквы –
Ничьи какие-то словечки,
Не живчики, а зомби будто.
Сто лет назад – мне говорил
По телевизору чудак,
Мы-то, приборы для письма,
Выглядели совсем не так.
Перо гусиное – живое!
И сажа с примесью – пиши!
Железное перо, стальное –
Уж было лишено души.
Оно царапало бумагу,
Ведь автор знал: его перо,
Чтобы читать хотелось людям,
Должно быть бойко и остро.
Но годы шли, прибор менялся.
В нас крови нет и сердца, но…
Чернильниц нет. Мы оживали:
В нас таинство чернил текло.
Перо стальное в этой ручке
Сменилось шариком моим.
Я не царапаю бумагу,
Мы с нею в дружбе состоим.
Люблю, не дописав чего-то,
Я лечь на белые листки,
Мечтая: он еще вернется,
Меня опять сожмут тиски,
И я работать буду рьяно,
Как балерина у станка,
 Пока писать он не устанет,
Меня не выпустит рука.
Я написала бы ему
О том, как сделана под стать
И деловому пиджаку,
И ученической тетради.
Я б угадала мысли сразу,
А после, изложив всю суть,
Меня б с почтением убрали
В пенал, в карман куда-нибудь.
А я валяюсь бесполезно
На глянце этого стола,
Гадая: жизнь еще возможна –
Или она совсем прошла?
Дисплей – окно мировоззренья,
Клавиатура же – плита,
Что на мою могилу ляжет,
А я хочу быть занята!
Пока запасец пасты в стержне
Не испишу – не хороните!
Невыносима бесполезность!
Прошу, хоть что-нибудь пишите!
Я написала б для него:
«Сейчас ты молод и силен,
Необходим ты на работе,
Но тронет и тебя закон.
Когда ты будешь в паркинсоне,
Или ослепнешь – что тогда?
Придут другие молодые.
Ну, а тебя девать куда?
Лежишь на стареньком диване,
Уставясь тускло в потолок.
Наверно, ни одной буквешки
Ты написать уже б не смог.
Тебя дотерпят – что же делать,
Не в мусорку же отправлять,
Но опыт твой и мудрость тоже
Ногами будут попирать.
Тогда, никчемностью страдая,
Ты, может быть, меня поймешь
И  мудрую слезу уронишь,
Но…не заметит молодежь».