Двадцатое и ты...

Двадцатое и ты... волшебный Гудвин.
На буквах имени застыли две слезы...
В окно мне серебром пастельно-лунным
сияет отражение зимы.

Ты зимний, весь настолько самый зимний...
В твоих очах застывшая слюда
из Ледяной пещеры, из лавины,
которая крушит все небеса.
Ты лёд и пламя, ты настолько нежен,
когда приходишь вечером ко мне,
и верится, что лучший, самый снежный,
не раз ещё напомнит о себе.

И я с твоей тоской давно сдружилась,
в снежинках заблудилась на века.
Я просто в мире вдруг с тобой случилась,
я просто в миг когда-то ожила.
На паперть выйду и скажу, и крикну:
тебя мне не заменят никогда
ни пришлые другие, ни молитвы,
которые пишу лишь для тебя.

Оставлю строки как следы рекою,
пускай они растопят вечный лёд.
С тобой одним под светлою луною.
Ты на минуту под ладонь мне лёг.

Мне не нужны стихи, мне ты лишь нужен,
и не во снах, а просто наяву...
не отраженьем в бесконечных лужах,
а снегом терпким, кожу растоплю
губами, и руками, и слезами...
и чувственностью всех твоих шагов...

И верю я в реальное слиянье
двух непохожих, разных берегов.