завещание

и когда на бульваре любви моей станет тесно и слишком душно, и стихи мои будут с уст людей пробивать всех великих туши, и когда взрослый дядя мальчиков вдруг, уткнувшись в мои колени, разревётся и всхлипнет: «Валечка! я о многом теперь жалею!..»
и когда вся глумливость звонкая испарится вином на солнце,
разливай мою старость стопками юным Ницше, Рене и Гёте!
 пусть танцуют они пред снобами,
 животы им вспоровши смехом,
чтоб слова мои шуткой пошлою
искажало глухое эхо!
я не знаю, придёт ли время то, доживу ли я, чтобы видеть, только если прервусь стихи писать, то уже не достойна жизни.
я хочу, чтоб искусство лезвием
решетило нутро и душу!
чтоб народ, обескровив весь себя,
ходил мясом сырым наружу!
я хочу, чтобы взявшись за руки, все крыластые-молодые на пути появились у творчества, и оно их собой задавило. и оно покатилось, колёсами раздробивши молочные кости, старики чтоб с совочками шоркали, смастеривши с костей себе трости.
чтоб любая борзая, дерзкая ряженою волос сверкая, обливала густою краскою золотые ворота рая. чтобы деньги лежали стопками, бедняки ими печь топили…
если б  мы не писали, то, видит Бог,
убивали бы и топили!